Наполеон, или Миф о «спасителе»
Шрифт:
Однако Европа довольно быстро усвоит правила этой новой игры и перестанет попадать в расставляемые ей императором сети. Наполеон столкнется уже не с армиями на равнине, а с глубоко эшелонированной обороной в Португалии, при Бородине, при Ватерлоо. К тому же нерасторопность войск, растянутость коммуникаций, языковые барьеры, постепенно превращающие Великую Армию в интернациональную, парализуют высокую мобильность, продемонстрированную Наполеоном в ходе первой итальянской кампании. Он все реже маневрирует, ища преимуществ в огневой мощи артиллерии или сокрушительном натиске кавалерии, решившей исход битвы при Эйлау. В таких случаях сражение превращается в бойню.
Начиная с 1806 года, после кампании в Восточной Пруссии, успехи становятся все менее убедительными. И это при том, что в 1806–1807 годах Наполеону благоприятствовала политическая обстановка: поляки связывали с ним надежды на возрождение Польши, Вена и Берлин открыли ворота победителю Аустерлица и Йены. Однако гражданская война вылилась в такую форму сопротивления, против которой Наполеон оказался бессилен. Высокая боеспособность революционных армий, так же как и Великой Армии, заключалась в том, что они были народными армиями, воевавшими с бандами наемников. Однако по мере того, как Великая Армия утрачивала свой национальный характер, превращаясь в разношерстную толпу, ее победы уходили в прошлое.
Наполеоновские маршалы и генералы были не столько полководцами, сколько рубаками (Ней, Мюрат, Делор, Лазаль, Сент-Илер, Пактод, Пажоль, Компан, Кюрели, Клапаред). Иные — учтивыми дипломатами (Лористон, Коленкур, Андреосси). Попадались и «трусы» (Моне, но не Барагэ д'Илье Мареско и де Дюпон, несмотря на постигшие их несчастья), и прохвосты (Дютертр), и развратники (Шабран), и дезертиры (Сарразен, Бурмон). Были и «потомственные» генералы (Аббатуччи, Абовилли). Одни сгинули в нечеловеческих условиях плена (Лефран), других отстранили от должности за излиш-нюю приверженность республиканизму (Амбер, Делмас, Монье) или по подозрению в симпатиях к Моро (Дюрют). Но куда больше было тех, кого пуля сразила прежде, чем они успели по-настоящему
Глава VI. КОНТИНЕНТАЛЬНАЯ БЛОКАДА
После Тильзита Наполеону оставалось покорить лишь Англию. Побеждая на суше, он не рассчитывал победить на море. Катастрофа у мыса Трафальгар и слишком медленное возрождение французского флота препятствовали прямому нападению на Британские острова. Отсюда — замысел торговой войны. Намереваясь сокрушить промышленность и торговлю Англии, составлявшие основу ее могущества, Наполеон призывал, а то и вынуждал европейские страны не принимать британские торговые суда и доставляемые ими грузы. После расторжения Амьенского соглашения Бонапарт попытался посредством «coast system» (системы берегового контроля) закрыть английским судам доступ к берегам, находящимся в сфере его влияния. Он руководствовался охранительными мотивами, стремясь оградить французскую промышленность от наплыва конкурентоспособных английских товаров. Берлинский и миланский декреты, распространив блокаду на весь европейский континент, превратили ее в краеугольный камень всей внешней политики Наполеона. Отныне любое государство, не участвующее в континентальной блокаде, превращалось во врага: невозможно было сохранять нейтралитет в том противостоянии, которое Наполеон навязал «океанократам».
Отечественная история научила французов видеть в кредите хрупкое основание, разрушение которого неминуемо влечет за собой кризис основывающейся на нем политической формы правления. По их мнению, ахиллесовой пятой Англии была ее финансово-кредитная система. Многие экономисты, от Томаса Пейна до Лассаля (его трактат «Финансы Англии» вышел в 1803 году), указывали на непомерно разросшийся государственный долг, неэффективность бумажных денег и армию людей, находящихся на грани безработицы. Такие ученые, как Саладен и Монбрион, приходили к выводу, что столь импозантное с виду английское процветание — не более чем мыльный пузырь. Казалось, стоит перекрыть Великобритании доступ на европейский континент, и она обанкротится. В борьбе с надменным Альбионом Директория уже пыталась взять на вооружение эту политику, однако для ее проведения ей не хватило средств. После расторжения Амьенского договора Наполеон вновь вернулся к этой идее. Термин «континентальная блокада» был впервые употреблен в 15-й сводке Великой Армии, опубликованной 30 октября в «Мониторе». Однако еще раньше эта унаследованная от Директории мысль прозвучала в импровизированной речи Бонапарта, произнесенной им 1 мая 1803 года в Государственном совете, накануне разрыва с Англией. Мио де Мелито запечатлел ее для нас в своих мемуарах: «Нам предстоит еще оплакать наши потери на море, быть может, даже потерю наших колоний, зато мы укрепимся на суше. Мы уже завоевали на побережье достаточно обширные пространства, чтобы внушать страх. Мы и впредь будем расширять наши владения. Мы создадим более надежную систему берегового контроля, и Англия кровавыми слезами оплачет развязанную ею войну». По сути, речь шла о том, чтобы повернуть против Англии оружие, которое она первой пустила в ход еще во времена Столетней войны и применяла вплоть до царствования Людовика XVI. Она вновь прибегла к нему 16 мая 1806 года, объявив в правительственном приказе блокаду французского побережья. Этот скорее театральный жест позволил экипажам британских крейсеров шарить в трюмах кораблей, преимущественно американских, поддерживавших торговые отношения с Империей. После Йены, 21 ноября 1806 года, посчитав себя достаточно могущественным для нанесения ответного удара, Наполеон подписал берлинский декрет, вводящий режим континентальной блокады. Термин «блокада Англии» был бы, однако, предпочтительнее, поскольку «континентальная блокада» традиционно ассоциировалась с действиями британского военно-морского флота. Решение императора было воспринято как неожиданное и в известном смысле безапелляционное. Похоже, Наполеон даже не потрудился согласовать этот вопрос с торговыми палатами. Впрочем, последние косвенно заявили о своих интересах. 23 нивоза XII года Делессер потребовал введения запрета на увеличение налогообложения в целях поощрения нарождающейся отечественной промышленности. В 1806 году блокаду восприняли как средство вдохнуть жизнь в экономику, потрясенную кризисом, разразившимся в результате банкротства торговых объединений, которые неосмотрительно поддержало государственное казначейство. Словом, реакция владельцев мануфактур была позитивной, а коммерсантов, во всяком случае, не враждебной, хотя они и были задеты ею в первую очередь. В предновогодние дни 1806 года позиция франка ощутимо окрепла. «В Париже процентная ставка в коммерческих операциях повысилась», — сообщалось в одном из отчетов Торговой палаты.
В преамбуле к берлинскому декрету император заявлял, что вопреки «человеческому праву, обязательному для всех цивилизованных народов», Англия, объявляя «врагами» всех подданных враждебного ей государства, арестовывает экипажи торговых судов и даже их пассажиров. Она распространяет на частную собственность право завоевания, которое применимо лишь в отношении государственного имущества враждебной державы, она объявляет блокаду «территориям, которые не смогла бы контролировать даже объединенными вооруженными силами — целым побережьям и всей Империи». И добавляет: «Принимая во внимание, что чудовищное злоупотребление правом блокады имеет целью воспрепятствовать общению между народами и возвести промышленность и торговлю Англии на руинах континента, что естественной самозащитой было бы воспользоваться в борьбе с врагом его же оружием, мы решили применить к Англии те методы, которые она закрепила в своем морском праве, и постановили: Статья I. Британские острова объявляются зоной блокады». Таким образом, в тексте берлинского декрета говорится о блокаде Англии, а не континента. Однако, не обладая достаточно мощным флотом, Наполеон вынужден был закрыть континент для английских судов и товаров. Отныне «любые формы торговых отношений с Англией запрещаются; любой английский подданный, задержанный в странах, оккупированных французскими войсками или войсками ее союзников, будет арестован как военнопленный; на любой магазин, товар или собственность, принадлежащие подданному Англии, будет наложен секвестр. Торговля английскими товарами запрещена, любой товар, принадлежащий Англии, произведенный на ее фабриках или доставленный из ее колоний, будет секвестрирован». Текст декрета направлялся «королям Испании, Неаполя, Голландии и Этрурии, подданные которых — такие же, как и мы, жертвы несправедливости и варварства английского морского права». Итак, на морскую блокаду Наполеон отвечает блокадой континентальной. «Море я хочу покорить силою суши», — произнес он знаменитую фразу. Запрет на английские товары не был новинкой, однако затронул нейтральные страны, в той мере, в какой блокада, утрачивая протекционистский характер, становилась инструментом войны.
На берлинский декрет Лондон ответил ноябрьским правительственным приказом 1807 года. Британский кабинет заявил, что берет в кольцо жесткой блокады все порты Франции, а также государств, находящихся в состоянии войны с Великобританией. Лондон намеревался запретить всякую торговлю, кроме той, которая велась с Англией, обеспечив свои коммерческие связи с наполеоновской Европой. Свобода мореплавания предоставлялась лишь судам, которые готовы были оплатить свой транзит в размере 25 процентов от стоимости груза. Отвечая ударом на удар, Наполеон первым
миланским декретом (23 ноября 1807 года) распорядился арестовывать все суда, осмелившиеся зайти в английские порты, а вторым (7 декабря 1807 года) — любое судно, подчинившееся распоряжению британского кабинета министров. Текст первого миланского декрета завершался прямым призывом к Соединенным Штатам покончить с морским диктатом Англии. Казалось, обстоятельства благоприятствовали этому намерению Наполеона. После инцидента с фрегатом «Chesapeake», обстрелянным 22 июня 1807 года английским адмиралом Беркли, президент Джеффер-сон издал распоряжение, запрещающее английским военным кораблям входить в территориальные воды Соединенных Штатов. Наполеон рассчитывал на союз с Америкой. Однако серия неувязок сделала невозможным заключение этого столь важного для него договора. Решением от 18 сентября 1807 года император обязал своих корсаров задерживать нейтральные суда и конфисковывать находящиеся на них английские грузы. В сложившейся обстановке Джефферсон счел за лучшее не выпускать из своих портов американские корабли дальнего плавания. Он наложил на них эмбарго, вотированное Конгрессом 22 декабря 1807 года. В итоге 17 апреля 1808 года Наполеон подписал байонский декрет, объявивший собственностью Империи любое зашедшее в европейский порт американское судно. «Соединенные Штаты, — говорил он Годену, — наложили эмбарго на свои корабли. Следовательно, тот, кто утверждает, что плывет из Америки, на самом деле плывет из Англии, и его документы — фальшивка». Все это в конечном счете осложняло отношения с Соединенными Штатами и ухудшало перспективы сближения двух государств в случае успеха блокады.Подписав в Тильзите договор с Россией, Наполеон задался целью полностью блокировать континент. «Этот грандиозный и потрясающий эффект — результат альянса двух ведущих мировых держав, — читаем в одном из документов 1807 года. — По их призыву целый континент восстает и сплачивается против общего врага. Война с островитянами, в которой участвует такое множество государств, призвана уничтожить их торговлю, парализовать промышленность, опустошить моря — самые плодоносные их владения. Это — блистательный замысел, столь же обширный, сколь и трудноосуществимый. И вот он осуществлен». В самом деле, за период с июля по ноябрь 1807 года континент оказался почти полностью закрытым для английских товаров. По договору, подписанному 31 октября 1807 года в Фонтенбло, Дания стала союзницей Франции. В результате дорога на Теннинген закрылась для англичан. Проигравшим войну Австрии и Пруссии также пришлось присоединиться к блокаде, однако наибольший ущерб британская торговля понесла после Тильзита, лишившись российского рынка. Последствия этой утраты сказались не сразу, из-за запоздалого закрытия русских портов, однако со временем Англия рисковала остаться без столь необходимого ее флоту сырья: конопли, льна и древесины. Голландия, находящаяся с 1806 года в ведении Людовика Бонапарта, хотя и с оговорками, примкнула к континентальной блокаде. Новоиспеченный монарх понимал, что эта призванная сокрушить Англию махина раздавит сначала Голландию. Поэтому он, по мере сил, старался смягчить ее тяжелую поступь. Одернутый братом, он вынужден был издать декрет (15 декабря 1806 года), объявлявший введение блокады в своем королевстве, но не перекрыл каналы контрабанды, служившие своего рода предохранительным клапаном для голландской экономики. Однако после того, как Наполеон пригрозил направить в его королевство мобильные войсковые соединения, Людовик 28 августа 1807 года решился обнародовать более жесткий декрет, за которым последовал арест около сорока британских торговых судов, пришвартованных в голландских портах. К концу 1807 года Голландия стала почти недоступной для Великобритании. Наведя порядок на северном побережье, Наполеон занялся югом. Жесткие санкции в отношении Англии были приняты Италией. 29 августа 1807 года генерал Миолис отдал приказ об аресте английских товаров, складировавшихся в Ливорно. Оккупации подверглась Пиза. Воинские гарнизоны разместились в государствах понтификата, в Анконе, Пезаро и Чивитавеккье. 19 февраля 1807 года строгий декрет ввел режим блокады в Испании. Были прерваны коммуникации с Гибралтаром. В конце 1807 года, после долгих препирательств, Португалии также пришлось присоединиться к антибританской коалиции. 6 ноября, спасовав перед ультиматумом Франции, португальские министры согласились наложить эмбарго на английские корабли. 8 ноября они отдали приказ об аресте британских подданных и о секвестре принадлежащего им имущества. Однако этому запоздалому решению не дано было предотвратить вторжение французских войск: 21 ноября Жюно пересек португальскую границу. Это событие обернулось тяжелыми последствиями для британской торговли. По сравнению с 1806 годом экспорт английских товаров в Лиссабон сократился в 1807 году на 40 процентов.
К концу 1807 года к блокаде, за исключением Швеции, сохранившей верность договору с Англией, присоединились уже все европейские страны. Лондон скоро почувствовал последствия этого торгового кордона. Особенно трудными для британской экономики оказались первые шесть месяцев 1808 года. В первом квартале доходы от экспорта упали с 9000 до 7244 фунтов стерлингов. Во втором было отмечено дальнейшее снижение: с 10 754 фунтов за тот же период 1807 года до 7688. Трудности усугублялись в результате прекращения товарообмена с Соединенными Штатами, поставлявшими англичанам пшеницу и хлопок. Застой на рынке колониальных товаров сопровождался беспрецедентным падением экспорта британской мануфактуры. Промышленники Манчестера не могли реализовать скопившиеся у них запасы хлопка. Не менее напряженная обстановка сложилась в Ланкашире и Шотландии. Серьезный кризис поразил суконную промышленность. И это при том, что разрыв торговых отношений с балтийскими странами привел к повышению цен на лен. В мае и июне 1808 года в ответ на рост дороговизны прокатилась волна народных возмущений в Ланкашире. В августе 1808 года наметились симптомы девальвации фунта. Все это давало Наполеону основание рассчитывать на победу, которую он пророчил в 1807 году в своем выступлении перед Законодательным корпусом: «Англия, наказанная за методы, которые составляли самую суть ее подлой политики, вынуждена сегодня наблюдать за тем, как от ее товаров отказывается вся Европа, а ее корабли, загруженные никому не нужными дарами, скитаются по бескрайним морям, где, как им казалось, они еще совсем недавно царили, и тщетно отыскивают от Зунда до Геллеспонта хотя бы один готовый приютить их порт».
Часть третья. РАВНОВЕСИЕ
Наполеон достиг вершины своего могущества не в 1811 году, когда родился римский король, а в 1807-м — после Тилъзита. К этому времени все страны континента превратились кто — в союзников, а кто — в вассалов Франции. Над Англией, оказавшейся в полной изоляции, лишившейся традиционных рынков сбыта, нависла угроза катастрофы. Естественные границы Франции по Рейну, Альпам и Пиренеям были надежно защищены. Давняя мечта монархов и Комитета общественного спасения стала реальностью. Экономическую депрессию 1806 года, как в свое время 1801-го, в конце концов удалось преодолеть, что свидетельствовало о способности власти контролировать механизмы, регулировавшие тогдашнюю экономику. Свыкшись с двухсотлетним господством абсолютизма, никто, похоже, не страдал от ограничения свобод, разве что буржуазия. Впрочем, «беспорядки» пугали ее куда больше. Партийная борьба окончательно сошла на нет, если не считать отдельных, лишенных политической окраски актов разбоя. Складывается новое социальное равновесие, от которого выигрывают главным образом нотабли. Но и народ доверяет тому, кто по-прежнему остается гарантом революционных завоеваний, находящих свое выражение в продолжающейся распродаже национального имущества, дележе общинных земель и равенстве перед законом. Словом, повышение заработной платы и частичное сокращение безработицы, по крайней мере в Париже, оставят у рабочих, особенно в преддверии грядущих невзгод, несколько преувеличенное чувство гордости неким «золотым веком», чувство, которое не изгладят из их памяти ни растущий гнет рекрутских наборов, ни ужасы оккупации 1814–1815 годов. Никогда прежде, похоже, Франция не выглядела такой могущественной, сплоченной, внушающей уважение. Краткий миг, предшествовавший появлению первых трещин, — благодатный, уникальный период для историка наполеоновской Франции, период, о котором на протяжении всего XIX века страна сохранит ностальгические воспоминания.