Наполеон, или Миф о «спасителе»

Аналогичную цель, явно полицейскую, преследовало и учрежденное в 1810 году Управление полиграфии и книготорговли. Сократить число парижских книготорговцев до шестидесяти, навязать им патент и обязательство «не продавать ничего, противного интересам государства и долгу перед государем» — значило поставить их под контроль правительства. Между тем положение, сложившееся в полиграфии, требовало серьезных реформ. Сословие парижских печатников насчитывало в 1808 году сто пятьдесят семь типографов, большинство которых, включая и отца историка Мишле, влачили, по выражению автора правительственного отчета, «жалкое беспатентное существование», не обладали необходимой профессиональной квалификацией и вообще занялись издательской деятельностью случайно, еще в Революцию. Процветало лишь несколько издательств, таких как Фирмен-Дидо или Агас, возглавляемое зятем Панкука. Жалобам не было конца: «Рано или поздно книгоиздатели переселятся в провинцию, где все дешевле — и бумага, и труд наборщиков». Именно так поступил Мам. Однако и издатели были не без греха. Барба снискал дурную репутацию, торгуя «из-под полы». По свидетельству издателя Бальзака Верде, автора исследования «Издательское дело», опубликованного в 1860 году, некоторые издатели, в том числе и Боссанж, приобрели лицензии на импорт колониальных товаров, рынок которых находился под контролем Англии. Правительство Империи поставило перед ними лишь одно условие: экспорт в Великобританию должен осуществляться на эквивалентной основе. Загрузив несколько кораблей книгами, издатели выбросили их затем в Ла-Манш, так как прибыль от перепродажи колониальных товаров обещала с лихвой перекрыть себестоимость погибших произведений. Правда, афера не удалась, и Боссанжу пришлось свернуть коммерческую деятельность. Другим важным следствием учреждения Управления полиграфии стало издание «Газеты книжной торговли», публиковавшей перечень всех выходящих книг.

Словом, одними лишь полицейскими мерами, имевшими и положительный результат, никак не объяснить упадок литературы эпохи Империи.

Официальная и маргинальная литература

Наполеону приписывают часто цитируемое высказывание: «Малая литература — за меня, большая — против». Заслужили ли Институт и, в частности, отделение французского языка и литературы обращенную к ним критику? В отделении французского языка и литературы, унаследовавшем традиции Академии и реорганизованном в 1803 году, по соседству с такими политическими деятелями, как Сиейес, Маре и Камбасерес, заседал прославленный поэт Парни, автор нашумевшей поэмы «Война богов» (1799), вызвавшей ярость цензуры после заключения Конкордата; Легуве, снискавший в 1801 году популярность благодаря огромному успеху, выпавшему на долю его поэмы «Достоинства женщин»; Лебрен-Пиндар, вознесший в «Оде Верховному Существу» хвалы Робеспьеру, но в итоге перешедший на сторону Бонапарта. Язвительный пафос оды внушал страх. Приведем из нее пародийный катрен на одного из собратьев поэта по перу:

— У меня увели… — Ах, мне искренне жаль. — Манускрипты мои. — Это — вора печаль.

Довольно-таки вялая поэзия, устраивавшая, впрочем, особенно в произведениях Легуве, склонную к дидактике буржуазную публику. Крупнейшим поэтом эпохи был Делиль, преподаватель Коллеж де Франс и трудолюбивый переводчик Вергилия. В 1813 году правительство устроило ему пышные похороны. Однако еще при жизни у него появился соперник, Баур-Лормьян, искусный стилизатор «Оссиана», с легкой руки которого в моду вошла поэзия бардов. Драматургия широко представлена творчеством академиков: Колленом д'Арлевил-лем, бессмертным создателем образа барона де Крака, предтечей Лабиша Пикаром, автором комедий «Городок» и «Господин Мюзар, или Старый фат», Александром Дювалем, Франсуа Андрие и, разумеется, Этьенном, «Два зятя» (1810) которого стали популярнейшей комедией своего времени. Именно буржуазная публика обеспечивает успех спектаклям, которые льстят ей и в то же время вышучивают ее. Из авторов трагедий и исторических драм назовем переводчика Шекспира Дюси, Мари-Жозефа Шенье, Непомюсена Лемерсье («Пинту», 1800, «Христофор Колумб», 1809) и конечно же Рейнуара. В 1805 году его «Тамплиеры» имели шумный успех благодаря нескольким стихам подлинно корнелевского звучания:

Бесчестит себя тот, кто думает спастись —

или:

Творенье человека — честь, Всевышнего творенье — добродетель.

В отделение французского языка и литературы входили также историки: Лемонтей, Лакретель, Мишо и даже уцелевший в бурях XVIII века Бернарден де Сен-Пьер. Забвение, жертвами которого стали многие из перечисленных литераторов, порой несправедливо. В то время как одни, подобно Делилю, быть может, и заслуживают опалы, в которую их ввергла история, другие, как драматург Рейнуар, вправе рассчитывать на лучшую участь. В духовной жизни страны преобладает идеология. Мы имеем в виду последних апологетов Просвещения: Вольнея, Гара, Деститута де Траси, Кабаниса, Нэжеона Редерера. На выборах они противостоят неохристианскому монархизму (Фонтан, Шатобриан), влияние которого на газету «Журналь де л'Ампир» особенно заметно по рубрике, которую вел Жоффруа, статьи которого с упоением читал Стендаль. Но и Академия распалась на две враждующие партии, одна из которых возглавлялась Маре, другая — Рено де Сен-Жаном д'Анжели. Кандидатура Этьенна вызвала яростную борьбу этих политических группировок.

В недрах официальной литературы расцветает жанр агиографии — от «Эпопеи франков» Лезюра до «Аустерлица» Мильвуа, который, наряду с Шандоле, являлся ярчайшим поэтом той поры. Им противостоят маргиналы — либертены, преследовавшиеся еще добродетельными якобинцами и окончательно развеянные Империей как литературное направление, противное принципам буржуазного общества, которое Наполеон возвел на обломках старого режима. Шодерло де Лакло «помиловали» только благодаря тому, что он был генералом. Впрочем, Лакло умер еще в 1803 году, Ретиф де ла Бретонн прозябал в должности служащего Главного полицейского управления. Издание последних произведений писателя (он творил до самой смерти, то есть до 1806 года) не улучшило его материального положения. Ему пришлось покинуть Институт, несмотря на покровительство Мерсье. В 1814 году в Шарантоне ушел из жизни де Сад. Луве де Кувре скончался в 1797 году, Нерсиа — в 1800-м. Задолго до них, еще в начале Революции, приказал долго жить Мирабо. Казанова умер в 1798 году

Не менее чуждо было новой буржуазии и другое маргинальное направление — мистическое учение иллюминатов. В 1803 году, после смерти «безвестного философа» Сен-Мартена, казалось, что это учение ожидает полное забвение. Однако несколько новых публикаций возродили его к жизни. Ими стали работы Фабре-Пелапра о тамплиерах, «Исследования о происхождении и назначении пирамид» (1812) Девисма и вышедшая год спустя «Золотая поэзия Пифагора» Фабра д'Оливе. Балланш и лионская школа мистиков занимают особое место.

Ряд писателей не принадлежит ни к какому направлению. Это Сенанкура с его «Оберманом» (1804), возвестившим эру романтизма; Шарль Нодье, которому консульская полиция изрядно потрепала нервы за сатиру под названием «Наполеонша»; и конечно же Жозеф Фьеве: в его комедии «Приданое Сюзетты» едко высмеяно термидорианское общество. Это также Жубер, последний из династии французских моралистов («Мысли» Шамфора вышли в 1803 году), произведения которого будут полностью опубликованы лишь после его смерти. Упомянем еще Азаиса и его теорию компенсаций.

Следует отметить еще гастрономическую литературу, представленную творчеством Бершу и Гримо де ла Реньера, к которым вскоре примкнет Брийа-Саварин. В ней нашла свое выражение свойственная выскочкам жажда наслаждений. Остаются политические маргиналы: мадам де Сталь и Шатобриан с несхожими, впрочем, судьбами. Первой было предписано удалиться в ссылку в Коппе, второму — войти в состав Академии. При этом Шатобриан посчитал себя более обиженным. Мятежный и отнюдь не женский нрав мадам де Сталь раздражал Наполеона. Книги писательницы лишь ускорили разрыв. Ее трактат «О литературе, рассматриваемой в связи с общественными установлениями» (1800) проповедовал идеи, имевшие мало общего с теми, которые занимали Первого Консула. Ее теория климатов, отказ от отживших политических институтов, восторженное отношение к «республиканской» литературе не находили отклика в душе Бонапарта. Ее тенденциозно феминистские романы «Дельфина» и «Коринна» шли вразрез с нормами упрочивавшегося буржуазного общества, поставившего женщину в полную зависимость от мужчины. К тому же мадам де Сталь неосмотрительно скомпрометировала себя связью с Бернадотом и Моро. Ей пришлось покинуть Париж. Замок в Коппе стал оплотом политической оппозиции. Правда, его хозяйка прилагала неустанные усилия, чтобы вновь войти в милость, однако своими демаршами она лишь докучала верховному правителю. В Коппе она написала большой трактат «О Германии», в котором сравнила немецкую философию и литературу с французской, отдав предпочтение рейнским соседям. Ничего удивительного, если вспомнить, что 1804-й — год завершения Гегелем «Феноменологии духа» и год смерти Канта. Однако книга переполнила чашу терпения. Она была конфискована и уничтожена. Мадам де Сталь эмигрировала за границу.

Зато «Дух христианства», которому предшествовали «Атала» (1801) и «Рене» (1802), сделал Шатобриана придворным писателем. Трактат с его установкой на восстановление религии в правах импонировал правительству. Автора поощрили, назначив секретарем посольства в Риме, а затем полномочным министром в Валезе. Недостаточно весомое, по мнению автора «Рене», поощрение. Казнь герцога Энгиенского послужила для Шатобриана поводом уйти в отставку. Задумав грандиозную христианскую эпопею, он отправился в 1806–1807 годах в далекое путешествие из Парижа в Иерусалим, откуда привез поэму «Мученики» (1809). Поэма увидела свет, когда конфликт между папой и императором вступил в самую драматическую фазу. Досадное совпадение. Избранный в 1811 году в Академию, Шатобриан не смог произнести вступительной речи, а точнее — проклятия своему предшественнику, Мари-Жозефу Шенье, бывшему члену Конвента и цареубийце.

«Я был преисполнен решимости, — напишет он в «Замогильных записках», — встать на защиту свободы, а также возвысить голос против тирании». С тиранией он боролся без большого риска для себя, по крайней мере до 1814 года. Два мыслителя предвосхищают будущее: в 1808 году Фурье обнародует «Теорию четырех движений», а Сен-Симон в это время разрабатывает свое учение, не забывая при этом спекулировать государственным имуществом.

Массовая литература

Нельзя обойти молчанием массовую литературу. Песенный жанр довольно скоро проявился как бунтарский («Новобранец из Лангедока», «Король Ивето» Беранже, 1813). Зато вполне безобидной предстала картина нравов в водевилях Дезожье. Если в непринужденной поэзии Пии, в его «Альманахе Муз», еще можно найти известное очарование, следует признать, что романы мадам Коттен и мадам де Жанлис вообще невозможно читать. Два жанра холодят кровь. Прежде всего «черный роман», восходящий к «готическому» роману Уолпола, Анны Рэдклиф и Льюиса. Романы Дюкре-Дюмениля («Виктор, или Дитя леса», 1796, «Коэлина, или Дитя тайны», 1798, «Лолотта и Фанфан», 1807) и Пиго-Лебрюна («Господин Ботт», 1802, «Человек намерений», 1807) расходятся баснословными тиражами. Подземелья и замки с привидениями, мужчины в масках и соблазненные девы, проклинающие отцы и верные сыновнему долгу юноши услаждают досуг не только умеющих читать кучеров и швейцаров, но и всей буржуазной публики.

Эти сюжеты переселяются на театральные подмостки с легкой руки таких драматургов, как Лоэзель-Треогат, Кэгниез по прозвищу «бульварный Расин» и конечно же Пиксерекур, без ложной скромности сравнивающий себя с Софоклом. Мелодрама, как это вытекает из самого термина, являет собою синтез драмы, пения и танца. Ею не пренебрегали композиторы — Буальдье и Крейцер. Она же становится предметом яростной полемики между Лагарпом, сторонником элитарного театра, и Мерсье, воскликнувшим: «На каком основании вы закрываете двери театров перед народом, вы, нация не то спесивцев, не то скопидомов? Бедняк как никто нуждается в том, чтобы пролить слезу умиления. Где тот автор, который позаботится о нашем славном народе, обеспечит его вкусной и полезной духовной пищей, организует ему благочестивые увеселения и научит его наслаждаться ими?» Мелодрамы игрались при полных аншлагах. «Двойное замужество» Пиксерекура выдержало 451 представление в Париже и более тысячи в провинции.