Наполеон - исчезнувшая битва

Я сидел в тюрьме под Ниццей и смотрел сквозь решетку на море... С крыши тюрьмы в ясную погоду можно было увидеть в бинокль очертания далекой земли мою Корсику. В тюрьме мне исполнилось двадцать пять. Что ж, четверть века прожил, следовало подвести итоги... За это время я многое успел: был объявлен вне закона на родине, жил в нищете и все же стал одним из самых молодых генералов Республики... Мне предлагали бежать, я отказался - зачем? Если судьба предназначила меня для великих дел, я и так буду на свободе... Если этого не случится, значит, я обычный смертный. И тогда стоит ли жить?! Лучше гильотина! Я был совершенно спокоен.

Я решил написать письмо в Париж. Хотя знал: при этой охоте на ведьм лучше затаиться. "Опасно напоминать о себе обезумевшему Парижу", - так посоветовал начальник тюрьмы, весьма мне симпатизировавший. Но я был уверен: судьба за меня! И я написал: "Хотя я оклеветан без вины, я не хочу роптать и жаловаться на Комитет общественного спасения. Я не слишком ценю свою жизнь, и только вера, что могу послужить Отечеству, позволяет мне все это переносить и просить вас, граждане: "Разорвите мои цепи!" Сколько подобных молений они получали... Тщетных молений! И сколько невинных тотчас отправилось в те дни на эшафот после подобных писем! Но со мной свершилось чудо. Всего через две недели вместо путешествия на гильотину я гулял на свободе. Так я проверил мои отношения с судьбой...

Выйдя из тюрьмы, я узнал, что мой обвинитель Саличетти находится в бегах. Через друзей-корсиканцев (мы всё всегда знаем друг о друге) я выяснил, где он скрывается. Он прятался у любовницы, трусливо пережидал время казней... И я написал ему: "Я мог бы отомстить тебе, но не трусь: этого я не сделаю, никому не скажу о тебе ни слова. Ибо никогда не забуду твои благодеяния, мой вчерашний товарищ..." Еще бы - ведь это он помог мне встретиться с Историей, смел ли я забыть это?

Новые власти предложили мне отправиться в Вандею. Героя Тулона хотели заставить усмирять бунтовавших крестьян! Я предпочел отставку и поселился в Париже. Устроился работать в топографическом отделении военного министерства, составлял инструкции для нашей итальянской армии, бесславно топтавшейся в Пьемонте. Получал гроши, да и выдавали их не всегда аккуратно, так что обедал по знакомым... Вечно голодный, задолжал всем - прачке, ресторатору, бакалейщику, виноторговцу... До сих пор помню этот ужас, когда раздавался стук в дверь, - кредиторы! Чаще других приходила прачка чудовище необъятных размеров с громоподобным голосом. Она свирепо требовала заработанное.

Самое тощее существо в Париже самого странного вида - это был я! Представьте себе: "собачьи уши" (так называлась моя старенькая треуголка с опущенными полями), жидкие волосы до плеч, потертый генеральский мундир и вечно мрачный взгляд... Моя работа в министерстве заключалась в бумажной писанине - инструкциях для нашей дурно экипированной армии в Италии, с трудом сдерживавшей натиск австрийцев. Но по ночам с этой жалкой армией я одерживал победу за победой... на карте, при свете огарка свечи, который я должен был к тому же экономить. В своей нищей комнатушке, забывая о голоде, я громил хваленые австрийские войска, оккупировавшие мою Италию, родину предков. Я грезил об этих победах непрерывно...

И я решил действовать. Добился аудиенции у Барраса. (Один из главных организаторов термидорианского переворота, член Директории - правительства Республики после гибели Робеспьера*.) Ему рекомендовал меня генерал Лютиль, участвовавший в штурме Тулона. До революции виконт Баррас был королевским офицером. Этот высокий красавец соединял всю испорченность старого режима с кровавым цинизмом людей революции. Его жизнь была похожа на роман, кровавый и похотливый, и с самыми гнусными иллюстрациями... Он был способен на переворот, на убийство, мог ограбить монастырь и... завоевать колонию на краю света. Теперь он был этакий всемогущий революционный принц, окруженный любовницами, льстецами и ворами-финансистами.

Как я ждал этой встречи! Когда я вошел, Баррас уставился на меня с величайшим недоумением - ему было трудно поверить, что перед ним герой Тулона... так я выглядел. Я был...

– Император усмехнулся и посмотрел на меня.
– Даже худее вас, Лас-Каз. "Однако вы слишком молоды, генерал", сказал мне Баррас. Я не смог отказать себе в ответе: "На полях сражений, гражданин, взрослеют быстро. А я не так давно с поля боя". Баррас из вежливости спросил меня о Тулоне. Я с наивным жаром тотчас стал рассказывать... и натолкнулся на его отсутствующий взгляд, с открытой скукой блуждавший по моему изношенному мундиру. В это время в кабинет заглянула красивая дама...

Я подумал, что хорошо знаю "красивую даму". Жозефина была тогда любовницей Барраса...

Император строго посмотрел на меня и продолжил:

– После чего Баррас заторопился и попросил меня изложить мое дело. Я начал пересказывать восхитительные проекты побед в Италии, выношенные на моем чердаке. "Нам надо перестать обороняться!
– горячился я.
– Самим напасть на войска австрийцев в Италии. На штыках понести в Европу нашу свободу". Баррас совсем заскучал. Ему, как и всем им, новым повелителям, было не до свободы. Все, что не сулило денег, было им скучно. Он откровенно ждал, когда я закончу. И торопливо поблагодарил меня, как только я замолк. Я понял, что уйду ни с чем. Однако я в нем ошибся, он был мерзавец, но талантливый мерзавец. И, видно, оценил и хорошо запомнил меня.

Всего через три месяца он меня позвал... Тогда этих зарвавшихся воров уже никто не поддерживал... Как говорили в предместьях: "Мы хотим власть, при которой хотя бы едят!" И богачи, и роялисты решили - пришла пора покончить с жалкой Директорией. Восстали богатые центральные районы Парижа... Они приготовились прийти в Тюильри, где заседали Конвент и Директория, и смести их, как когда-то в том же Тюильри восставшая толпа смела королевскую власть. Рабочие окраины угрюмо хранили нейтралитет...

Испуганная Директория назначила Барраса главнокомандующим вооруженными силами. Это были жалкие силы. И двадцать тысяч восставших приготовились легко разгромить шесть жалких тысяч защитников Конвента. Что он мог, Баррас? Стрелять в толпу?
– Император презрительно засмеялся.
– Это было для них табу. Грабить толпу - вот это пожалуйста! И вот тогда Баррас и вспомнил о странном генерале, совершившем что-то героическое под Тулоном.

Ночью в мою каморку постучали. Меня привезли в Тюильри. Первый раз я был там. И когда вошел... тотчас понял: я пришел в свой дом.

Баррас предложил мне защитить Конвент. Он не слишком надеялся на мое согласие - ведь он предлагал мне погибнуть вместе с ними. К его изумлению, я тотчас согласился. Тюильри был мой будущий дом, и я - я сумею его защитить. Без всяких колебаний я решил сделать то, что когда-то советовал жалкому королю... Впереди у меня была ночь...

"Как вы намерены защищаться?" - спросил Баррас. "Шпагой. Шпага при мне, и с ней я далеко пойду. Будьте любезны, гражданин, вызвать ко мне командира солдат, охраняющих Конвент..."

Командир пришел. Я сразу его оценил - он был из тех, кто не боится самого черта. Его звали Иоахим Мюрат. Я приказал ему привезти пушки, стоявшие на площади Саблон. "Если не дадут добровольно, отнимите, убивайте, но пушки должны быть здесь к утру!" Этот дьявол сразу повеселел. Он рвался в бой. "Я не понимаю, зачем вам пушки?" - спросил Баррас. И в голосе у него был испуг. "Пушки обычно нужны для того, чтобы стрелять", - ответил я. "Вы собираетесь стрелять в людей?" Никогда не забуду восторженный ужас на лице Барраса. "Да, я собираюсь исправить ошибку короля, который когда-то не посмел этого сделать".