Напрасные совершенства и другие виньетки

Иногда приезжал мой папа – тряхнуть стариной и сходить “в далекую”. Эта формула помнилась с детства, когда папа, повязав на голову носовой платок с четырьмя узелками по углам, отправлялся за десятки километров к другой ветке железной дороги, слал оттуда маме телеграмму и поспевал к ее сюрпризному вручению.

Выставив небольшой столик в сад, я занимался полузапретным Пастернаком, наслаждаясь соответствием антуража его дачной поэтике. Наш дом был ближе всех к озеру, стол стоял у самой дорожки, и Толян, проходя мимо, звал меня купаться. Я отвечал, что работаю, и он с неизменным недоумением повторял: “Че ты все пишешь?! Писатель!!” (Как в воду глядел.)

Зинаида Владимировна вставала с рассветом и весь день, не покладая рук, поливала, удобряла, подрезала, окапывала, опрыскивала, пропалывала и пересаживала в изобилии росшие на участке цветы, ягоды, овощи и фрукты. Одновременно она распоряжалась наемными рабочими из деревни, которые что-то для нее чинили, красили, копали и заливали бетоном, а к концу дня хрестоматийно толпились у заднего крыльца в ожидании оплаты.

Рабочими она была недовольна – они явно уступали немецким стандартам.

– Моя бы воля, я б их на конюшне секла, – говорила она. Я кивал с чувством тайной диссидентской солидарности.

Деревенскую публику Зинаида Владимировна вообще не жаловала.

– Вот у кого теперь деньги, – говорила она, мотая головой в сторону шумно колесивших вокруг участка пьяных мотоциклистов.

В ее “теперь” слышалось сожаление об уходящих в прошлое временах подлинного аристократизма.

– Какая у вас замечательная усадьба! – как-то сказал я, отчасти в дипломатических целях, но не кривя душой, и был вознагражден незабываемой репликой:

– Сталин добрый был, много давал…

Покататься на яхте приезжали друзья. Однажды была американская аспирантка Джоханна Николлз (ныне знаменитая лингвистка). Из валютного магазина она привезла невиданный продукт – пиво в банках. Потягивая его под деревом, она употребила изысканную английскую конструкцию “Am I decadent!” (“Ну, я и разлагаюсь!”), которую мы тут же освоили.

Яхточка ее не впечатлила – ее бывший свекор был бизнесменом как раз по этой части.

– He owns marinas…

– Marinas? Что такое “марина”?

– Пристань с прокатными лодками, яхтами и тому подобным.

– So he owns it? (“И он ей владеет?”)

– Them. (“Ими”.)

Как реалии, так и грамматика (pluralis) звучали недосягаемо. Впрочем, свекор, вместе с мужем и маринами, был все-таки бывший.

…В один из первых приездов после перестройки, летом 1991 года, я совершил ностальгическое паломничество в Купавну. Я ожидал увидеть процветающий, может быть, чрезмерно коммерциализованный, курорт и был поражен зрелищем запустения. Кругом были непроходимые буераки, валялись блоки распавшейся бетонной ограды, кафе на берегу было заколочено, озеро зацвело, по нему не катались и в нем не купались. Даже погода соответствовала – несмотря на июль, было холодно.

С трудом пробравшись к даче, я привычным движением открыл внутреннюю щеколду калитки, вошел и осторожно, с извиняющейся оглядкой, направился к главному дому. Он, однако, был необитаем – завешен пластиком, как при ремонте. Меня окликнула пожилая женщина, в которой я узнал Наташу. Я сказал, что когда-то снимал здесь дачу, спросил Зинаиду Владимировну. Наташа улыбнулась и повела меня к стоявшему около “павильона” столу с лавками, за которым сидела, как Меншиков в Березове, закутанная в темное тряпье генеральша.

Мы поздоровались. Мне были рады. Наташа сказала:

– А я смотрю, кто-то иностранной походкой идет по участку…

Беззубо шамкая, Зинаида Владимировна стала жаловаться на разруху (“Теперь, знаете, у кого деньги?”), расспрашивать, радостно завидуя, про наше заморское благополучие (я стушевался, сказав, что по-настоящему богата Таня, у которой бизнес и дом в Итаке, квартира в Монреале, дом и земля под Монреалем) и допытываться у меня, иностранца, “что же теперь с нами будет”.

Господский дом ремонтировался, значит, было на что, но пока они жили в той же избушке, что когда-то, – у разбитого корыта. Аристократическая парадигма, разыгранная генеральшей, оказала себя с неукоснительной полнотой, явив наглядную картину разорения мелкопоместного дворянства.

Интересно, как теперь? У кого деньги?

“Да” и “нет” не говорить…

Свой саббатикал [30] (1990/91) я проводил в научно-исследовательском центре на Восточном берегу, а Ольга оставалась в Санта-Монике. Мы постепенно расходились, но регулярно перезванивались и даже обменялись визитами.

Вот однажды звоню, спрашиваю, как жизнь, все ли в порядке, и в ответ слышу взволнованное:

– Меня ограбили! То есть нас с Мариной.

30

Sabbatical (year) – отпускной год (раз в шесть лет на седьмой, “субботний”).

Марина была ее школьная подруга, но не из первой, а из второй эмиграции и потому не такая аристократка и левачка, но все-таки.

– Как это случилось? Ты цела?

– Да нет, ничего страшного. Мы вечером гуляли в скверике на 4-й улице, помнишь?

– Конечно.

– Так вот, к нам подошли двое и отобрали все деньги и драгоценности – часы, кольца, сережки, цепочку.

– В полицию заявили?

– Заявили, но там нас не очень обнадежили, сказали, что вряд ли найдут. Особенно жалко маминого колечка. Да дело не в этом, а в унижении. И обидно, ведь в Санта-Монике преступности практически нет…

– Да, – говорю, – обидно.

Говорю это и замолкаю. Ольга тоже молчит. Выдержав паузу, задаю давно вертящийся на языке вопрос:

– Ну, а в какой момент в полиции зашла речь о цвете кожи грабителей?

Спрашиваю тоном, не оставляющим сомнений, что и через тысячи верст ясно его различаю.

– О нем речь не заходила.

– ???

– Они не спросили, а нам было неудобно с этим вылезать (volunteer this information).

– Понимаю, понимаю, это прозвучало бы как-то неполиткорректно. Но о колечке тогда можно забыть. Или полиция не хуже меня знает, кого ловить? Только как бы не вышло racial profiling?! [31] А так – affirmative action [32] в лучшем виде.

31

Расовое профилирование (англ.) – чрезмерное внимание к расовым признакам при поиске преступника.

32

Позитивная дискриминация (англ.) – предоставление преимущественных прав меньшинствам, ранее страдавшим от дискриминации.

…И двадцать лет спустя вспоминаю эту историю со смешанными чувствами. Жалко, хотя теперь уже совершенно вчуже, фамильной драгоценности, тревожно за наш благословенный городок и, last but not least, обидно за нашу некогда пассионарную расу, теряющую последние остатки воли к выживанию. Обидно, хотя, если подумать, на знакомстве главным образом именно с ее представителями основано мое невысокое мнение о человечестве в целом. Наверное, просто жалко своих, как ни пошло это звучит.

Трубка (Виньетка в 72 слова)

Она была красавица, умница, мы улыбались друг другу, но романа как-то не выходило.

Шли годы. Мы с Таней уже давно жили на одном конце Америки, они с мужем на другом, мы мило видались, но это было и все.

Однажды я остановился у них. Днем я задремал. Сплю я и снится мне, что я жду ее, она зовет: “Алик”, входит.

Я просыпаюсь. Это она. Подходит к кровати, улыбается, протягивает мне трубку:

– Таня.