Нарисуй меня

— Чего не надо?

— А то ты не знаешь?! Генварский уже занес кому надо — хоть каракули там намалюй, все равно поступишь. Урод!

— Врешь! — Смотрю в мутные глаза Глеба, но у самой под ложечкой неприятно засосало. — Если я поступлю, то только сама, Максим тут ни при чем!

— Ну да, ну да! — Пренебрежительный взгляд Голованова просто кричит, что тот обладает каким-то особым знанием. — Спроси у него на досуге тогда, что он сделал в конце мая? Ну когда узнал, что его старые работы до сих пор у бати хранятся. Спроси, давай, Мариш! Вот потом то же самое он сделал и с твоим поступлением. Не забудь ему потом за это от…

— Засунь свой язык в свою особую зону отдыха! — кричу на Глеба так, что прохожие оборачиваются.

А потом смотрю на большой круглый циферблат на детском магазине напротив. Без пяти.

Меня трясет. На фоне того, что утром сказал Макс, слова Голованова не кажутся таким уж злобным бредом. Просто запрещаю себе думать дальше. Просто бегу вперед. Это мое счастье, что я знаю, в какой аудитории все проходит, знаю все коридоры, да меня и на охране все знают.

Я просто покажу, на что способна! Любовь, красота и свобода. Главные источники моего вдохновения.

Тянусь к телефону, чтобы его выключить, и замечаю несколько пропущенных. А потом вижу сообщение от Львова: «Марина, срочно позвоните. Полина вышла из комы».

Глава 47

Что делать? Господи, что же делать?

Перед глазами недоумевающее лицо профессора Савельева, который ждет, когда я зайду в аудиторию. А в голове просто огнем пылают слова: «Полина вышла из комы».

Полина вышла из комы!

— Марина, экзамен начинается, мы сейчас закроем дверь.

— Д-да, ага! Пожалуйста, пожалуйста, — шепчу ему, как безумная, а сама пытаюсь набрать Львову. — Одну минуту. Пожалуйста. Моя сестра… в себя пришла только что!

На кафедре знали, что с Полиной случилось, и сейчас Савельев коротко кивнул.

— У вас две минуты, Пешкова. А у меня вступительное слово…

Длинные бездушные гудки, а я разве что не прыгаю на месте от нетерпения. Да что же там? Ну почему не отвечает? Мне бы просто услышать, что с ней все хорошо, что никаких осложнений… Пожалуйста… Юрий! Юрий!

Наконец-то!

— Марина, здра….

— Что с ней? — Из горла вылетает истеричный визг, такой громкий, что Савельев замолкает и рассерженно смотрит на меня. Отворачиваюсь от него и уже тише продолжаю: — Все хорошо?

— Она в сознании, — медленно и после небольшой паузы отвечает доктор. А я уже на стенку готова лезть. А дальше? Что дальше?

— И? Говорите быстрее, у меня нет времени совсем!

— Не волнуйтесь, Марина, вы, главное, не волнуйтесь. Пока Полина очень заторможена и не очень адекватно реагирует, но это нормально….

— Она про меня спрашивала? — Замираю, а внутри все клокочет от ожидания и страха. — Юрий?

— Полина пока очень плохо разговаривает, я вам много раз говорил, Марина, что понадобится много времени для ее реабилитации, и это все не означает…

— Когда я могу ее увидеть? — обрываю Львова и смотрю, как Савельев, укоризненно качая головой, приближается к двери.

Ну еще несколько секунд всего!

— Точно не сегодня, мы….

Даю на отбой и, чуть не столкнувшись лбом с пожилым Савельевым, влетаю в большую светлую комнату.

Почти все места заняты, лучшие места — так тем более. Но это все не важно. Важно, что Полина пришла в себя. Как же хочу ее увидеть, обнять, услышать ее голос, посмотреть в глаза!

Чувствую, как слезы текут по щекам, все такое размытое, слова незнакомого мне помощника Савельева доносятся словно через вату. Да я вообще не очень и соображаю, что говорят делать. На автомате вынимаю из сумки карандаши, ластики, подписываю титульный лист.

Полное дежавю. Опять провалюсь. В голове полнейший сумбур, а я даже не пытаюсь успокоиться. Только с глаз слезы стряхнула, размазав тушь. О том, как выгляжу, стараюсь не думать, главное, вижу, что рисовать надо. Ничего сложного.

Главное, не накосячить. Повторяю утренние слова Макса, а у самой рука дрожит. Обычные геометрические фигуры, классика жанра. В прошлом году был фрагмент интерьера — он у меня плохо получился.

Теряю несколько минут драгоценных, чтобы успокоиться. Но лучше так, чем испортить экзаменационный лист. Обидно будет завалить, ведь реально простое задание.

Мысли совсем не здесь, они мечутся: от сестры к Максу, от Макса к Глебу. Снова и снова возвращаюсь к сегодняшнему утру. Неужели Глеб прав?

Карандаш с громким стуком падает на пол, я лишь безучастно смотрю, как он катится куда-то под батарею.

Выжата как лимон. Голова пустая, ни эмоций, ни мыслей. Выгорела. Даже не могу понять, довольна ли сама. Наверное, довольна, но лишь тем, что все закончилось. Экзамен по рисунку длился четыре часа, но я совершенно не чувствовала времени. Вообще в полной прострации нахожусь. Мимо проходят такие же вымотанные абитуриенты, слышу обрывки разговоров, идти к Савельеву и спрашивать, конечно же, не решусь.

Но надо набраться сил выползти отсюда. А еще позвонить Максиму, он же просил. А потом — Львову, хочу с ним обстоятельно поговорить.

На улице тепло и все еще солнечно, хотя день давно уже перевалил за «экватор».

Сердце радостно вздрагивает, даже дыхание ненадолго перехватило. Откуда только силы сразу появились?

Приехал! Стоит и ждет меня с огромным букетом белых роз.

Бегу со всех ног к Максу, он видит меня и встречает широкой радостной улыбкой. Через секунды уже обнимаю его, просто вишу на шее, Генварский еле успел спасти букет от моего натиска. Но это все краем сознания отмечаю, прижимаюсь к нему еще крепче, и вот тут меня начинает отпускать.

— Ну как прошло? Рассказывай! — Поднимает пальцами мой подбородок, пристально заглядывает в глаза, и улыбка постепенно гаснет. — Что случилось, Марин? Провалила?

— Полину вывели из комы. Мне Львов сообщил, с ней вроде нормально, но пока нельзя, а еще она плохо говорит и…

Замолкаю и прижимаюсь к его груди, а он гладит мои волосы, пытаясь успокоить.

— Все будет хорошо, не переживай. Все предсказуемо. Сегодня тебя к ней пустят?

— Нет, только завтра. Я вообще не могла нормально соображать, какой экзамен! Провалила опять, скорее всего.