Наркомпуть Ф. Дзержинский

Когда машинистка ушла, секретарь доложил, что в приемной ждет сотрудник отдела тяги Гришин, вызванный на одиннадцать часов утра.

Здороваясь с Гришиным и как всегда внимательно вглядываясь в лицо собеседника, Дзержинский уловил в его облике что-то отдаленно знакомое.

— Скажите, — спросил он, — мы с вами не встречались когда-нибудь в прошлом?

— Встречались, Феликс Эдмундович, — улыбаясь, ответил Гришин. — Это было много лет тому назад. Мы некоторое время вместе сидели в одном тюремном коридоре Варшавской Ратуши, а затем в тюрьме Павиак.

— Да, да, теперь вспоминаю. Зрительная память меня не подводит. Я вызвал вас по такому вопросу, товарищ Гришин. Мне рекомендовали вас как очень опытного котельщика и старого коммуниста. Вам известно, что по указанию Ленина заказано 1000 мощных паровозов в Швеции и 700 — в Германии. Так вот имеются сигналы, что шведские капиталисты, хоть и дерут высокую цену, все же пытаются всучить нам локомотивы плохого качества. На заводе Нюдквист-Гольм приемщиком готовых машин служит швед Свенсон. Оказывается — он раньше жил в России и эмигрировал после Октябрьской революции. Его следует немедленно отстранить, так как доверять ему ни в коем случае нельзя. И вот мы решили послать вас в Швецию главным приемщиком паровозов. Согласны?

Гришин молча кивнул головой.

Однако нарком увидел в глазах своего собеседника какое-то беспокойство, озабоченность.

— Вы я вижу не очень-то довольны моим предложением. Скажите прямо — в чем дело?

— Беспокоюсь я, Феликс Эдмундович. У меня в Москве останется трое малых детей… Как проживут они без меня в такое голодное время?..

— Не волнуйтесь. Ваш паек будет полностью им доставляться на дом. Я лично дам поручение заботиться о ваших детях. Можете быть совершенно спокойны. Счастливого пути!

Дзержинский крепко пожал Гришину руку, а когда он ушел, что-то записал в своем блокноте.

6

Заседание «малой коллегии» [8] началось, как всегда, в 12 часов.

— Прежде чем перейти к текущим делам, — сказал Дзержинский, — хочу сделать несколько срочных сообщений.

— Первое — о наших вопросах, обсуждавшихся на Пленуме ЦК РКП (б). Вы знаете, что 7 августа я представил в ЦК докладную записку, в которой положение на транспорте охарактеризовал как тяжелое, внушающее большие опасения. В докладе особо выделил мысль, что без подъема активности коммунистов — железнодорожников и водников — нам транспорт не поднять.

8

Так называлось совещание наркома со своими заместителями.

— Пленум ЦК, — продолжал нарком, — утвердил мои предложения с дополнениями и изменениями, внесенными Владимиром Ильичей. Все наши просьбы удовлетворены, в том числе о создании в ЦК и губкомах РКП (б) транспортных подотделов, которые будут объединять и направлять партийно-политическую работу на транспорте. Это очень важно…

— А как насчет передачи необходимых нам предприятий из ведения ВСНХ в НКПС? — спросил Емшанов.

— И в этом вопросе нам пошли навстречу, — ответил нарком. — Далее я хотел сообщить, что 2 августа написал Владимиру Ильичу записку с изложением двух схем построения аппарата НКПС — наш проект и проект Цектрана. Я дал краткую характеристику обеих схем, подчеркнув, что Цектран против сохранения должности Главного начальника путей сообщения и за то, чтобы все управления возглавлялись только членами коллегии, а не специалистами, как теперь. Затем я просил Владимира Ильича ускорить утверждение структуры НКПС, так как оглашение в «Гудке» позиции Цектрана вносит неуверенность в среду спецов. Для наглядности я нарисовал обе схемы, приложил номер «Гудка» и направил Ленину.

5 августа мне передали телефонограмму такого содержания:

«Получил Вашу записку с изложением двух схем. Вполне согласен с Вами, что надо отстоять схему НКПС с сохранением должности и самостоятельности главного начальника. Мне сообщили, что Рудзутак приезжает к 15—VIII, надо бы ускорить его приезд.

Черкните, довольны ли Вы теперешним путейским главкомом и каких имеете еще на всякий случай кандидатов на этот пост.

Ленин»

— Это прямо-таки поразительно, — бросил реплику Фомин, — насколько Владимир Ильич интересуется деятельностью «путейского главкома».

— Потому что, — подчеркнул Дзержинский, — никто так близко не принимает к сердцу все, что касается транспорта, как Ленин. Помните, я в конце апреля зачитывал вам записку Владимира Ильича относительно беседы, которую он имел со Скворцовым-Степановым, утверждавшим, что железнодорожники это сплошь-де мешочники и спекулянты.

1 августа Скворцов-Степанов написал письмо в ЦК партии, в котором повторил свои прежние обвинения. Владимир Ильич переслал его мне с пометкой: «Черкните Ваш отзыв». Я прочитаю вам отрывок из письма Скворцова-Степанова:

«…В среду железнодорожников внесен величайший разврат. Начинают гонять вагоны и целые поезда под тем предлогом, что железнодорожники должны использовать свободу торговли для собственного снабжения. В Екатеринбурге я видел, как с такого поезда железнодорожники тащили по 500 и более яиц, будто бы для себя, а в действительности для спекуляции. Посадка на поезда производится за „плату натурой“ поездным бригадам. Создается атмосфера разложения, в которой задачи собственно транспорта отодвигаются на задний план.

Может быть нужно было бы открыто ввести за проезд „натурплату“ в той или иной форме…».

— То место, — сообщил Дзержинский, — где Скворцов-Степанов пишет об оплате за проезд натурой, Владимир Ильич отчеркнул и сбоку пометил: «чепуха!». Так что отношение Ленина к этому предложению совершенно определенное. Затем Скворцов-Степанов высказывает сомнение в целесообразности премирования на транспорте натурой за ударный труд. Вот что я ответил Владимиру Ильичу:

«Придется еще много сил приложить для борьбы с незаконным проездом и взяточничеством бригад. Железнодорожники снабжались за последние 3 месяца так скверно, что единственным почти громоотводом были отпуска, т. е. мешочничество — на расстояние 500 верст. Сейчас рабочие с дорог разбегаются. Невыходы доходят до 60–90 %. Партийной силы и энергии на дорогах сейчас почти что нет…

Вопрос охраны транспорта — это вопрос партработы и партдисциплины на железных дорогах, партийного руководства на транспорте, изо дня день, нет. Степанов о разврате среди железнодорожников преувеличивает сильно. „Плата натурой“ бригадам, к сожалению, была верна.

Что касается натурпремирования, то без этого, без сдельной платы поднять производительность в широком масштабе невозможно сейчас. На Казанской дороге в одних мастерских с введением сдельной платы — производительность сразу повысилась в пять раз…».

Зачитав письмо, Дзержинский добавил:

— Мои сообщения закончены.

— У меня есть информация, Феликс Эдмундович, — заявил Емшанов. — В Цектране зампред мне сказал, что на предстоящем объединенном заседании нашей коллегии и президиума профсоюза он собирается поставить вопрос об изъятии у администрации транспорта прав наложения административных взысканий. Как вам это понравится?

— Странно… весьма странно… — удивился Дзержинский. — И это после всем известных ленинских указаний о единоначалии, которое вдвойне и втройне необходимо на железных дорогах. Я даже предложил, чтобы проверили на местах, как специалисты используют свои дисциплинарные права, а то имеются сигналы, что многие из них боятся накладывать взыскания за служебные проступки…

— Хоть бы Рудзутак скорее приехал… — сказал Фомин. — Еще в марте во время съезда транспортников Владимир Ильич беседовал со мной о составе будущего Цектрана и советовал председателем избрать Рудзутака… Избрать-то избрали, но он все еще руководит партработой в Средней Азии…

— Если Владимир Ильич пишет, значит есть договоренность о приезде Рудзутака, — заметил Дзержинский. — Переходим к очередным делам…

* * *

Во время медицинского осмотра врачи настояли на том, чтобы Дзержинский выехал для лечения на юг.