Наркомпуть Ф. Дзержинский
Шрифт:
«Что я еще могу успеть сделать до отъезда?» — думает Феликс Эдмундович. Его очень волнует вопрос о ремонте вагонов под хлебные перевозки. Даже в Южном округе, которому раньше всех возить зерно, дело обстоит плохо. Об этом он сегодня докладывал на коллегии. Что делать? Без помощи местных советских органов положение не выправить.
И Дзержинский дал указание срочно подготовить проект телеграммы Совета Труда и Обороны всем губисполкомам с предложением оказать самую энергичную помощь железным дорогам в ремонте вагонов под хлеб.
К этому проекту Феликс Эдмундович приложил свою записку Ленину, в которой просил его подписать телеграмму.
Назавтра Дзержинский решил узнать, подписана ли она, и позвонил по телефону в управление делами СТО.
— Владимир Ильич не только подписал телеграмму, но и сам дописал конец, — ответил заместитель управляющего делами Смольянинов.
— Дописал? Что же именно?
— Сейчас прочитаю, Феликс Эдмундович. Одну минуточку… Вот телеграмма. Последний абзац Владимир Ильич приписал от руки. Читаю:
«Возлагаю на личную ответственность предгубисполкомов точное и энергичное исполнение и донесение о нем».
Дзержинский кладет телефонную трубку и с душевной теплотой думает: «Владимир Ильич приписал всего несколько слов к официальной телеграмме, но и в этом сквозит огромная забота о подъеме транспорта…»
Дверь кабинета открылась. Секретарь доложил, что пришел вызванный на 14 часов профессор Дубелир, исполняющий обязанности председателя Высшего технического комитета НКПС.
— Попросите, пожалуйста, Фомина присутствовать на нашей беседе, — сказал нарком. — Технический комитет в его ведении…
Когда Фомин и Дубелир вошли, Феликс Эдмундович предложил профессору доложить, как обстоит дело с проектированием тепловозов.
— Ленин очень интересуется этим вопросом, — добавил нарком. — Нужно будет подготовить письменную справку, а пока кратко проинформируйте нас.
— Тепловозами мы стали заниматься, — начал свое сообщение Дубелир, — в мае, после письма профессора Ломоносова, в котором он испрашивал у вас разрешение на постройку за границей двух тепловозов в счет заказанных там паровозов. Мы в принципе одобрили это предложение с тем, чтобы Ломоносов лично проверил готовность проектов. Один из них — инженера Шелеста.
— А второй?
— Желательно было бы заказать еще тепловоз с электрической передачей.
— Вы имеете в виду проект дизель-электровоза профессора Гаккеля?
— Нет, по этой заявке в НКПС наш комитет вынес отрицательное заключение, — ответил Дубелир.
— Видимо, вы остались при своем мнении. Я читал ваше заключение, составленное в совершенно издевательском тоне. Вы писали, что представленные Гаккелем материалы — не «изобретение» и не «проект». Эти слова вы даже взяли в кавычки. Далее, вы от имени комитета утверждали, что все это — «попытка с негодными средствами инсценировать изобретение первостатейной государственной важности». Так или нет?
Профессор молчал.
— Почему же вы молчите? — вспыхнул Дзержинский. — Я не инженер, но душа моя протестовала, когда читал заключение Высшего технического комитета НКПС. Мне стыдно было за вас, ученых мужей. Допустим, что вы не согласны с технической идеей, с ее конструктивным решением. Тогда не только ваше право, но и ваш прямой долг выступить против. Но как? Извольте научную идею, технический проект опровергать научными аргументами,
техническими доводами. А вы? Подобно древним оракулам изрекли! приговор: «Попытка с негодными средствами» и еще поиздевались над изобретателем…— Ну, а вам известно, — продолжал уже более спокойно нарком, — что секция энергетики Госплана по отзыву такого специалиста, как Графтио, признала, что проект Гаккеля является дельным подходом к задаче и заслуживает серьезного внимания и поддержки?
— Гаккель прислал из Петрограда дополнительные материалы, — растерянно ответил профессор.
— Я знаю об этом. По моим предложениям коллегия трижды обсуждала вопрос о тепловозе. Решено все материалы препроводить в Госплан для окончательной оценки проекта. Но в отличие от вас мы не администрируем в области технической мысли. Коллегия просила Госплан рассмотреть проект на своем заседании обязательно при вашем участии. Подискутируйте на этом заседании с профессором Гаккелем, поспорьте с ним на равных, а не как высокомерный начальник, отказывающийся выслушать просителя.
— Я сожалею, что так получилось, Феликс Эдмундович, я готов отказаться от возражений.
— А кому это нужно, чтобы вы соглашались с Гаккелем? — раздраженно спросил Дзержинский. — Нам не нужна беспринципная уступчивость. Нам нужна истина, а она рождается в ученом споре. Если вы против, так и выступайте против. Может быть, с вашими возражениями, если они будут обоснованными, Госплан согласится. Думаю, что вскоре будет созвано такое совещание. Недавно в «Гудке» была статья о теплоэлектровозе. И по моему предложению коллегия приняла такое решение: «Препроводить экземпляр газеты в Госплан лично товарищу Кржижановскому и вновь просить его ускорить окончательное заключение Госплана». Время не ждет…
Когда профессор ушел, Феликс Эдмундович переменил тему разговора:
— Скажите, Василий Васильевич, как обстоят дела с тормозом машиниста Казанцева?
— Крупные специалисты подтвердили мне, — ответил Фомин, — что это очень важное изобретение. В Оренбургском депо инженеры помогают Казанцеву усовершенствовать конструкцию. Я думаю, что в начале будущего года можно будет провести ходовые испытания. Дорпрофсож Ташкентской дороги премировал Казанцева…
— Да, я читал сообщение в «Гудке», — заметил Дзержинский, — мне почему-то запомнилось любопытное постановление дорпрофсожа, — и, чуть улыбаясь, процитировал: «Выдать единовременную награду в размере 60 аршин мануфактуры, из коей 36 аршин лучшего качества, предоставив выбор материала по усмотрению самого награждаемого».
— Награда ситцем за важное техническое изобретение, — задумчиво сказал нарком. — Страна еще очень, очень бедна… Бедна, но не талантами… Мне говорили, что автоматические тормоза Казанцева намного превосходят хваленые тормоза фирмы «Вестингауз».
И после этих с гордостью произнесенных слов Дзержинский неожиданно высказал пришедшую ему в голову мысль:
— Если ходовые испытания пройдут успешно, я представлю Казанцева к ордену. Пусть он будет первым изобретателем-железнодорожником, удостоенным высшей награды Республики…
Чудесная осень стояла в Крыму. Как и летом, на безоблачном голубом небе ярко сияло солнце, отражаясь множеством золотистых бликов на чуть беспокойной поверхности моря.
По горной извилистой дороге, ведущей из Севастополя в Ялту, медленно двигалась старенькая легковая машина. Рядом с шофером сидел молодой человек в черной кожаной куртке. Его фуражка с красноармейской звездой лежала на коленях и встречный ветер шевелил густую копну непокорных волос.