Народ, или Когда-то мы были дельфинами.

— Кроме того, она не мужчина, она умеет разговаривать, и она живая, — закончил он.

— Ну что ж, я полагаю, при сложившихся обстоятельствах… — сдался Атаба.

Мау посмотрел на двух братьев, которые помогали беременной с большим животом выбраться из каноэ на песок.

— Покажи им дорогу. Я быстро! — сказал он и умчался.

«Интересно, женщины брючников такие же, как и обычные женщины? — думал он на бегу. — Она так рассердилась, когда я нарисовал ту картинку! Они когда-нибудь раздеваются? О, пожалуйста, пожалуйста, только бы она согласилась!»

Он вбежал в нижний лес, звенящий птичьими песнями, и следующая его мысль была: «Кому я только что сказал «пожалуйста»?»

Дафна лежала в темноте, обмотав голову полотенцем. В трюме разбитого корабля было душно и сыро и воняло. Но ей приходилось соблюдать приличия. Бабушка всегда настаивала на соблюдении приличий. Она специально искала приличия, чтобы их соблюсти, а если не находила, то придумывала новые и соблюдала их.

Вероятно, сон в капитанском гамаке нельзя было назвать соблюдением приличий, но тюфяк Дафны совершенно отсырел и был липким от солёной влаги. Всё было мокрое. Здесь ничего не высыхало как следует, а ведь Дафна не могла развесить свою стирку на берегу: тогда мужчины увидели бы её нижнее бельё, и это, решительно, было бы вопиющим нарушением приличий.

Гамак чуть покачивался взад-вперёд. В нём было очень неудобно, но у него было большое преимущество — туда не могли залезть мелкие красные крабы. Дафна знала, что они будут сновать по полу, забираясь во что попало, но, по крайней мере, если обмотать голову полотенцем, не слышно будет лёгкого скрежета, который они издают на бегу.

К несчастью, полотенце не помогало против того, что на родине Дафны называли рассветным хором. Впрочем, это слово не очень подходило для чудовищного взрыва звуков, раздавшегося снаружи. Это походило на войну, в которой сражающиеся вооружены свистками: все существа, покрытые перьями, одновременно сходили с ума. И ужин, съеденный этими проклятыми птицами в панталонах, начинал проситься наружу с восходом солнца: Дафна слышала, как птицы трещат на палубе у неё над головой. Кроме того, судя по доносившимся до неё звукам, у попугая, некогда принадлежавшего капитану Робертсу, ещё не кончился запас ругательств. Некоторые ругательства были на иностранных языках, что ухудшало дело. Дафна всё равно могла определить, что это ругательства. Просто знала, и всё тут.

Она спала урывками, но в каждом туманном полусне, на грани бодрствования, видела мальчика.

В детстве Дафне подарили книгу про империю, с патриотическими картинками, и одна из них ей запомнилась. Картинка называлась «Благоуродный дикарь».

Дафна тогда не поняла, почему мальчика с копьём в руке, с золотистой и гладкой кожей, похожего на только что отлитую бронзовую статую, обозвали уродным. По её мнению, он был очень красив. Только много лет спустя Дафна поняла, что дикарь на самом деле был «благородный».

Мау был похож на того мальчика, только мальчик на картинке улыбался, а Мау — нет. И двигался он как зверь, запертый в клетке. Дафне было очень стыдно, что она тогда выстрелила в него из пистолета.

В водоворотах полусонного мозга завертелись воспоминания. Дафна вспомнила, каким был Мау в тот первый день. Он ходил по острову, словно автомат, и не слышал её, даже не видел. Он таскал тела погибших, и глаза его смотрели на тот свет. Порой Дафне казалось, что Мау до сих пор туда смотрит. Казалось, он всё время сердится, как сердилась бабушка, когда обнаруживала нарушение приличий.

Наверху раздался птичий треск. Дафна застонала. Очередная птица-панталоны отрыгивала остатки вчерашнего ужина, усеивая палубу мелкими косточками. Пора вставать.

Она размотала полотенце, стянула его с головы и села.

У кровати стоял Мау и глядел на неё. Как он попал на корабль? Как прошёл по палубе, не наступив ни на одного краба? Дафна услышала бы! Что он так смотрит? Почему, о, почему она не надела свою единственную чистую ночную рубашку?

— Как ты смеешь врываться… — начала она.

— Женщина, ребёнок, — настойчиво сказал Мау.

Он только что пришёл и думал, как бы разбудить Дафну.

— Что?!

— Ребёнок приходить!

— Что с ним такое? Ты достал молока?

Мау попытался думать. Какое это слово она использовала, чтобы обозначить одну вещь, а потом другую? А, да…

— Женщина и ребёнок! — сказал он.

— Что с ними случилось?

Похоже, и это не работает. Тут его осенило. Он вытянул руки перед собой, словно у него спереди была гигантская тыква.

— Женщина, ребёнок. — Он сложил руки вместе и покачал ими.

Призрачная девчонка уставилась на него. «Если Имо сотворил мир, — подумал Мау, — почему мы друг друга не понимаем?»

«Это невозможно, — подумала Дафна. — Он про ту бедную женщину? Но не может же быть, что у неё появился ещё один ребёнок! Или…»

— Люди приходить остров?

— Да! — радостно завопил Мау.

— Женщина?

Мау снова изобразил тыкву.

— Да!

— И она… в положении?

Это означало «беременная», но бабушка говорила, что настоящая леди никогда не употребляет таких слов в приличном обществе. Мау бабушка точно не отнесла бы к приличному обществу. Он непонимающе посмотрел на Дафну.

Она, яростно краснея, изобразила свой вариант тыквы.

— Э… вот такая?

— Да!

— Ну что же, это замечательно, — отозвалась Дафна, и стальной ужас стиснул ей душу. — Я желаю ей всяческого счастья. Но мне срочно нужно кое-что постирать…

— Женская деревня, ты приходить, — сказал Мау.

Дафна покачала головой.

— Нет! Я тут ни при чём! Я ничего не знаю… про то, как родятся дети!

Это было враньё, но Дафне хотелось — страстно хотелось, — чтобы это было правдой. Стоило закрыть глаза, и ей до сих пор слышались… нет!

— Я не пойду. Ты не можешь меня заставить, — сказала она, отступая.

Мау схватил её за руку — осторожно, но твёрдо.

— Ребёнок. Ты приходить, — сказал он, и голос его был так же твёрд, как и рука.

— Ты не видел маленький гробик рядом с большим! — закричала Дафна. — Ты не знаешь, каково это!

И вдруг до неё дошло, как ударило. Он знает. Я же видела, как он хоронил людей в море. Он знает. Как я могу ему отказать?

Она расслабилась. Она уже не та девятилетняя девочка, которая сидела на верху лестницы, дрожа, прислушиваясь, не попадаясь под ноги, когда доктор с большим чёрным саквояжем, топоча, взбегал по лестнице. А хуже всего (если, конечно, в море зол можно найти самую высокую волну) было то, что она не могла ничего сделать.

— У бедного капитана Робертса в сундуке был медицинский справочник, — сказала она, — и ящик с лекарствами и разными другими вещами. Я, пожалуй, схожу за ними.

Когда Мау явился в сопровождении Дафны, братья ждали возле узкого входа в Женскую деревню. И тут мир опять изменился. Он изменился, когда старший брат произнёс:

— Девчонка же из брючников!

— Да, её принесла волна, — ответил Мау.

И тут младший брат произнёс что-то похожее на слова брючников, и Дафна чуть не уронила ящик, который был у неё в руках, и быстро ответила ему на том же языке.