Народ, или Когда-то мы были дельфинами.
Шрифт:
— У призрачной девчонки есть такая штука… называется книга. Знаешь? Из чего-то вроде бумажной лианы. А в ней куча птиц!
— Раздавленных?
— Нет, они… вроде татуировок, только правильных цветов! А брючниковское название для птицы-дедушки— «птица-панталоны»!
— Что такое «панталоны»?
— Это брючниковские брюки для женщин-брючников, — объяснил Мау.
— Очень глупо — специально для этого изобретать другое слово, — заметил Пилу.
И всё. У Пилу была душа, заполняющая отведённое место, и он жил счастливо. А Мау заглядывал в себя и находил вопросы, на которые, кажется, не было ответа, кроме «потому», а «потому» — это ведь и не ответ вовсе. Потому что… боги, звёзды, мир, волна, жизнь, смерть. Нет причин, нет смысла, есть только
— ЧТО ТЫ НАМЕРЕН ДЕЛАТЬ, КРАБ-ОТШЕЛЬНИК? СТЯНЕШЬ С НЕБА ЗВЕЗДЫ? РАЗОБЬЁШЬ ГОРЫ, СЛОВНО В «КОКОСОВОЙ ПОТЕХЕ», ЧТОБЫ ОТЫСКАТЬ ИХ СЕКРЕТЫ? ЖИЗНЬ ТАКОВА, КАКОВА ОНА ЕСТЬ! МИР САМ СЕБЕ ОБЪЯСНЕНИЕ! ВСЕ ВЕЩИ НА СВОИХ МЕСТАХ. КТО ТЫ ТАКОЙ, ЧТОБЫ ТРЕБОВАТЬ ОБЪЯСНЕНИЯ ПРИЧИН? КТО ТЫ ТАКОЙ?
Дедушки ещё никогда так не орали. От их грохотания у Мау разболелись зубы, и он упал на колени, а сундук с инструментами грохнулся на песок.
— Что с тобой? — спросил Пилу.
— Кха, — ответил Мау и сплюнул желчью.
То, что Дедушки залезали к нему в голову, было ещё полбеды, но гораздо хуже был хаос, который они после себя оставляли. Он уставился на песок и стал ждать, пока осколки его мыслей опять сползутся вместе.
— Дедушки со мной говорили, — пробормотал он.
— Я ничего не слышал.
— Считай, что тебе повезло! Ох!
Мау схватился за голову. Этот раз дался ему намного тяжелее предыдущих, гораздо хуже. И ещё что-то новое появилось. Казалось, звучали и какие-то другие голоса, очень тихие или очень далёкие, и кричали они что-то совсем другое, но вопли Дедушек их заглушали. Их стало ещё больше, мрачно подумал Мау. Вот накопилось Дедушек за тысячу лет, и все они на меня орут, и никогда не скажут ничего нового.
— Они хотят, чтобы я поднял последний якорь богов, — сказал он.
— А ты знаешь, где он?
— Да, в лагуне — и, как по мне, пускай там и остаётся!
— Ну хорошо, но ведь ничего страшного не случится, если ты его поднимешь?
— Страшного? — пробормотал Мау, пытаясь понять эти слова. — Ты хочешь благодарить бога воды?
— Ну, ты можешь про себя думать, что ничего такого не имеешь в виду, а людям станет легче, — сказал Пилу.
Кто-то что-то зашептал Мау в ухо, но слишком тихо, никак не разобрать. Наверное, какой-нибудь древний и плохо соображающий Дедушка, сердито подумал Мау. И даже если я вождь, моя работа — делать так, чтобы людям становилось легче, так, что ли? Или боги всемогущи и не спасли мой народ, или их не существует, и всё, во что мы верим, — отсветы в небе и картинки у нас в голове. Разве это не правда? Разве это не важно?
Голос у него в голове ответил — точнее, попытался ответить. Это было всё равно что смотреть на человека, кричащего на другом конце пляжа. Видно, как он подпрыгивает, размахивает руками. Может быть, даже удаётся разглядеть, как у него движутся губы, но ветер дует и шелестит листьями пальм и панданусов, и прибой шумит, и птицы-дедушки срыгивают необычайно громко, и никак нельзя расслышать, что именно кричит человек, но ты точно знаешь: то, чего не удаётся расслышать, — это крик. Вот и у Мау в голове всё было точно так же, только без пляжа, подпрыгивания, махания руками, губ, пальм, панданусов, прибоя и птиц, но с тем же ощущением: кто-то изо всех сил пытается тебе что-то сообщить, а ты не слышишь. Ну что ж, выслушивать правила Дедушек он точно не собирается.
— Я — маленький синий краб-отшельник, — сказал Мау вполголоса. — И я бегу. Но я не позволю опять загнать себя в скорлупу, потому что… да, здесь должно быть какое-то «потому что»… потому что… любая раковина слишком мала. Я хочу знать причины. Причины всего. Я не знаю ответов, но несколько дней назад я даже не знал, что существуют вопросы.
Пилу боязливо наблюдал за ним, словно пытаясь понять, нужно ли спасаться бегством.
— Пойдём посмотрим, умеет ли твой брат готовить, — сказал Мау, стараясь говорить ровным, дружелюбным тоном.
— Обычно не умеет, — сказал Пилу.
На его лице снова появилась ухмылка,
но в ней была какая-то неуверенность.«Он меня боится, — понял Мау. — Я его не бил, даже не замахнулся. Только попытался заставить его думать по-другому, и теперь он боится. Боится мыслей. Это магия».
«Это не может быть магией, — подумала Дафна. — Слово «магия» — лишь другой способ сказать «я не знаю»».
На полках под навесом шипело пиво в многочисленных кокосовых скорлупах. Из щелей наверху вылезали и лопались пузырьки. Это было пиво, которому ещё не пели. На этой стадии оно называлось «мать пива», и его легко было отличить, потому что вокруг всегда валялись дохлые мухи. Не утонувшие: стоило им глотнуть пива, они мгновенно умирали и превращались в маленькие мушиные статуи. Это было самое настоящее Демонское Питьё.
В него надо плюнуть, спеть ему песню, помахать над ним руками в такт вышеупомянутой песне, и тогда демон таинственным образом изгоняется в… туда, откуда он прибыл… а у вас остаётся хороший напиток. Как это происходит?
Что ж, у Дафны была одна теория; Дафна полночи её обдумывала. Все женщины ушли на другой конец Женской деревни собирать цветы. Наверное, если петь тихо, они не услышат. Плюют в пиво, скорее всего, просто… на счастье. Кроме того, к таким экспериментам нужен научный подход. Следует проверять параметры по одному. Дафна была уверена, что весь секрет — в движениях рук. Ну, в какой-то степени уверена.
Она отлила чуть-чуть смертельного недопивав чашку и уставилась на него. А может, секрет в песне, но не в словах? Может быть, частота человеческого голоса каким-то образом воздействует на крохотные атомные субстанции, как это происходит, когда леди Ариадна Стретч, знаменитое оперное сопрано, разбивает стакан своим пением? Эта гипотеза звучала очень многообещающе, особенно если учесть, что готовить пиво положено только женщинам — а у них, конечно, высокие голоса!
Демонское Питьё тоже смотрело на Дафну — довольно самоуверенно, как ей казалось. «Ну что ж, — словно говорило оно, — удиви-ка меня чем-нибудь».
— Я, кажется, не все слова знаю, — сказала Дафна, и тут до неё дошло, что она только что извинилась перед напитком. Беда, если тебя воспитывали в слишком вежливой семье. Дафна прочистила горло.
— Однажды папа водил меня в мюзик-холл, — сказала она. — Возможно, вам понравится.
Она опять прокашлялась и начала:
Все пойдём на Стрэнд гулять —Съешь банан!Жизни лучше не сыскать,Я вперёд, а вы за мной… [9]9
Песня написана в 1904 году Гарри Кастлингом (1865–1933) и К.-У. Мерфи (1875–1913).
Нет, пожалуй, для напитка это слишком сложно, а банан окончательно всё запутывает. А может быть?.. Она заколебалась и стала мысленно перебирать песни. Неужели всё так просто? Она опять запела, отсчитывая на пальцах.
Ты скажи, барашек наш,Сколько шерсти ты нам дашь… [10]Она спела шестнадцать куплетов, не переставая считать. Она пела пиву, пока оно пузырилось, и заметила момент, когда оно вдруг стало чистым и прозрачным, как алмаз. Потом проверила свой вывод, как положено учёному, на другой чаше «матери пива». На этот раз Дафна была чуть больше уверена в себе и чрезвычайно собой довольна. У неё появилась рабочая гипотеза.
10
Английская детская народная песенка. Перевод С. Маршака.