Народ, или Когда-то мы были дельфинами.

— Ньютон лучше всех! — заорал попугай, прыгая вверх-вниз.

— А я думал, попугай погиб, — сказал Мау.

Все думали, что попугай погиб, кроме самого попугая. Он объявился вчера. У него не хватает одного пальца на ноге и кучи перьев, но, думаю, когда у него заживёт крыло, всё будет в порядке. Теперь он за птицами-дедушками бегает. Им это страшно не нравится. И я, э-э-э… начала его перевоспитывать, чтобы не ругался.

— Да, я так и подумал, — ответил Мау. — Что такое Ню-тан?

— Ньютон, — рассеянно поправила Дафна. — Помнишь, я рассказывала тебе про Королевское общество? Он был одним из первых его членов. Я считаю, что он величайший из всех учёных, которые когда-либо жили, но в старости он сказал, что чувствовал себя лишь маленьким мальчиком, собирающим камушки на берегу необъятного океана неизведанных истин.

Мау сделал круглые глаза. Дафна, потрясённая, поняла, что давно не видела его таким молодым.

— Он был на нашем пляже?!

— Ну, э-э-э… не на этом пляже, конечно, — объяснила Дафна. — Может, он и вообще не был ни на каком пляже. Брючники называют это метафорой. Это такая особенная ложь, которая помогает понять правду.

— А, про эти я всё знаю, — ответил Мау.

— Не сомневаюсь. — Дафна улыбнулась. — А теперь пойдём на свежий воздух.

Она взяла Мау за руку. У него в нескольких местах была сильно содрана кожа — он не помнил, как это произошло, — всё тело болело, а на месте уха была рваная рана. Но он легко отделался. Он вспомнил пулю в воде — как она замедлила ход и свалилась ему на ладонь. Вода бывает жёсткой — это знает любой, кто хоть раз падал на неё животом с высоты, — но всё равно…

— Идём же! — воскликнула Дафна, таща его на свет.

В Женской деревне кипела жизнь. Люди работали на полях. На пляже было людно. В лагуне даже играли дети.

— У нас так много работы, — сказал Мау, качая головой.

— Они её уже делают, — ответила Дафна.

Они стояли молча и смотрели. Скоро люди заметят их, и они вернутся в мир, но пока что они были частью пейзажа.

Через некоторое время девочка сказала:

— Я помню время, когда здесь ничего не было… только мальчик, который меня даже не видел.

А мальчик сказал:

— Я помню девочку-призрака.

После ещё более длинной паузы девочка спросила:

— Ты бы согласился вернуться назад? Если бы мог?

— Ты хочешь сказать, если бы не было волны?

— Да. Если бы не было волны.

— Тогда я бы вернулся домой, все были бы живы и я бы стал мужчиной.

— Ты бы предпочёл быть тем мужчиной? Поменяться с ним местами? — спросила девочка-призрак.

— И не быть собой? Не знать, что мир — шар? Не встретить тебя?

— Да!

Мау открыл рот, чтобы ответить, и обнаружил, что слов слишком много — они застряли. Пришлось ждать, пока в них не показался просвет.

— Как я могу тебе ответить? Я не знаю нужных слов. Был мальчик по имени Мау. Я мысленно вижу его. Он так гордился собой, потому что собирался стать мужчиной. Он оплакивал свою семью и превратил слёзы в ярость. Если бы мог, он сказал бы: «Да не будет!», и волна укатилась бы обратно, словно её никогда и не было. Но есть другой мальчик. Его тоже зовут Мау, и голова его не может вместить того, что он узнал. Что он может сказать? Он родился в этой волне, он теперь знает, что мир — круглый, он встретил девочку-призрака, которая сожалеет, что стреляла в него. Он звал себя синим крабом-отшельником, мечущимся по песку в поисках новой раковины, а теперь он смотрит на небо и знает, что любая раковина будет слишком мала. Любая. Как ты попросишь его не быть? Любой ответ неверен. Я могу быть только тем, кто я есть. Но иногда он плачет у меня внутри, зовя своих родных.

— И сейчас плачет? — спросила Дафна, глядя в землю.

— Каждый день. Но очень тихо. Ты не услышишь. Послушай, я должен тебе рассказать. Локаха говорил со мной. Он простёр надо мной свои огромные крыла там, на пляже, и прогнал охотников за черепами. Ты не видела?

— Нет. Охотники за черепами бежали, как только упал Кокс, — сказала Дафна. — Ты хочешь сказать, что ты повстречался со Смертью? Снова?

— Он сказал мне, что миров больше, чем чисел. И «не бывает» на самом деле не бывает. Бывает только «бывает где-нибудь ещё».

Мау пытался объяснить, а она пыталась понять.

Когда у него кончились слова, она спросила:

— Ты хочешь сказать, что где-то есть мир, где волны не было? Где-то… там?

— Думаю, да… Я думаю, что я почти увидел этот мир. Иногда по ночам, карауля на берегу, я его почти вижу. Я его почти слышу! И там есть Мау, человек, который я, и я жалею его, потому что в его мире нет девочки-призрака…

Она обняла его за шею и осторожно притянула к себе.

— Я бы ничего не стала менять, — сказала она. Здесь я не какая-то кукла. Я приношу пользу. Люди меня слушают. Я совершила поразительные вещи. Разве я могу вернуться в прежнюю жизнь?

Ты это собираешься сказать отцу? — В голосе Мау слышалась печаль.

— Да, наверное, что-то вроде этого.

Он осторожно развернул её лицом к морю.

— Корабль идёт, — сказал он.

К тому времени, как они добежали до лагуны, шхуна встала на якорь за рифом. Пока с корабля спускали шлюпку, Дафна пошла туда вброд, настолько глубоко, насколько могла, не обращая внимания на всплывающий вокруг неё подол платья.

Мау смотрел с берега: человек спрыгнул с кормы, как только шлюпка приблизилась к Дафне, и, одновременно смеясь и плача, поддерживая друг друга, двое выбрались на песок. Толпа расступилась, чтобы освободить место для обнимающихся — но Мау следил за двумя мужчинами, вылезающими из шлюпки. На мужчинах были красные куртки, а в руках они держали сложно устроенные палки и смотрели на Мау, словно он был в лучшем случае неприятной помехой.

— Дай посмотрю на тебя, — сказал его превосходительство, отступая на шаг. — Да ты стала совсем… Что случилось? У тебя кровь на плече! У нас на борту доктор, я его сейчас…

Дафна глянула на себя.

— Это просто брызги, — отмахнулась она. — И вообще это не моя кровь. Мне пришлось отпилить человеку ногу, и я не успела помыться.

За спиной у них из шлюпки вылез третий солдат с толстым рулоном и принялся его разворачивать. Он нервно поглядывал на Мау.

— Что здесь происходит? — резко спросил Мау. — Почему у них ружья? Что делает этот человек?

Он шагнул вперёд, и два штыка загородили ему путь.

Дафна повернула голову и отстранилась от отца.

— Что такое? — решительно спросила она. — Вы не можете запретить ему ходить по его собственной земле! Что в этом рулоне? Флаг, верно? Вы привезли флаг! И ружья!

— Малыш, мы ведь не знали, что мы тут найдём, — сказал слегка опешивший отец. — Видишь, у вас тут пушки.

— Ну да, у нас тут пушки, — пробормотала Дафна; её саму, кажется, страшно смутила эта вспышка гнева. — Они только для виду.

Но тут гнев вернулся.

— А эти ружья — нет! Ну-ка опустите их!

Его превосходительство кивнул солдатам, которые опустили мушкеты на песок — осторожно, но очень быстро. На шум пришёл Мило, а он умел угрожающе выситься.

— И флаг! — добавила Дафна.

— Эванс, будьте добры, подержите его пока так, — сказал его превосходительство. — Понимаешь, малыш, мы не хотим ничего плохого этим… э-э-э… — он бросил взгляд на Мило, — милым людям, но нам нужно укрепить свои претензии на острова Четвёртого Воскресенья Великого Поста. Мы утверждаем, что они являются лишь частью архипелага Государственного Выходного Дня…