Нарушая все запреты

Тот же улыбается. Ведет по щеке, опять тянется к губам.

– Проблемы какие-то… Изображение застыло что-то…

Говорит легкомысленно, пожимая плечами, а по телу Полина разливаются восторг и возмущение.

Он камеры сломал, что ли? Какой же дурак… И молодец какой…

Гаврила немного давит, Поля, поняв суть просьбы, падает спиной на покрывало. Гладит парня по голове, когда он едет ладонью от ее талии вниз на бедро. Его гладит, попу тоже. Целует снова.

Тоже наверняка помнит, что им некогда разлеживаться, но берет на себя ответственность еще за несколько незабываемых минут в её постели.

– Я же говорил, всё откроешь…

Отрывается неожиданно для Поли. Она тянется следом, глаза Гаврилы еще сильнее зажигаются. У него такое хорошее настроение, что даже съязвить себе позволяет, возвращая мыслями в ночь их знакомства.

И все вопросы Полины, которые стоило бы задать (например, как он так быстро и так точно определил ее окно, как камеры выключил, как вообще ее нашел, как на работу устроился, за какие деньги крестик купил), теряют любой смысл.

Добивается всего, что хочет. Захочет иметь – заимеет. Быть захочет – будет.

– Ты и назад через окно? – злиться на его колкость невозможно. Отрицать – бессмысленно. Поэтому Полина тянется к лицу и гладит, пока может.

Гаврила кивает, ловит ладошку, целует подушечки пальцев по одной… Ладонь в середине. Задерживается губами там, а глазами на ее глазах. У Полины снова сводит низ живота. Он будто всё еще раз за разом толкается в неё.

– В душ только…

После чего отрывается, откатывается, оставляя Полину наедине с собой на бессмысленно широкой кровати.

Садится на ее край, подбирает с пола вещи.

Своей наготы не стесняется. Как и того, что он то ли всё еще, то ли опять возбужден.

Обходит кровать, позволяя Полине собой любоваться. Сначала торсом, потом спиной и ягодицами.

Полине приходится сдерживать себя и губу закусывать, чтобы не увязаться следом за ним с предложением спинку потереть. Но это совсем неразумно. Вдвоем из душа они в случае чего ну никак не выберутся. А если их застукают – это будет конец всему. Поэтому…

Гаврила тормозит у самой двери, сжав пальцами ручку. Немного думает, оглядывается…

Полина отмечает, что в его взгляде что-то изменилось. Это тревожит. Она немного ёжится…

– Ты про просьбу мою помнишь, Поль? – как оказывается – не зря. Он впервые задает этот вопрос вот сегодня.

Полина кивает на автомате, хотя у самой ускоряется сердце. Стыдно рядом с ним быть такой трусихой. Стыдно брать только, и практически ничего взамен не давать.

– Не думай, что я шучу или для красного слова… Я готов. Хочу. Ты же не считаешь, правда, что верх моих мечт в окно к тебе лезть, чтобы коснуться, пока папа не видит?

Она, конечно же, не думает. Но его слова мурашат. Им минуту назад так хорошо было, а сейчас на кончике языка горечь. Она не хочет его обесценивать. Она его любит сильно.

– Долго играться так не будем.

Произносит спокойно, но в словах чувствуется твердость… И холод.

– Я тебя услышала…

Полина отвечает то единственное, что сейчас готова. У нее сердце сходит с ума. Он хочет от нее слишком многого, но потерять его – чертовски страшно.

Девушка следит, как Гаврила кивает. Открывает дверь в душевую, включает там свет, замыкается…

Через несколько секунд включает воду, а Полина сворачивается, обнимая руками колени. Ей от одной мысли страшно, что скажет отец в ответ на её: «папа, я влюбилась в своего водителя».

* * *

В ее ванной больше не слышен шум воды. Значит, Гаврила скоро выйдет. Полина ждет этого момента, уже одевшись и приведя лицо с волосами в порядок перед зеркалом. Смывать с кожи воспоминания об их близости совсем не хочется.

Она пойдет в душ перед сном… Если ей удастся сегодня заснуть.

Полина слышит, как Гаврила шуршит в ванной. Уверена, когда он выйдет, снова будет ласковым и нежным. Они еще ни разу не расстались на плохой ноте. Он её слишком любит, чтобы мучить. Но это не отменяет того, что сказал правду. И что подобный разговор повторится еще много раз, если она не начнет шевелиться.

А она… Боится. Просто боится и всё тут. Потерять то, что имеют сейчас, не обрести ничего…

Подходит к двери, которая ведет из её комнаты в длинный темный коридор. Открывает замок медленно и аккуратно, чтобы без щелчка. Просто выглянуть хочет, а потом снова закрыть.

Открывает на щелочку, прислушивается…

Не хочется встретиться ни с кем на обратному пути. Ей бы вообще не выходить, а лучше – выйти вместе с Гаврилой в окно, но эти варианты не рассматриваются. Рано или поздно к ней поднимется мать или отец.

Сначала ей кажется, что в коридоре никого – тихо. Потом же слышится движение.

Еще немного – и тянет фруктово-дымным запахом. Слышатся голоса.

– Бесит так…

– Что?

Которые Полина знает с детства. Знает, как менялись. Росли. Это Марьян и Артурка. Зачем-то поднялись сюда. Уединиться, наверное. Покурить... В торце большое окно. Открыли, наверное. Дымят…

И не то, чтобы таятся. Говорят громко довольно. А от мысли, что они с Гаврилой так легко пропустили мимо ушей приход посторонних людей, по спине Полины холодок.

– Да всё, блять. Всё…

Всё бесит Марьяна. Это ясно по словам. Слышится в интонации. Но Артур не бросается утешать друга. В обычной своей манере молчит.

– Отец мне мозги вынул все. Доебывается по поводу и без. Весь вечер сегодня в спину тычет. К Полине подойди… К Полине подойди…

Марьян передразнивает очень унизительно. Пусть Полина никогда не записывалась в фанатки их с Варей отца, но по отношению к своему такого себе не позволила бы.

– А нахуя мне к ней подходить? Динамит сучка…

Оскорбление в своей адрес заставляет скривиться. Полине захотелось тут же закрыть дверь, но она себя остановила.

Марик замолк ненадолго, слышно, что затягивается и выдыхает.

– Кстати, её ж ебет какой-то хрен. Знаешь?

А потом задает вопрос. Разговоры о ней без неё очень отличаются от слов, которые парень обычно адресует Полине лично. Никаких тебе малинок. Мандаринок тоже нет.

– Варька что-то ляпала такое…

Артур бубнит невнятно, Марьян реагирует смехом.