Нарвское шоссе
Шрифт:
Порадуюсь хоть трофеям.
Застрочит из пулеметаПулеметчик молодой!Петь немного больно – болит губа, по которой мне немец вделал, болят и шатаются зубы за ней, но пою. Еще бы гитару и к ней еще пару рук отрастить, чтоб можно было и добро тащить и играть одновременно…
Авторский комментарий
Пока красноармейцы Скобликов и Егорычев идут к своей точке, где их встретят как героев, мы немного в описаниях забежим вперед. Только что взятая утром Дубровка будет оставлена после обеда, причем без давления противника. Командир 191-й дивизии пришлет приказ батальону Петрова, обороняющему Дубровку, об отходе за реку. В два часа пополудни батальон покинул позицию, чем воспользовался противник и прорвал оборону УРа, ударив в брешь, открытую отходом батальона из Дубровки. Немцы ударили и с запада. Удар с тыла привел к гибели расчетов противотанковых
Комендант УРа майор Котик пытался остановить отходящий к переправе батальон Петрова, но ему предъявили приказ командира дивизии о снятии батальона с позиций и отходе. Пришлось контратаковать не батальоном Петрова, а теми, кого нашли. Комендант УРа, начальник штаба и уполномоченный особого отдела во главе собранных ими бойцов остановили бегство 559-го полка и контратаками удержали плацдарм у деревни Сала с переправой и близлежащими дотами. Бегство останавливали применением оружия, расстреляв младшего лейтенанта и рядового бойца. Доты первой линии подверглись атаке с двух сторон, противник применял артиллерию, танки и огнеметы. Три дота и два дзота первой линии были разбиты уже к вечеру. Что произошло с дотом номер 16, который находился за дорогой, осталось неизвестным. Фактически это означало гибель первой линии обороны. Вторая линия еще держалась, но немцы постепенно отжимали ее защитников к реке.
Нас встретили как героев. До обеда мы купались в потоках всеобщей любви, вот только отдыха нам предоставить не могли в качестве награды. Война… Взяли в руки лопаты и стали копать. Немцы могли снова атаковать, и опять же с тыла, а амбразуры у нас смотрят больше на запад и юго-запад. На восток смотрит только амбразура обороны входа. Но какой там у нее сектор обстрела – смех один! Потому мы по приказанию Островерхова вырыли в тылу дота полукольцевую траншею, соединив ею оба хода сообщения. К устроенной нами импровизированной площадке добавили еще одну для «максима» и одну для «дегтяря», да и эту утреннюю площадку окультурили. На послеобеденный период Федор Ильич запланировал устройство еще нескольких стрелковых ячеек и перекрытой щели для укрытия. Это для того, чтоб не всем при обстрелах бегать в дот и из дота. В ней укроется дежурный расчет. Для нее нужно было бы иметь бревна для наката. Паша Черный, когда сопровождал взводного, видел, что неподалеку есть хорошая сосна, поваленная взрывом бомбы. Высота у нее метров шесть или чуть больше, так что на щель точно хватит. Топор в доте был, а вот пилы нет. Ну ладно, что-нибудь придумаем.
Обед сегодня был понятием чисто символическим – как середина дня. Утром в дот принесли еду и предупредили, что теперь будут доставлять еду два раза в день, утром и вечером, а суточная порция будет делиться поровну. Днем будем только хлебушек жевать, а с темнотой отъедимся.
Поскольку мы утром в атаку ходили, нам наши порции оставили в котелках. К нашему приходу они уже остыли, но мы все уплели за милую душу.
К обеду прибыл весь забинтованный Волох, который не захотел эвакуироваться. Наши труды он одобрил и занялся переговорами с соседними дотами, чтоб добыть у кого-то пилу.
Переговоры прервал артналет. Он был немного не такой, как раньше, и длился дольше. Такое впечатление, что немцы уже знали, где наши доты, и последовательно обстреливали каждый из них, постепенно смещая огонь по линии их расположения. Может быть, это неправильное впечатление, но именно так я подумал. Тягостное ощущение, когда ожидаешь, что вот сейчас немцы изменят прицел и снаряды будут падать прямо на тебя… Нам взводный уже не один раз говорил, что дот рассчитан на прямое попадание 152-мм снаряда, но все равно на душе давило и давило… Я себя успокаивал тем, что доты построены уже давно, явно не менее двух лет назад, а может – и все пять. Или даже больше. А бетон со временем набирает крепость. Вот насколько он станет крепче за пять лет – этого я не знал. По крайней мере, я мог рассчитывать, что если в дот попадет такой снаряд, как взводный говорил, и дот не рухнет, то более слабые снаряды могут попадать не раз и ничего нам не сделать. Теперь надо вспомнить, часто ли встречаются такие калибры. В журнале, что я смотрел в комендатуре, была организация японской дивизии. А вот в ней орудия были послабее. Япония – страна богатая, не чета тогдашней Латвии, так что она много чего могла себе позволить. А как с этим у немцев? Да точно не помню. Что-то когда-то я про это слышал, но, естественно, не запомнил. Зачем оно мне было тогда? Мои попытки вспомнить прервало прямое попадание в дот.
Сразу стало темно и страшно. Отчего темно: бронезаслонки были закрыты, чтоб внутрь осколки не залетали, а «летучие мыши» погасли от удара. Каземат наполнился цементной (ну и, наверное, обычной тоже) пылью. С полминуты примерно мы сидели во тьме и тревоге, пока вновь не зажгли лампы. А потом стало ясно, что вред от снаряда был только тот, что мы пыли наглотались и теперь надсадно кашляли. Наверное, еще и маскировку разметало. Но это позже – затихнет огонь, тогда и полезем поглядеть. Огонь постепенно смещался к северу. Вообще есть
еще одно неудобство – уши немного болят, вроде того, когда в наушниках со звуком переборщишь. Да, вроде как и действительно не пробили, но последствия есть. Я повертел головой – трещин и обвалов не вижу. Свет – только от ламп, значит, дневного света в дырку не будет. Все живы, на местах и кашляют.По команде Волоха открыли заслонки, и… лучше мы бы еще покашляли от пыли. Потому что пришлось кашлять и от горелой взрывчатки. Воевавшие ребята рассказывали, что в воронках после взрыва еще долго стоит охренительная вонь – даже до рвоты довести может. Паша Черный заработал вентилятором, но вытянуло всю гадость не сразу, мы еще успели всласть покашлять.
Я подумал – а не применили ли немцы какую-то отраву в снарядах? Но вроде на этой мировой войне такого не было, это в Первую мировую все старались. Начал напрягать память, вспоминая, что нам недавно про противохимическую защиту рассказывали: вроде как тех самых специфических запахов, что у отравляющих газов – не чувствуется. Глаза терпят. Совершенно не так, как три года назад, когда мне прямо в морду из баллончика брызнули. Наверное, все-таки нет тут отравляющих газов.
Э-э, а я и не заметил, что Островерхов уходил, зато увидел, как он вернулся и что-то доложил взводному. Взводный поднялся, встал так, чтоб его слышали на всех постах, и громко, командным голосом объявил, что снаряд дот не пробил. Разметал землю и маскировку, а на бетоне сковырнуто сантиметров десять толщины. А покрытие у нас толщиной почти метр. Будем жить!
Авторский комментарий
Гарнизон точки пребывал в приподнятом настроении и не ведал, что в составе воюющего под Кингисеппом XXXVIII армейского корпуса вермахта имеется 3-я батарея 109-го артиллерийского батальона, вооруженная 210-мм гаубицами. Доты класса защиты М1 в 21-м УРе вообще-то были, но именно их дот на удар такого снаряда не рассчитывался.
А дальше стало хуже. Спустя часок обстрел возобновился, но он был уже не таким. Стреляли куда чаще и больше, но явно меньшим калибром. В дот еще раз попали, но на сей раз даже лампы не потухли. Только опасно закачались на крючках. Пыль была, но поменьше.
Но в промежутках между взрывами стала слышна стрельба. Волох поднял перископ, несмотря на опасность его повреждения, но сколько ни вертел его в разные стороны, атаку на нас не обнаружил. Откуда шла пулеметная стрельба – определить было сложно, так как мешали взрывы. Соседние доты тоже ответили, что они не атакованы. А откуда тогда стреляют? Может, нас обошли и отрезали от первой линии или от реки? Тогда будет полная задница. Наши пулеметы на открытых площадках – это не то, что в доте: кто знает, сколько с ними продержаться удастся, когда мы открыты всем ветрам и осколкам… Патронов пока полный комплект, но надолго ли его хватит? Запасов еды в доте нет, разве что наши утренние трофеи. Килограмма четыре картошки и пара банок немецких консервов, что оказались в небольших сумках у немцев на поясе. На десяток человек – разок поесть хватит. А на второй раз – два пакета сухарей, что были в тех же сумочках. На третий раз будет кофе из того же источника, но без сахара. Почему-то у немцев сахара с собой не было. Или они его хранили в чем-то другом? Сейчас уже не спросишь у хозяев, в каком кармане им сахар положено носить, – промолчат, гады, и шлангами прикинутся…
Обстрел стал совсем редким, раз в пару минут, а иногда и реже. Пулеметная стрельба и нечастые выстрелы из пушек доносились откуда-то с запада. Что там происходит, кто стреляет – непонятно. Но предчувствие было каким-то гадостным. Наверное, такое же было у моего дружбана Славки Кота, когда на него заводили дело за кастет. Он дней десять ходил и не знал, чем это все кончится. Он мне потом рассказывал, что чувствовал себя, как в американском кино. Там часто показывают бомбы с таймером, где идет отсчет времени до взрыва. И разноцветные проводки, которые нужно резать, но… можно перерезать и не тот. Вот так происходило с ним – он как бы резал, резал, а часы все считали и считали, и непонятно, когда остановятся. В его случае родные нужную сумму проплатили, знакомых – больших людей – попросили помочь, те даже обещали, что все кончится хорошо, а его все вызывают и вызывают… и разговор ведется как с последним засранцем, которого завтра за шкирку – и на зону. Так вот он и дергался, пока на одиннадцатый день его не вызвали и не сказали, что дело закрыто. А еще за пару минут до того под дверью кабинета он не мог быть уверен, что все обойдется. Славка, как только расписался в бумагах, немедленно пошел домой и нажрался, как последний «синяк». Даже, крендель эдакий, дружбанов не пригласил.
Но мы поняли его и не в обиде были. Тем более Славка за такую скорость отмечания и пострадал, свалившись с балкона в куст шиповника. Убиться он не убился, ибо жил на втором этаже, но шипы ему пятую точку опоры изрядно подпортили. Так что получилась, как в песне поется, «радость со слезами на глазах». Я вспомнил, как Славка лежал на кровати и морщился при движении, и даже чуть посмеялся этому. Егор удивился, что меня в такой непонятной ситуации на смех пробило. Я ему рассказал, только, естественно, подправил описание, убрав наши реалии, но добавил красок в страдания Славки. И Егору тоже настроение чуть поднял. Так что Славка нам малость помог, через годы и километры, не так скиснуть от неприятных перспектив.