Нарвское шоссе

Нынешним комендантом дота (он же командир взвода) был младший лейтенант Волох. Еще в нем были два кадровых начальника пулеметов и еще один боец. А остальные должности заняли мы. Островерхов стал помощником коменданта. Коля из Вятского края – наблюдателем. Паша Черный – на насосе охлаждения, Моня – дверным. А я – вторым номером на правом пулемете. Мити с нами не было – он ушел с группой Волынцева. Куда ж его, бедного, теперь денут? Останется он при Волынцеве для окончательной шлифовки или его передадут какому-то другому сержанту? Кто знает…

Думаю, что в распределении нас по должностям не обошлось без Островерхова. И не могу не признать его справедливости. Паша Черный – он немного тугодум, но очень сильный. А работа на насосе требует недюжинной силы и выносливости. Я бы на этой должности выдохся быстрее. Моня – должность дверного ведь только кажется такой простой, как мычание. А на самом деле это должность по прикрытию нашей спины. Вот сколько я смотрел американских фильмов про полицейских, так там копы прямо-таки делят своих коллег на надежное прикрытие своей спины и не очень. Вот Моня – надежное прикрытие спины. Правда, американские копы иногда говорят не про спину, а про другую часть тела. Но эта другая часть тоже нуждается в надежном прикрытии. Она ведь тоже не чужая, и новую со склада не выдадут. Что касается меня – а сам я? Что увидел во мне Островерхов, порекомендовав на ответственную должность? Должно быть, что-то хорошее есть. Так что придется оправдывать доверие. То, что у Коли глаза не хуже бинокля – это я уже рассказывал. Жалко, что взвод разделился. А вот отчего это так? Эта мысль одолевала не только меня, ее озвучили Моня и Коля Ручьев в вопросе коменданту. Волох нам разъяснил, что боец не должен подвергать обсуждению приказы командования, ибо тому видно лучше подчиненных. А в данном случае командование видит, что рота имеет структуру, созданную под новые сооружения. Но приходится занимать старые доты, штаты гарнизонов у которых другие. Поэтому приходится перекраивать подразделения.

Дот наш (а теперь уже точно наш) не отличается от тех, что были раньше. Он тоже трехамбразурный, и тоже с двумя боевыми казематами. Вообще я видел пулеметные доты двух типов – такой, как наш, и другой, с двумя амбразурами и одним казематом. Двухамбразурные похожи на такой вот бетонный кубик, но со стесанными углами. Вот в этих стесанных углах и находятся амбразуры. А вход у них тоже чуть другой. Он называется тупиком, потому что входов в него снаружи не два, как в сквознике, а один. Внутри рубочки для коменданта тоже нет: и он, и наблюдатель на перископе сидят в общем каземате. Вроде как это и хорошо – все тебя видят, и ты всех видишь, и помочь могут. Но, с другой стороны, влетит что-то в амбразуру – и сразу всем будет весело. Трехамбразурных и двухамбразурных дотов я встречал почти поровну. А вот других, про которые рассказывали – с одним пулеметом на три амбразуры или с четырьмя амбразурами, – про них только слышал.

Моего начальника пулемета звали Егором, и он служил в укрепрайоне уже скоро два года. Пока мы возились с пулеметом, набивали ленты и прочими делами занимались, он мне немного рассказал про прежнюю службу. Когда он только сюда пришел, в укрепрайоне частей было больше, но в прошлом году УР сильно сократили. И понятно почему. Егора даже хотели включить в команду, которую направляли на новую границу с Финляндией, но он тогда заболел и команда уехала без него. Его еще несколько раз с места на место перекидывали, а с началом войны вернули обратно к пулемету. А до тех пор и в саперах побывал, и в комендантской роте, но о том, что он пулеметчик, начальство не забыло.

Егор еще рассказал, что в мирное время гарнизоны в основном на точках не жили. Заняты были только несколько очень важных точек, а в остальные гарнизоны приходили только на короткое время для разных работ и боевой учебы. В остальное время доты были заперты на замок, а «скоропортящееся» оборудование хранилось на складах. Еще в сороковом году из-за передвижения границы не успели ввести в строй два артиллерийских сооружения. Бетон залили, а вот пушки и все прочее поставить не успели. Я ему сказал, что мы ставили в дзот с передней бетонной стенкой казематную пушку – может, даже ту, что тогда не успели поставить. Егор сказал, что это хорошо, а то доты в основном – пулеметные. Теперь будет чем танки встретить.

Еще он сказал, что раньше в укрепрайоне была своя пехота – аж целый полк. Но его куда-то перебросили, и теперь своей пехоты нет. И ни он, ни я пока своей пехоты вокруг не видели. Окопов-то полным-полно: и мы их рыли, и гражданские, но они никем пока не заняты. А нам Волынцев успел рассказать, что удерживать укрепления нужно тесным взаимодействием пулеметчиков в дотах, пехоты в окопах и огня артиллерии. Вот это взаимодействие и позволяет держаться – доты выстаивают даже под артиллерийским огнем, пехота не дает противнику их обойти и блокировать, а артиллерия помогает и дотам, и пехоте. Стоит выпасть одной части из трех – и справляться будет сложнее. Не будет дотов – артиллерия сметет пехоту в окопах. Не будет пехоты – блокировочные группы будут подрывать доты поодиночке. А артиллерия может огнем остановить врага, что нащупал слабое место, пока туда не подбросят резервы. И приводил пример – у финнов были очень мощные доты и хорошо обученная и стойкая пехота. Артиллерия их была слабой, и ее быстро давили. Зато доты приходилось долго бить сверхмощными калибрами, и то их толстый бетон поддавался не сразу. Из-за этого мощного бетона финские пулеметы прижимали огнем цепи нашей пехоты. А финская пехота не давала их обходить. Вот когда сверхмощные калибры разбили часть дотов, проделав бреши в системе обороны, а огневой вал нашей артиллерии прижал финскую пехоту, не давая ей головы поднять, тогда атака и увенчалась успехом. Но все же что бы там пехота ни делала, а мы должны обороняться в точке до последнего. Пусть даже всю пехоту дождиком смоет.

Небольшой дождик сегодня случился, но пехоты от него ни прибавилось, ни убавилось. Как ее не было, так и осталось на том же уровне. По дороге шло много народу. Мне с моими глазами, конечно, ничего особенно видно не было, кроме массы народа на ней, но Коля сказал, что в основном идут гражданские: кто пешком, кто на телегах, кто с тачками. Несколько раз он видел военных, но их совсем мало. Иногда над нами пролетали немецкие самолеты. Здесь они не бомбили, но с востока грохот бомб доносился. Что они там бомбили – опять деревни или тех же беженцев – не знаю. Мы про это парой слов перебросились, но что толку обсуждать то, про что ничего точно не знаешь?

Работы же хватало – подновление маскировки, набивка лент, опробование работы фильтров, тренировка по закрытию амбразурных заслонок… И как второму номеру – тоже: вставить ленту, устранить задержку, которых оказалась целая куча, больше десятка. Я их даже подряд запомнить не смог. Аж досадно стало. Егор сказал, видя, что я расстроился, что это ничего, будем помаленьку учить и устранение основных задержек освоим. А пока займемся установками прицела, затем опять вернемся к задержкам. Его так тоже учили, что если что-то плохо идет в обучении, то лучше переключиться на другое, а потом вернуться, тогда идет куда легче. Я продолжил обучаться и много нового узнал. Оказывается, из пулемета можно стрелять и навесом, как из миномета, для чего есть такой прибор: угломер-квадрант. А еще, чтоб из дота стрелять, когда противника не видно – ночью или из-за дыма, – есть такие приборы Королькова. Егор такой видел в том доте, где начинал служить. Но нашему доту такого не досталось, впрочем, и в том доте он был один на три амбразуры. Я спросил Егора, а как прибор работает, и Егор сбился. Потом смущенно сказал, что он особо тоже не понял, но смысл его работы такой. Вот мы своим пулеметом пристреляли нужные ориентиры, а этот прибор – вроде щита, который закреплен над пулеметом. И вот на каждый ориентир на щите устанавливается точка наводки. Когда нам нужно обстрелять ночью тот куст, который у нас числится ориентиром номер один, то мы по щиту производим горизонтальную наводку. А зная, что до куста один километр, мы и вертикальную наводку установим.

– А как же мы будем целиться, если нам хоть ночью, хоть в дыму ничего видно не будет?

– Это будет заградительный огонь. К примеру, по броду через реку или по нашему проволочному заграждению. Чтоб противник туда не совался, воспользовавшись тем, что мы его не видим.

– А откуда мы знаем, что до ориентира один километр?

– В доте на каждый пулемет есть стрелковая карточка. И на ней все отражено – ориентир и дистанция до него… Давай, Саша, говори про поперечный разрыв гильзы.

Так длился этот день: от занятия к занятию, от дела к делу, пока не погас дневной свет. В доте зажгли керосиновые фонари и продолжили разные работы, с которыми можно было справиться при таком свете. Свет «летучей мыши» после привычного электрического освещения казался мне совсем тусклым – я бы при таком свете и читать не рискнул. Ну, правда, тут мне читать не приходилось, а надо было укладывать поудобнее цинки и коробки с лентами, чтоб меньше об них спотыкаться. Мы так довольно долго этим занимались, но вышло совершенно не лучше, чем было до того. Еще бы – нам не помешал бы еще один такой каземат. Или еще один этаж. Пока же один профит от перекладывания – что я уже точно знаю, где что лежит. Где торцовый ключ, где лопата, где запасные станки, где ракетница. Не знаю только, где лежит радиостанция и аккумуляторы к ней, ибо ни того, ни другого в доте нет. Вечером меня поставили на пост возле дота. Винтовки своей у меня по-прежнему не было, поэтому мне выдали Колину. Коля становился на пост следом за мной, так что я должен был ее и подсумок с патронами ему возвратить при смене. Пароль на сегодня был «Пулемет», отзыв – «Патрон». В доте остался командир левого пулемета (его, кажется, звали Борисом), я стоял на посту снаружи дота, а остальной гарнизон двинул в блиндаж – «отрабатывать взаимодействие щеки с подушкой». Это дядя Петя говорил, что так у них в инженерной роте сон назывался. А кто ж мне говорил, что на флоте это называется «ночная акустическая вахта»? Смысл в том, что якобы матросы когда спят, то не просто спят, а слушают шум винтов подводных лодок противника. По-моему, это совершенно не смешно, но в каждой компании – свои шутки. Я поправил ремень на плече и решил делать круги вокруг дота, а то когда стоишь, как-то вспоминаешь, что встал рано, долго шел и много работал, оттого неплохо бы отдохнуть. А не хочется, чтоб тебя, как в фильме «Чапаев»…

Со стороны Нарвы громыхало даже сейчас, ночью. Ночью тихо, от этого громкие звуки слышны далеко, за километры. Поэтому я не знал, далеко ли еще немцы. До Нарвы прикидочно километров пятнадцать, это полдня нормального пешего перехода, если при этом не воевать. То есть немцы в любом случае раньше завтрашней середины дня не явятся сюда. Глядишь, что-то еще успеем сделать. Весь день я был все время чем-то занят, потому мысли мои вертелись вокруг практических вопросов: как устранять эту задержку, сколько метров до четвертого ориентира, и прочего. А вот сейчас я смог от этого оторваться и подумать – а что и как я буду делать завтра? И что я смогу сделать?