Нас называли ночными ведьмами

Генерал Петров вышел и объявил боевую тревогу… Принял ее дежурный от Бочарова, передал в свой штаб, и братцы начали собираться.

А наши кукурузники, на хвостах которых уже был изображен гвардейский значок, и не шевелились. Петров выразил удивление, и только после этого наша дежурная срочно передала сигнал тревоги к нам в штаб. Никогда, ни после этого события, ни до него, днем нам не объявляли тревогу: поднять в воздух полки По-2 в то время, когда ходили немецкие самолеты, казалось невозможным. Поэтому мы к боевой тревоге не были готовы. БАО не смог быстро подать машины к общежитию, чтобы привезти летный состав на аэродром. Кто-то прибежал сам, кого-то привезли. Бершанская распределяла зоны, куда взлетать… [74]

Полк взлетел, потом, по сигналу ракеты, сел. Петров стоял на старте, велел привезти мишени, и вылезавшие из самолетов экипажи стреляли по ним. Я видела, как у девушек дрожали руки… Генерал выстрелил сам, все пули в центре: «Вот как надо стрелять». Потом было построение частей. Отдельно - БАО, полк Бочарова, наш полк.

Перед строем БАО Петров снял его командира, объявил выговор Бочарову перед строем его полка! Потом подошел к нам.

Конечно, я понимаю, что строевое впечатление мы производили так себе, ниже среднего - механики в серых грязных комбинезонах, летчики - кто в строевой форме, кто в комбинезоне… У кого-то Петров проверил, как затянут ремень, - ему не понравилось, и он показал, как надо: «Вот такой должна быть заправка», - а потом произнес гневную речь…

Он говорил о том, что на нас навешали ордена за красивые глаза, что никогда не получить бы нам гвардейского звания, если б он видел нас раньше. Он был контужен, голова его дрожала… [75]

Петров велел нам вырыть себе землянки и жить на аэродроме, приказал заниматься строевой подготовкой и стрельбой, объявил Бершанской выговор и уехал… Кажется, поехал прямо к Вершинину.

Летчики стали заруливать самолеты «по хатам», а командование село на травку в саду и стало обсуждать, что же нам делать дальше.

У меня вдруг до боли стали чесаться коленки, не было сил терпеть, майор дала свою машину, и повезли меня в санчасть. Оказался резкий приступ крапивницы на нервной почве, красные пятна слились в единую багровую нашлепку. Сделали внутривенное вливание и уложили…

По рассказу Петрова был издан приказ Вершинина. В нем было написано, как долго полки собирались по тревоге, какая плохая у нас строевая подготовка, объявлено по выговору командирам полков… И была там еще: «Грязные уши и шеи»… Приказ по всему фронту, где ни появись: «Так вы из того полка, где грязные уши и шеи?…»

Землянок на аэродроме для нас не построили, но прислали капитана, который занимался с нами строевой подготовкой… [76]

Вот тогда и написала Наташа Меклин «Молитву летчика»:

Господи, избавь нас от строевой,

Дай нам цель на передовой,

Пошли нам боевую задачу

И лунную ночь в придачу…

Выведи из ада в рай,

Дай бомбить передний край,

И чтоб долго нас не мучить,

Ты пошли нам склад с горючим…

Галя Докутович записала в дневнике: «Какой стыд для нашего полка! А в основном хорошо. Хватит гладить нас по головке и называть самыми красивыми. Разбаловали!»

Женя Руднева была еще решительнее: «Наконец нам сказали правду в глаза». Женя! Она была такая… не от мира сего.

Забегая вперед, надо сказать, что мы потом неоднократно встречались с Петровым и стали его лучшими друзьями. Он улыбался нашим девушкам, когда встретил их на рекогносцировке на передовой… Запомнил фамилии: «Ну как, Смирнова, все козлишь?»

Дважды приезжал Петров к нам в Пересыпь. Первый раз неожиданно: мы с Бершанской примеряли новые брюки на вещевом складе в соседней станице, когда нам сообщили об этом. Не помню, как мы вылезли из брюк, сели в машину и примчались в Пересыпь. Командующий ходил по аэродрому - один! Сказал Бершанской: «Тревоги не объявлял, а они все вылетели!» Полк по ракете посадили… Построили… Петров проверил заправку, постреляли… Командующий предложил объявить конкурс по стрельбе среди летных полков: «Вы все мужские полки победите».

Незадолго перед этим мы судили судом чести{11} одного нашего штурмана: она отказывалась стоять часовой у знамени. Приговорили ее к лишению офицерского звания. На вопрос Петрова о происшествиях в полку Бершанская рассказала про это. Он вызвал виновницу из строя и снял с ее плеч погоны. Как она не умерла… Кстати, это разжалование не было оформлено приказом по фронту, и пришлось нам самим через месяц «возвращать» ей звание за «успешную боевую работу». Кажется, она так и не узнала, что на самом деле, формально, никогда звания не лишалась. Но из полка потом ушла… [77]

В тот раз Петров остался полком доволен и долго стыдил нашего повара из БАО за то, что девчонки летают, а он, мужик, мясо держит не там, где положено…

И еще раз приехал Петров в наш полк 7 ноября 1943 года. Собрал в помещении нашего штаба генералитет фронта и ВВС, наш полк и устроил нам праздник. Я не была на нем, так как получила на две недели отпуск и улетела в Москву, к маме…

Когда назначили генерала Петрова командующим Западным фронтом, то он просил, чтобы наш полк после освобождения Крыма тоже перевели к нему. Нас перевели на Запад, когда закончились бои в Севастополе, но командование Западным фронтом принял генерал Захаров, потом фронт стал 2-м Белорусским. Командовал им К. К. Рокоссовский.

Больше мы Петрова не видели, но запомнили навсегда…

* * *

Бесстрашный смелый летчик, командир эскадрильи Маша Смирнова, впоследствии Герой Советского Союза, 22 сентября 1943 года первая сделала свой 500-й вылет. Мы и попраздновали по этому поводу… Внешне Маша походила на мальчика-подростка. Небольшого роста, затянутая в талии так, что, казалось, вот-вот переломится, краснощекая, круглолицая, с голубыми открытыми глазами, всегда аккуратная до мелочей. Маша летала в нашем полку со дня его формирования и до конца войны. В эскадрилье ее уважали и побаивались. Она была требовательна и справедлива.

Я всегда удивлялась, почему не бледнеют ее щеки от долгих бессонных ночей. Ведь каждую ночь - полеты, каждое утро - тренировка молодых летчиков. Звание Героя она получила в первой пятерке: Носаль, Никулина, Руднева, Смирнова, Пасько.

На ее груди красовался орден Александра Невского. Редкий в нашем полку. [78]

Когда Машу увидели иностранные корреспонденты, они, глядя на ее юное лицо, не поверили, что она боевой летчик. Один из них, полагая, что его не поймут, сказал своим коллегам: «Навешали на девочку орденов и думают, что мы поверим!» Это было на 4-м антифашистском митинге в Москве в августе 1944 года. На нем выступала Бершанская…

Да и сегодня не верят в Англии и Америке, что был такой полк, что были такие девушки, что все это не агитка, а чистая правда, мне приходилось с этим сталкиваться, как и с вдруг возникшим огромным интересом к нам…

Самой страшной из наших боевых ночей была ночь на 1 августа 1943 года. Мы летали на «Голубую линию», которую немцы считали неприступной…

В первый вылет ушло 15 экипажей. Цель недалеко, видны прожектора, ловившие наши машины. Вдруг видим: вспыхнул самолет, медленно, огненным шаром падает. Смотрю по журналу вылетов, кто горит сейчас над целью… Возвращается первая машина, экипаж докладывает, что видели, как горел самолет в 22.18, возвращается другой экипаж, видели, как горела машина в 23.00, а зенитки не стреляли. Почему? И так четыре пожара в разное время. Вернулись из 15 только 11, те, которые поняли уже над целью, что немцы выпустили против нас ночных истребителей, потому и не стреляли зенитки, чтобы не сбить своих. Наша маленькая машина, пойманная лучами прожекторов, является такой прекрасной мишенью для истребителя, достаточно одного выстрела…