Нас называли ночными ведьмами

Когда вернулись, прочли радиограмму, полученную с передовой, от моряков, сражавшихся на земле: «Благодарим братишек-ночников за поддержку с воздуха». Они и не знали, что вместе с «братишками» летали и «сестренки»…

Опыт боев за освобождение Новороссийска, опыт совместной работы наземных войск и ночных бомбардировщиков очень пригодился при форсировании Керченского пролива, при создании плацдарма уже на Крымском берегу, а потом и на Одере, а потом и на Висле.

* * *

Не было мужчин в нашем полку. Но однажды на Кубани Армия прикомандировала к нам радиотехника. Была острая необходимость установить радиосвязь хотя бы с одним самолетом - разведчиком погоды, чтобы летчик мог сообщить в полк о метеообстановке над целью, о возможности начать полеты. Иначе надо было ждать его возвращения и упускать возможное время работы. Ведь все годы - одна основная цель: сделать больше вылетов. Фамилия техника была Куршин, не то женская, не то мужская, как у нашего техника - Корсун. Невысокий скромный парень. Очень стеснялся наших активных девочек. В столовую ходил всегда один, после того, как все 200 человек уже поели. И все бы ничего, да вот выдали ему на продскладе БАО женское белье (а тогда уже выдавали нам не только кальсоны)… [84]

И тут Куршин не стерпел. Заявил командиру, что все равно радиосвязь установить он не сможет, слишком трудно на нашем самолете, поэтому просит откомандировать его обратно! Так и сделали…

Со станицей Ивановской у меня связано еще одно переживание. 10 сентября вызвали меня утром в штаб дивизии, которая находилась в станице Старотиторовской. Я взяла дежурный самолет с летчиком. Полетели. Не очень приятно на Кубани днем лететь, ходят немецкие истребители. Ну и шли мы бреющим, низко-низко над землей, мне даже было не очень приятно и как-то напряженно. Впереди показался какой-то поселок, а перед ним невысокий курган и речушка. Летчик мой поднялась повыше, я расслабилась, и тут вдруг удар мотором о какое-то препятствие. Летчик развернула машину вправо, чтобы не шлепнуться на дома. Самолет пошел над кукурузным полем, скапотировал, и мы вывалились из кабин вверх ногами. Скорее всего были не привязаны. Стукнулись головами о землю… Когда опомнились, летчик высказала мне, что она думает обо мне, что сидела я в кабине, как пешка… И я пошла [85] в дивизию - километров десять от места аварии. Когда дошла, узнала, что нас уже ищут. Машина была полностью разбита и в кукурузе ее не было видно.

Взял меня полковник, заместитель командира дивизии по летной части в легковой автомобиль, поехали. День жаркий, дышать нечем. Пилот ждет у самолета. Говорит: «Я ходила на курган, там стоит здоровый белый столб, мы его не разглядели и врезались в него». А мне мигает одним глазом. «А рядом большая бахча с дынями, меня сторож угостил…»

Полковнику было жарко лезть на высотку, и мы поехали на бахчу, а потом в полк…

Так в акте и фигурировал белый столб. Только потом мне летчик рассказала, что врезались мы в землю, так мотором ее и пропахали. Но если бы это было установлено, оргвыводы могли быть другими, а так - столб белый, можно и не заметить. Дали нам все-таки по выговору за «неосмотрительность».

У меня еще долго болела голова, и наш полковой врач Ольга Жуковская поила меня какими-то таблетками… [86]

* * *

Из дневников Жени Рудневой:

«…Сделали два полета на машине капитана Амосовой. Только я настроилась идти на 400-й вылет, как вдруг капитан объявляет, что у Жигуленко испортился мотор, надо отдать ей машину. Я доложила Елениной, а потом легла на подножку нашей "кибитки" и у меня нечаянно пошли слезы, а уж раз пошли, то остановить их - трудное дело…

…Объявили "максимум". Мне предложили лететь с Рыжковой, но полетела Рая Аронова. Я решила лететь с Надей Поповой во второй полет. Дина с Лелей летели первыми. С земли мы видели шквальный пулеметный огонь. Первой села Надя, а Дины и Наташи не было. Наташа пришла пятой, отходила от цели, набирала высоту. Мне было очень тревожно. В пути я спрашивала: "Надя, как ты думаешь, что с ними?" - "У меня хорошие предчувствия, они будут дома".

Бомбить нужно было по живой силе в двух километрах от совхоза Н. Греческого… Вдруг включились прожектора. Много, слепят. 4 минуты держали нас прожектора, а показалось - 4 часа, не стреляли, но в воздухе ходил фриц и давал ракеты. Опять подкрались, взяли курс, но прожектора схватили моментально. Но мы все-таки решили идти, чуть маневрируя. Через минуту я сбросила бомбы. А всего в этот заход прожектора держали нас 8 минут.

Стали на курс, и я повела самолет. Надя развлекала меня - вылезла из самолета, свесила ноги и смеется…

А прилетели, Катя говорит: "Никулиной нет и Белкиной тоже". Разве опишешь все это? Как будто все оборвалось…

…22- го утром я с майором поехала к Дине в Краснодар… Дина доложила о выполнении задания, а я даже подойти к ней не могла -полились слезы. У Дины - рана в голень навылет, у Лели - осколок в мякоти бедра, она потеряла много крови. Сели они прямо к полевому госпиталю на дорогу. Динка - просто герой - так хладнокровно посадить машину! Предварительно она сбила пламя, но мог загореться мотор, потому что тек бензин. У Лели было шоковое состояние…

…Положили мы девушек в санитарный самолет, он взлетел. Пока у него мотор не запускался, я пробралась к окошку Дининой кабинки…

…Мы были разведчиками, ходили парой на дорогу, в самое пекло, ну и разведали: в Молдаванском одну фару, а северо-западнее Русского - две, только попытались после бомбометания в Русском пойти туда, тут нас и схватили. Стояла сплошная стена огня, из [87] прожекторов мы ни на минуту не выходили. Ходить вправо или влево было бесполезно. Ира маневрировала скоростью и высотой - терять ее можно было, потому что шли домой с попутным ветром. Когда она один раз "пикнула", у Натки с Полинкой создалось впечатление, что мы падаем. Они, бедняжки, всю дорогу переживали. Я только тогда все по-настоящему осознала, когда мы зарулили, я еще не успела вылезти из кабины, а Ира - выключить мотор, как подбегает Полинка и отчаянным голосом спрашивает: "Кто прилетел?", а Натка уже стояла около Иры. Я поцеловала сначала Иру, потом Полинку и все пошли докладывать… На второй вылет генерал Федоров разведку отменил…»

* * *

Надежда Попова - Надя - красивая, яркая девушка с веселым, смеющимся лицом, летавшая азартно и смело. Могла, например, во время полета вылезти из кабины, и сидеть, свесив ноги, отвлекая Женю от страха за Никулину… Летала она с самого начала с Катей Рябовой - круглолицей, жизнерадостной студенткой с мехмата МГУ. Экипаж был безотказный, смелый, не боялся сложных метеоусловий и жесткой обстановки над целью. Начинала войну Надя командиром звена, была зам. командира эскадрильи, потом стала командиром 2-й авиаэскадрильи. [88]

Ах, как хорошо пела «Летят утки». Сейчас она председатель Совета полка, по-прежнему активна и жизнерадостна. Я летала с Надей на боевые задания, летала в Белоруссии на поиски нового аэродрома. Она прекрасно ориентировалась, и штурман ей не очень-то был и нужен.

* * *

Немцы скапливались на Таманском полуострове. Наши войска лишали их возможности удирать. В период наступления мне особенно запомнился один пункт юго-восточнее Темрюка. На аэродроме и вокруг него все было заминировано, даже виноградники. Там оказалось около 3 тысяч мин. Жить было негде, спали мы все под плоскостями самолетов. Площадка была расположена на берегу лимана. Ветер поднимал пыль, от которой все задыхались. В песчаном тумане иногда было трудно узнать товарища.

9 октября Тамань была полностью очищена от немецких оккупантов. За активное участие в боях за Тамань наш полк по приказу Сталина получил благодарность и наименование Таманского. Это было для нас большим торжеством. (Поскольку последнее прибежище немцев была коса Чушка, то мы над собой подшучивали: «А вот присвоят нам, девушки, наименование Чушкинского полка».)

Торжество после боевой ночи было назначено на утро. Чествовали нас прямо на аэродроме. Выкатили бочку виноградного вина, из соседнего полка прислали винограду, но ветер дул такой сильный, что все угощение оказалось в песке. А в конце концов ветер так разбушевался, что пришлось придерживать самолеты за хвосты…