Нас предала Родина

Получили ли они обещанные деньги — осталось неизвестным.

Декабрьскому проспекту Кирова до Августовской было далеко, зато движения почти не было. Только впереди прыгала на ухабах серая «девятка».

У второго микрорайона Алан притормозил: на фоне серого неба девятиэтажка с проломленными верхними этажами смотрелась удивительно сиротливо. Последний этаж выгорел. «Вот так могло быть и с нами», — подумал Борис. На кольце перед микрорайонами у обочины стояло штук пять обгоревших до невозможности машин, припорошенных свежим снегом. Воронок видно не было.

Выехав на Жуковского, Аланбек прибавил скорость. Темно-зеленый «Москвич» недовольно взвыл и понесся по широкой трассе, разбрызгивая снежную кашу. Борис включил приемник, повертел ручкой, ловя что-нибудь интересное.

— Депутаты устроили из этого шоу, — раздался из приемника знакомый ленивый голос.

Борис живо представил породистое лицо известного всей стране тележурналиста, эстета, любителя лошадей и по совместительству депутата Государственной Думы, сделал погромче.

— Я не был против освобождения танкистов, но делать это надо было тихо. Да? Что, у нас некому было этим заняться? — снисходительно объяснила звезда телеэкрана.

— Но вы же призывали к походу на Грозный? — привычно взвизгнул ведущий.

— И оказался прав! Только и это надо было делать не так — раньше и решительней. Нельзя терпеть бандитское гнездо под боком. Да?

— Как вы относитесь к бомбардировкам Грозного? Учитывая неизбежные потери среди мирного населения?

— А ля гер ком, а ля гер. Да? Не надо преувеличивать. Ну, пострадает какая-нибудь чеченская бабушка — что ж теперь? Сами виноваты. Русские? Ой, да бог с вами! Откуда там русские, все давно сбежали. А кто не успел, тех вырезали. И вообще — есть вещи и поважнее, чем считать потери.

— Например?

— Например, единство страны. Да?

— Выруби ты его! — зло сказал Аланбек, поворачиваясь. — А то врежусь куда-нибудь. Дай сигарету!

Москвич дернулся, подпрыгнул на ухабе и вылетел на встречную полосу.

— На дорогу смотри! — Борис схватился за ручку, упер ноги. — Дельтаплан кто спасать будет?

— А ты не нервируй, не включай всякую хрень! И не боись, все под контролем — доставлю я тебя к твоей Ире. Лучше кассету поставь, любимую. Хорошо поет!

Из динамиков полился плачущий голос Булановой; Аланбек мечтательно прищурил глаза. Свернули на Первомайскую, здесь движение стало пооживленнее. Из двора вынырнул и затрясся у них перед носом грузовик, доверху набитый вещами. К выглядывающему из кузова холодильнику веревкой был привязан красный тазик, из него свисал половик.

— Видал? — кивнул головой Аланбек. — Ничего врагу не оставим!

— Алан, а ты уезжать не собираешься? У тебя же в Гудермесе родители, там вроде спокойно.

— Чего мне там делать? — удивился Аланбек. — Брат собрался, было, потом тоже остался, только жену с детьми отправил.

— А сестра?

— Малика боится квартиру одну оставить.

«Москвич» обогнал еле плетущийся грузовик и через сто метров догнал еще один — такой же. Только без тазика.

Слева мелькнул пустынный Нефтяной институт, справа — филармония. Алан вырулил на улицу Красных фронтовиков, свернул направо. У Облсовпрофа обогнали группу молодых парней в камуфляже, у каждого за спиной по нескольку выстрелов гранатометов. А около Главпочты встретили очень странного типа — мужчину лет пятидесяти, в старой военной форме и в буденовке со звездой. Из-за спины у мужика выглядывала такого же возраста винтовка, на поясе болталась противотанковая граната.

— Наше тайное оружие, — засмеялся Аланбек.

Первую воронку увидели на аллейке, напротив шахматного клуба. Воронка была не сказать чтобы большая, но заметная — прямо рядом со старомодной скамейкой. Часть скамейки разворотило, отбросив далеко в сторону бетонную ножку, другая по странной прихоти стояла почти не тронутая, обрезанная будто ножом. Странное зрелище.

Еще одна яма зияла за оградой роддома. «Ошиблись? — подумал Борис. «Или специально? Где же Светкина сестра рожать будет? Вот кто ненормальный, вот кому пальцем у виска надо крутить. Да и мы не лучше. Наверное, почти все, кто остался в этом городе, так или иначе ненормальные». Немного опустил стекло, подставил голову под холодный поток. Хмель быстро улетучивался. От ветра? Или от другого? «Как там Ира?»

Ирина оторвалась от пакета с вещами, повернулась к окну. «Как там Боря? Зря я его отпустила, это водка все. Надо было тоже поехать. А Славик? Господи, кончится это когда-нибудь? Хорошо хоть самолетов не слышно. Нет, зря! Но нельзя же никогда не расставаться, и так все подшучивают. Хотя, почему нельзя? Кто сказал? Сейчас можно! Ведь каждый раз может быть послед.… Хватит!». Ирина подошла к окну, долго-долго вглядывалась. Вздохнула, собрала пакет и пошла на кухню.

«Москвич» проехал мимо замолчавших навсегда поющих фонтанов, свернул на Августовскую. И почти сразу двое не совсем трезвых мужчин увидели еще одну воронку — самую большую. Бомба опять угодила в аллейку, взрывной волной разметало скамейку и погнуло некогда изящный, сработанный под старину фонарь. Срезанные ветки деревьев укрыли снег темным ковром, и только вокруг воронки скорбным овалом чернела земля. Щедрая грозненская земля, про которую говорили: «Сунь палку — вырастет дерево».

Аланбек надавил на газ, «Москвич» недовольно взревел, прибавил ходу и почти сразу вновь остановился. Борис по инерции дернулся вперед.

— Ты что?

Аланбек молча кивнул налево.

Борис повернул голову и присвистнул: старинный дом с известным всему городу магазином «Мелодия» было не узнать. Часть стены исчезла, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение внутренности квартир. С последнего этажа, зацепившись ножками, свисала старомодная металлическая кровать, и развевалась на слабом ветру простыня.

Как белый флаг.

Борис нервно нажал на клавишу, обрывая плач Булановой, полез за сигаретой. Когда же он последний раз был в этом магазине? В детстве и юности, помнится, частенько — то охотились за новомодными шариковыми ручками, то за пластинками. Потом все реже и реже. Последний раз, пожалуй, когда купил здесь подзорную трубу. Это уже при Горбачеве. Да, точно, как раз начиналась перестройка. Перестроились… Он обернулся: белый флаг медленно уплывал, скрываясь за заснеженными ветвями деревьев.

Москвич миновал первую в городе девятиэтажку с «Салоном для новобрачных», выехал на площадь. Площадь носила громкое имя «Дружбы народов», это же символизировал и стоящий в центре монумент. В народе, в зависимости от национальности, его называли совсем по-другому. Три гранитные фигуры — чеченец, русский и ингуш — всматривались вдаль слепыми глазами. Что они там видели? Что сказали бы, будь у них такая возможность? Нашли бы слова?

В сквере за монументом собралась небольшая толпа. В основном, женщины, немало детей, старики. Почти все с сумками. «Русские», — наметанным взглядом грозненца отметил Борис и попросил:

— Тормозни.

Женщины настороженно глянули на остановившуюся машину, на двух приближающихся мужчин.

— Здравствуйте! — тихо поздоровался Борис. — Извините, а вы что здесь стоите? Автобусы ждете?

Женщины обвели их оценивающим взглядом, что-то там, по-видимому, разглядели и немного оттаяли.

— Да, автобусы.

— Второй день ждем.

— Третий!

— Не, выдумывайте, второй.

— Вы, может, и второй, а я уже третий день сюда прихожу.

— Подождите, подождите! — поднял руку Борис. — Что за автобусы? Когда бывают? Куда везут?