Нас предала Родина

Словно гром, прогремели события в Троицкой. Прошел первый съезд ОКЧН. Съезд требовал, чтоб все руководители в республике назначались только из числа чеченцев, а нефтяную промышленность заменили туризмом. Армяне, сбежавшие из Азербайджана, двинулись дальше в Россию.

Ранней весной им предложили обмен в Ленинград. Комнату в коммуналке за две их квартиры — по всем раскладам просто шикарный вариант. Но они думали: ехать в коммуналку, хоть и в Ленинград, было боязно. Через неделю, когда уже почти решились, оказалось что волновались зря: обменщики передумали.

Борису опять предложили должность заместителя начальника цеха, и на этот раз он согласился. Трудовых подвигов теперь никто не требовал: отработал с восьми до семнадцати — и баста. Да и возвращаться в полночь не казалась уже безопасным. Внешне все еще было, как раньше, но только внешне — мир стремительно менялся.

Ирина решила, что одну квартиру поменять будет проще, и они затеяли обмен. Варианты нашлись быстро, даже пришлось выбирать. Когда из двухкомнатной квартиры на четвертом этаже вынесли последние вещи, и последний раз захлопнулась тонкая, обитая дерматином, дверь, стало грустно. Они задержались на площадке, Ира прижалась Борису к груди, закрыла глаза. Как в калейдоскопе, мелькнули десять счастливых лет: круглый столик с бутылкой «Шипучки», луна, подсматривающая за ними через окно, серпантиновое «я люблю тебя».

— Боря, — прошептала Ира, — как не хочется отсюда уезжать! Будет ли еще когда-нибудь так…

— Что ты, любимая, — обнял ее Борис. — Нас еще волшебный лес ждет.

— Ира! Боря! — закричали снизу. — Хватит зажиматься, машина ждет!

Окна новой трехкомнатной квартиры выходили на две стороны. В одно был виден Дом Быта с шумевшим перед ним проспектом Ленина, из остальных открывался вид на детский сад, свечки девятиэтажек и замороженную сто лет назад стройку Универсама.

Вещи подняли быстро, и в будущей детской зашумело новоселье. Рекой лилось вино, ручьем — коньяк, тост сменялся тостом, и через десять минут Ира забыла о глупых предчувствиях.

— Будьте счастливы! — желали гости.

— Всегда готовы! — отвечал Борис. Ира улыбалась и кивала.

А через месяц грянул ГКЧП.

Как и все, три дня они, не отрываясь, следил за новостями, а потом плюнули, съездили на Каспий и затеяли ремонт.

Славик вынес мусор, вернулся с синяком под глазом и заявил, что больше он тут один на улицу не пойдет.

Вокруг окруженного милицейской цепью обкома шумел митинг, старая власть держалась из последних сил. Борис отремонтировал окна, Ира поклеила обои в детской. Вместе взялись за большую комнату, и тут события закрутились с дикой скоростью.

Из далекой Эстонии в город приехал новый лидер, из Москвы вернулись защитники Белого дома, и старая власть не выдержала натиска. А Борис покрасил полы.

Город заполонили съехавшиеся с сел революционеры, перед Советом Министров начался бессрочный митинг. Мимоходом, поддавшись общей моде, снесли памятник Ленину, оставив на пьедестале один ботинок. Новый лидер обещал жизнь, как в Кувейте, и почему-то золотые краники. Из уст в уста поползли слухи: «Русских будут резать! Надо уезжать!» Начались игры вокруг выборов.

Ира через Министерство достала новый унитаз и шикарную зеленую ванну. Борис поменял трубы, положил кафель. Отец смастерил в туалете полочки. Славик записался в секцию настольного тенниса.

В октябре революционная пружина начала распрямляться еще быстрее, хотя казалось, что быстрее вроде и некуда. Прогремели бунты в СИЗО, закончившееся тем, что узников «прогнившего режима» выпустили на волю, и они с радостью включились в революционный процесс. Естественно, как могли. Вооруженных людей на улицах прибавилось. Гвардейцы это, ополчение или вчерашние обитатели тюрем, разобраться было невозможно. Да и какая разница — революция! В город зачастили высокие руководители из вроде бы еще столицы — то генеральный прокурор, то Руцкой, то Полторанин с Бурбулюсом. Чем они занимались? Наверное, политикой. Тоже, как умели.

Двадцать седьмого октября республика получила первого президента. В магазинах стремительно исчезали продукты. Похолодало.

Борис и Ирина с головой ушли в ремонт. Квартира преображалась на глазах, превращаясь в то, о чем они мечтали. Кухня — маленькая, но уютная, где продумана каждая мелочь. Детская — тоже небольшая, зато отдельная. На стенах веселые светлые обои, удобный стол для уроков, диван. А как блестела зеленая ванна, как отсвечивал новый, темно-зеленый кафель, как сверкали встроенные полочки!

Из цеха уехал еще один работник. Продал квартиру в Черноречье и купил домик в богом забытой деревне где-то под Ярославлем.

— Что ты там делать будешь? — спросил Борис. — Ты ж всю жизнь в городе прожил, кроме завода нигде не работал. Да и лет-то тебе далеко не тридцать. Не боишься?

— Я здесь боюсь, Алексеевич. Мне чеченец знакомый сказал, скоро погромы начнутся.

— Да мало ли кто что сказал? — удивился Борис.

— Не веришь? — усмехнулся пятидесятилетний мужчина. — А плакат не видел? «Русские не уезжайте — нам нужны рабы!» А про штампы в паспортах слыхал? Вот тиснут тебе туда волка чеченского — и куда тогда? Не веришь? Ладно, твое дело. Табачком не угостишь? Денег совсем не осталось.

Вечером восьмого ноября Борис укреплял скрипящие половицы в большой комнате. Ирина тушила нутрию, ароматные волны просачивались через закрытую дверь, лезли в нос, отвлекали. Тихо бубнил включенный телевизор, Борис, разрываясь между половицами и волнующим запахом, внимания на него почти не обращал. «Черт, это невозможно терпеть. Как же вкусно! Может… Стоп! Что это там?!»

— … положение в Чечено-Ингушетии. Чрез…

Борис бросил отвертку, подбежал к телевизору, крутанул ручку громкости.

— … вычайное положение вводится по всей территории Чечено-Ингушской республики с пяти часов девятого ноября тысяча девятьсот девяносто первого года…

— Что случилось, Боря? — спросила, открывая дверь, Ира.

Борис вдохнул ринувшийся из кухни аромат, сглотнул слюну и убавил громкость.

— Чрезвычайное положение вводят. Черт его знает, как они это себе представляют? Что-то не очень мне… Ир, а готово скоро будет? ЧП не ЧП, а кусить-то хочется!

Ночью Бориса пару раз будил гул самолетов. «Тяжелые! Наверное, транспортные. Десант везут? Сказать?» Борис посмотрел на мирно спящую Ирину, тихонько поцеловал ее в шею и закрыл глаза.

Девятого город забурлил. Дороги перегородили бетонными плитами, на площади раздавали оружие. «Прямо Петроград в семнадцатом! — подумал, глядя на очередь перед грузовиком с оружием, Борис. — Жаль, Аланбека нет, можно было б и себе взять».

К вечеру стало ясно, что никакого ЧП нет, и не предвидится, и Борис вернулся к половицам.

Президент вступил в должность под аккомпанемент дождя с мокрым снегом и автоматной стрельбы. Борис посмотрел инаугурацию по телевизору и принялся за двери. Хотелось покрасить их «под дерево».