Нас с тобой трое

— Страдаешь? — спросила Лиза, когда он вернулся на кухню. — Я чувствую себя садистом.

— Вы такая и есть.

— Бабушка сказала, что готова принять нас завтра вечером, — Лиза пропустила его бурчание мимо ушей. Она стояла к нему спиной и катала в ладонях фрикадельки из фарша. От энергичного движения её рук, все ее тело ходило ходуном, и сочетание узких плечей с широкими бедрами казалось еще более выразительным.

Тимур отвел глаза и уселся за барную стойку так, чтобы Лизы была сбоку, а не прямо перед его носом.

Спросить, где её родители? А вдруг этот вопрос откроет портал в душераздирающую драму, в которой он никак не желает участвовать?

И Тимур молчал, бездумно разглядывая, как за окном нежные сумерки опускаются на желтеющие листья деревьев.

От Нинель всегда пахло каким-то острым съедобным парфюмом, а отца она называла «мой пыльный философ». На «пыльного» отец не обижался, должно быть, это означало что-то больше общепринятого смысла. Инга числилась как «колючка», её Нинель не так охотно фотографировала, как Тимура. Хотя сестрица, конечно, с детства была красавицей. Но характер её никогда нельзя было назвать милым.

Возможно, она ревновала отца к этой бесцеремонной женщине?

— А у вас какие отношения были с Нинель?

— Оу, — Лиза обернулась на него через плечо, — твой отец вечно находил вот таких вот бродяжек. Одно лето он пригрел какую-то лохматую хиппи из Питера, помнишь, длинные юбки и множество браслетов? Потом он заходился от восторга от творчества какого-то престарелого скульптора, не понятого современниками и не принятого коллегами по цеху. Всё время одно и то же: Руслан и его безумные увлечения.

— Он спал с Нинель? — спросил Тимур, ощущая приступ воистину детской жестокости.

— А какая разница? — плечи Лизы поднялись и быстро опустились.

Тимур вспомнил слова Тамары: «А что есть измена? Секс? Мечты? Прикосновения? Поцелуи?»

«Предательство», — тогда ответил он.

Но сейчас, глядя на то, как Лиза тушит фрикадельки, Тимуру показалось, что всё — секс, мечты, прикосновения, поцелуи — было бы изменой. Одна крошечная мысль, посвященная другому мужчине.

Но что делать, если женщина целиком наполнена другим мужчиной?

— Почему вы так легко относились к его похождениям? — спросил он.

Лиза накрыла сотейник крышкой и села напротив него.

— Потому что, — ответила она, не опуская перед Тимуром глаз, — каждую ночь он уходил домой, к жене. И что значили остальные женщины по сравнению с этим?

— Почему вы были такой идиоткой и жили так сложно? — спросил он сердито.

— Потому что я любила его, — снова ответила она, и неизменность этого ответа отозвалась в Тимуре какой-то обреченностью.

— Понятия не имею, почему я вас терплю, — сказал он, снова отворачиваясь к окну и деревьям.

— Потому что сначала ты не мог от меня избавиться, — терпеливо пояснила Лиза, — а потом постепенно привык. А теперь готов закармливать меня стейками, лишь бы я не расстраивалась сама и не расстраивала тебя.

— А вы и рады мною пользоваться.

— Конечно, — Лиза вздохнула, — ведь без меня ты совсем пропадешь.

На кухонном столе Лизы так и валялась утренняя косметика, которую они не успели убрать, и только увидев это, Тимур осознал, что они начали сегодняшний день вместе и вместе его закончат.

Лиза кинула плащ на тумбочку, потом посмотрела на него с опаской, словно на змею, достала из кармана мобильник, глянула на него и, оглядевшись по сторонам, сунула его в ящик с крупой.

Утренний звонок, вот в чем было дело.

Тимур уже и думать забыл о том, что кто-то звонил Лизе и называл её бесстыдной пиявкой. Она боится ночевать в одиночестве из-за одного глупого звонка? Ему казалось, что она храбрее.

— Мне надо переодеться, — пробормотала Лиза.

Пока она была в ванной, Тимур сложил её косметику, подивившись многочисленности кисточек и тюбиков, и огляделся по сторонам.

Кухня была куда просторнее предыдущей, в ней стояла разномастная мебель, явно случайно сюда попавшая. Занавесок еще не было, и от этого Тимуру было не слишком уютно, как будто улица подглядывала за ним из окон. Коробки громоздились по углам, некоторые из них были открыты, а некоторые оставались накрепко замотанными скотчем.

Дверь в единственную комнату была открыта и, помедлив, Тимур заглянул туда. В прежней квартире у Лизы стояла скромная односпальная кровать, которая, по его мнению, не сильно-то подходила для женщины её образа жизни.

Но сюда она купила огромную, двуспальную, непрактичную кровать, занявшую почти все свободное место. Обычные люди в однокомнатных обходятся диваном, но Лиза явно не стремилась к тому, чтобы принимать здесь гостей. Она превратила помещение в альков, повесив темно-красные бордовые бархатные шторы на окна, поклеив вульгарные алые обои и кинув на пол пушистый золотистый ковер. Ужасно вычурная хрустальная люстра бросала на пол и стены и разноцветные переливы.

Обалдев от такого дурновкусия, Тимур застыл на пороге, пытаясь сообразить, какие психические отклонения должны быть у человека, сделавшего себе такую спальню.

— Похоже на дурной сон, верно? — спросила Лиза. — Адский ад.

Тимур ощутил запах шампуня, влажных волос, геля для души и зубной пасты.

— Зачем вы это сделали? — спросил он.

Лиза обошла его и потрогала шторы, словно и сама им удивившись. Она услышала его просьбу, озвученную на детской площадке её бывшего двора, и сменила облезлую пижаму на более нормальную. Зайчики и слоники на её майке весело прыгали, когда она двигалась. Длинные широкие штаны закрывали щиколотки. Мокрые волосы топорщились во все стороны, умытое лицо казалось старше и одновременно нежнее.

— Не знаю, — сказала она, — мне захотелось сделать что-то ужасное.

— Что же, у вас получилось, — ответил он. — Что-то ужасное у вас получается лучше всего.

Лиза весело вскинула брови, нитка на её губах дернулась в беззвучном смехе.

— Наверное, — сказал Тимур, — это всего лишь отражение адского ада в вашей голове.

— Интересно, — сказала Лиза, снимая покрывало с кровати, — если бы ты сейчас делал ремонт, то какой бы получилась твоя комната?

Он смотрел на обнажающиеся простыни с ужасом.