Нас с тобой трое

Лизе надоела его тонкая душевная организация.

А потом он вызвал лифт и поднялся наверх.

Она сидела на разобранной кровати, среди груды разбросанных вещей и разглядывала свои крупные некрасивые руки.

— Почему ты не закрыла дверь? — спросил Тимур сердито.

Лиза подняла глаза и посмотрела на него с недоумением.

Тимур подошел ближе и, не глядя, кучей запихал то, что под руку подвернулось, в её бездонный баул.

— И что, по-твоему, ты сейчас делаешь? — ядовито спросила Лиза.

— Пойдем, — сказал Тимур, протягивая ей руку.

— Ты решил говорить мне «ты»? — все также ядовито спросила она, игнорируя протянутую ей руку.

— Пойдем, — повторил он настойчиво.

— У тебя лоб вспотел и глаза безумные, — сказала она опасливо.

И эта её опасливость, и ядовитость, и все те слова, которые Лиза сказала прежде, и все его собственные метания, и давешние мысли об их сексе вдруг кинули Тимура вперед. Он обхватил ладонями её лицо, его руки скользнули вниз, надавили на её узкие плечи, и Тимур опрокинул Лизу на кровать, в развалы одеял и разбросанной одежды. Ощущая под собой каждый сантиметр её тела, Тимур нашел губами её губы и попытался поцеловать Лизу. Она дернулась, больно укусила его за нижнюю губу, а потом сильно и властно обняла его, оплела руками и ногами, прижимая к себе крепко, до боли в ребрах.

— Я пыталась тебя отпустить, — хрипло проговорила Лиза, — но теперь больше нет. Ты понимаешь?

Он понимал, но не мог себе представить, что в мире существует какая-то сила, которая заставит его оторваться сейчас от этой женщины. Одежда мешала, а Тимуру так необходимо было ощутить под своими губами и руками её горячую кожу. Лиза тоже сердилась на эти тряпки между ними, и они раздевали друг друга быстро и с такой одержимостью, будто от этого зависели их жизни. Все ненужные мысли и непонятное прошлое, которое то и дело врывалось в их настоящее, остались за пределами этой невозможной огромной кровати с бархатными портьерами, занимавшей всю комнату.

Тимур ощущал только пылающие губы Лизы, которые целовали его лицо, и шею, и плечи, и её широкие бедра под своими ладонями. Он столько раз видел, как эти бедра облегают узкие юбки, что сейчас просто с ума сходил от возможности прикасаться к ним.

Все исчезло. Запах краски, сквозняки осени, обиды и любые, даже крохотные расстояния между ними. В какой-то момент их рваный ритм сменился на плавный, как безумие сменилось расплавленной нежностью, и Тимур почти плакал от того, как все хорошо и правильно происходило. Движения Лизы навстречу ему, движения Тимура навстречу ей. Близость, которую он никогда прежде даже представить себе не мог.

Как будто они и вовсе одно целое, а не два разных человека.

— О, господи, — Тимур перекатился на спину, притягивая Лизу к себе.

Её дыхание успокаивалось, становилось все тише.

— Вот это да, — пробормотала она. — Что это было, Тимур?

Он широко зевнул и поцеловал её в спутанные волосы.

— Сейчас ты заберешь свои вещи и переедешь ко мне, и я не отпущу тебя ни к бабушке, никуда еще, — ответил он. — Ты ни на шаг от меня не отойдешь. И я буду дышать все время. Я буду дышать очень ровно и спокойно. А что касается всего остального, то мы разберемся со всеми этими скелетами, выпадающими из павлиньих халатов моего отца.

— Прямо сейчас? Я даже пошевелиться не могу, — устало возмутилась Лиза.

— Как ты думаешь, — очень серьезно спросил её Тимур, — можно будет нам забрать эту кровать с собой?

16

Тамара позвонила, когда Тимур, согнувшись в три погибели, пытался достать из-под шкафа закатившуюся туда сухую макаронину.

— Привет, — весело сказала Тамара, — я звоню, чтобы узнать, что купить Инге.

— Ничего, — озадаченно сказал Тимур, цепляя макаронину вилкой, — для чего тебе что-то покупать ей?

— Она пригласила меня на свой день рождения, и я согласилась прийти. В конце концов, мы столько лет встречались, а расстались совсем недавно, и я…

— Инга пригласила тебя, а ты согласилась, — произнес Тимур, выпрямляясь. — Всё понятно.

Зазвенели ключи в дверях, и Тимур удивился этому, как удивлялся всякий раз, обнаруживая Лизу в собственной квартире.

Он то и дело забывал, что живет не один, и шаги за спиной или щелчок чайника заставляли его вздрагивать.

— Тимур, — спросила Лиза его несколько дней назад за завтраком, почти сразу после её переезда, — а, собственно, для чего мы вместе живем?

— Прости? — он поднял глаза от смартфона.

— Ну мы же не боимся всерьез этого красочного маньяка, — терпеливо пояснила Лиза, — он нас немного нервирует, но не очень. Я хочу сказать, что…

— Налить тебе еще кофе? — перебил её Тимур.

У Лизы была куча друзей и знакомых, без конца вибрировали многочисленные чаты и мессенджеры, ей кто-то то и дело звонил, и она кому-то звонила тоже.

Тимур, у которого за всю его жизнь не завелось не то что хотя бы одного, самого завалящего друга, но даже условного приятеля, такой социально активности поражался. Он не мог понять, для чего Лизе все эти разговоры и контакты, и как она не треснет по швам от такого количества слов.

Лиза приходила после работы и начинала раздеваться с порога, скидывая с себя уличную одежду. Тимур шел следом ней и подбирал юбки и блузки. С удовольствием облачаясь в свои невообразимые больничные пижамы, Лиза снимала макияж и без ярко-красных губ и густо накрашенных глаз снова становилась человеком.

Довольно равнодушная к еде, она могла поужинать чем угодно, хотя бы пачкой чипсов. По вечерам Лиза топала следом за Тимуром на кухню и с любопытством и непониманием наблюдала за тем, как он колдует над ужином.

Для чего нужно тратить столько времени и усилий ради тарелки еды, которая исчезнет за пятнадцать минут, Лизе было недоступно.

К подтруниваниям и подшучиваниям Тимур относился довольно равнодушно. Он был действительно толстокожим, язвительность отца позволили ему отрастить какую-никакую броню.

Но когда Лиза совсем распоясывалась, Тимур отставлял сковородку и целовал Лизу в мягкие смеющиеся губы, и она с готовностью отвечала ему, словно только этого и ждала.

Словом, жить с Лизой оказалось не так ужасно, как мог предположить Тимур, поэтому ему не нравились её вопросы, зачем, собственно, они это делают.

Один раз она пришла довольно поздно, и от неё пахло вином и сигаретами, и проведенный в одиночестве вечер вдруг разверзся перед Тимуром, как бездна.

Иногда он ловил на себе её пронзительные, острые взгляды, под которыми сразу становилось неуютно, как будто на Тимура попадал колкий холодный дождик.

Он порывался спросить, почему Лиза так смотрит на него так, но не спрашивал.

Тимуру вообще казалось, что мир вокруг стал хрупким, стеклянным, а лишние вопросы или, что еще хуже, ответы, могут разбить его вдребезги.