Наш человек в горячей точке

— Это твои деньги, и ты можешь с ними делать, что хочешь. Но…

— Я ничего не планировал, — сказал я. — Всё это как-то само собой получилось.

Её лицо вытянулось, она смотрела прямо перед собой.

Мы немного помолчали, потом она сказала: — Тебе… тебе, может быть, надо, ну… поговорить с кем-то.

— Так мы и говорим, — сказал я.

— Да, конечно… но я не могу… Я же не психолог какой-нибудь, чтобы понять… Знаешь, может, тебе и правда надо с кем-то поговорить…

Я задумался: — То есть ты хочешь сказать — с психиатром?

— Понимаешь, я не знаю… как это всё на тебя подействовало… Не понимаю. Ты купил эти акции… Это, это… Я, я не знаю…

— Хорошо, о’кей! Я понял.

— Подожди, вот я, вот я тебе говорю и…

— Я понял, что ты мне говоришь!

— Господи! Я пытаюсь… Я же говорю не с плохими намерениями! Неужели после всего, что было, ты можешь подумать, что я желаю тебе зла…

— Не можешь ли ты теперь взять себя в руки? — сказал я. — Ты не должна меня ни о чём спрашивать.

— Почему?

— Ты не понимаешь некоторых вещей, — сказал я. Потом добавил самому себе: — Господи, какой же я идиот!

— Почему ты так говоришь?

— О’кей, с тобой я разговаривать не хочу, — сказал я. — Ты не тот человек, который может со мной говорить о некоторых вещах.

— Подожди… Зачем ты меня оскорбляешь?

— Я? Тебя? — сказал я. И добавил: — Эх, мать твою… ну какой же я… дурак!

— Это невыносимо… — сказала она как бы самой себе.

Я смотрел на выключенный телевизор.

— Знаю… Я знаю, что ты меня бросишь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 0. ЗАБВЕНИЕ

Эти ключи я нашел во внутреннем карманчике своего старого рюкзака.

Я смотрел на них: три примерно одного размера и один маленький, похоже, от почтового ящика. Никак не мог вспомнить, откуда взялись эти ключи. От чего? От старого дома? От старой квартиры? Кто его знает.

Подержал их в руке, как будто прикидывая вес.

Мусорное ведро там, в углу на кухне — мне нужно их просто выбросить, это ясно.

Не решаюсь, сам не знаю почему.

Странно это — выбрасывать ключи.

Как-то не получается выбросить, думаешь — как знать, может, рано или поздно они что-то откроют.

1. ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ

Я собирал вещи.

Пошел посмотреть, что с ней.

Весь вечер в квартире царило молчание.

По телевизору передача про… Что-то актуальное; звук выключен.

Она лежала на кровати, в спальне, повернувшись к стене.

— Я собираю вещи, — сказал я, стоя в дверях.

Позже я стоял в гостиной.

Я прочистил горло.

— Я пошел, — крикнул хрипло.

Она подошла к двери спальни. Сморкалась, в слезах.

Три дня назад она сказала, с таким выражением лица, с каким сообщают важные новости, что дальше так невозможно. И сразу же расплакалась. — Что, есть кто-то другой? — спросил я.

— Нет, — сказала она.

— Тогда почему?

— Не могу… — сказала она, плача. — Просто больше не могу.

Почему она плачет, если не может со мной дальше, спрашивал я себя.

В её глазах я видел вину. Вину за то, что не справилась, не сохранила любовь вопреки всему. Любовь, если она настоящая, должна длиться вечно. Об этом говорят фильмы, стихи и любовные истории. Они создали цивилизацию любви, образа и ожидания.

Но она потеряла терпение. А может быть, образ цели. Или образ счастья. Что-то потеряла. Она чувствовала себя виноватой перед любовью. Передо мной. Я видел это в её глазах. На её лице, которое она, казалось, хотела спрятать.

— За остальным приду на днях… — сказал я.

Приподнял руки, будто собираюсь что-то объяснить, но только разрыдался.

— Я не хотела… Такого я не хотела, — сказала она. — Куда ты… Куда ты сейчас пойдешь?

— Нашел одно место… Временно, — сказал я.

— Но… Ты не можешь, не можешь вот так сейчас уйти, — сказала она. Села на диван и опустила голову в ладони.

Я хотел спросить — а когда? Немного позже?

Но всё-таки мне было не до иронии. — Думаешь, мне не надо уходить?

— Это так ужасно, всё ужасно, — сказала она и легла на диван. Смотрела на кресло и скулила, как собака.

Я подошел, сел на край дивана и погладил ее по голове.

— Моя любовь, — говорил я так тихо, как только мог, — моя самая большая любовь.

Я огляделся вокруг. Расплывчатая картина сквозь слёзы.

Все эти годы… Мы представляли себе ту жизнь, в которую собирались направиться. Совместное будущее. Близость и запах тела. Все эти ласки и шутки. Эти картины, и прошлые, и будущие, необходимо забыть.

Тяжелее всего было представить себе окончательное разъединение. Это было тяжелее самого разъединения. Сожаление обжигало меня из будущего, из того времени, в котором мы больше не будем вместе. Эта ностальгия из будущего, осознание забвения, которое окутает всё.

Я сидел там, на диване, на краю.

Пора прощаться.

— Мы больше не будем вместе… — сказал я, и мой голос погас.

Я прикоснулся к этой картине.

Я увидел, как исчезаю из этой квартиры, как бледнеет мой след, как испаряются мои вещи, как жизнь меняет свой облик и превращается во что-то другое.

Я гладил её волосы, еще немного.

— Не… не забудь меня, — с трудом проговорил я.

Поцеловал её волосы, прошептал: — Ухожу.

Она не повернула ко мне головы.

Я встал.

Взял свой старый рюкзак и дорожную сумку.

На пороге я оглянулся, её плечи вздрагивали.

Я ещё раз обвел глазами всё это место, кивнул ему и вышел.

Когда я вошел в лифт, я увидел в зеркале свои красные глаза и полез в рюкзак за темными очками. Тем временем кто-то вызвал лифт наверх. Я нашел очки и надел их. Вошла какая-то женщина. Должно быть, из-за очков я выглядел странно. Женщина встала в углу. Я протянул руку, она вздрогнула… Нажал кнопку первого этажа. Было девять вечера.