Наш друг Димка

открытых дверях и пропуская вперёд Полкана.

– Ага! – грустно ответил я, расставшись с надеждой на тихий

вечер и демонстрируя крайнюю усталость и желание спать.

Я скинул обувь и перешел к дивану, а Карл сел на мой табурет

и вытянул ноги.

– Ага! – повторил я и от того, что надо сказать что-то ещё,

добавил, – холодно что-то!

– Вот и я говорю, что вовремя приехал, дожди шли, а теперь и

холода будут. Холода будут, а ты – дома. Здорово это. Пойду дров

принесу, печку затопим, расскажешь, что да как, – он встал,

намереваясь идти.

Полкан даже не пошевелился, а оно и правильно – один дрова

принесёт, а по крыльцу в грязных лапах шастать – не дело.

– Ну, как ты тут без меня? Осточертело всё? – спросил я его,

сделав сострадательно–нежное выражение на своём небритом

больше месяца лице. Полкан поднял и опять положил голову на

лапы, что, видимо, означало: «как ни скажу – неточно будет».

– А я тут без тебя повеселился, повеселился, – Карл ввалился в

дверь, высыпая охапку дров у печки, и, не разуваясь, присел

вынуть из-под печки лучину, – думаю, дай посмотрю, что ты там в

этом компьютере находишь. Включил. Всё получилось. А ты

знаешь, всё-таки чертовски я талантлив! На второй день уже был

в нём как дома.

Только вот уже недели две как ни включу его – ничего не

получается. Даже скучно без него стало. Привыкаешь, едри его

корень, как к любовнице. И знаешь, что не своё, а тянет. Тянет,

едри его, компьютер этот.

– Деньги закончились, наверное, – я уныло смотрел на

разгорающийся огонёк.

– Деньги? Вот бы не подумал, – Карл пересел на табуретку.

– Это почему «не подумал бы»?

– А кто его знает? Не подумал ведь, вот и «не подумал бы».

… Ну, я же не подумал, когда он артачиться стал, про деньги?

Не подумал! Вот и «не подумал бы». Мне кажется, всё ясно. А ты

это?.. Дорогой-то «нз» прикончил? Или обратно привёз?

– Привёз обратно. В машине.

– Ты, пока истома по телу не пошла, дошел бы, а я с тобой

пойду, до дома добегу, у меня там перекусить есть. Быстренько. А?

– 93 -

– Не надо. У меня всё есть в машине. Даже Полкану купил.

Правда, уже здесь покупал. Ему без разницы где, ему бы внимание

было. Так ли?

– Так, так! Ты иди, иди, а то разморит с холода-то в тепле. Не

хватало мне ещё по чужим машинам в темноте рыться. Так ли?

– Дразнишься?

– Да нет! Просто рады мы, что ты вернулся.

– Спалил, говоришь, денежки с компьютера? Да и!.. Жили

месяц без него – проживём! Повеселил, говоришь, он тебя? Вот и

ладно! Пойду. Пусть Полкан «за встречу» с нами в тепле

почавкает.

Я вышел на улицу. Быстро набегающая темнота уже обхватила

всё вокруг, и от этого казалось, что мир стал меньше, уютнее,

спокойнее. Возможно, поэтому в детстве мы прячемся под одеяло и

там чувствуем себя в безопасности. Потом для безопасности нужно

много света, поле, много народа.

А потом опять маленький мирок с трещащим камином или

печкой, кружочек света от лампы на столе или экран монитора, но

обязательно, чтоб на плечах была темнота, сумрак и тишина.

Поглядев на небо, решив, что завтра дня не будет, поскольку

было видно, что оно легло на крыши домов; забрав из машины

сумки с провизией, потопав по крыльцу, явно пародируя Карла, я

ввалился в дом. С улицы показалось, что в доме уже тепло.

– Разбирай сам! Я всё равно не помню, что где. Фляжки в

зелёном рюкзаке. Там же сало и хлеб.

Я забрался на диван с ногами и стал наблюдать за Карлом.

– А Полканово где? Давай от Полкана отбодаемся сначала. А? –

Карл стоял, держа в руках две армейские фляжки.

– Полканово в пакете, там ещё хлеб и молоко. Мне не надо, я

так посижу, – я показал глазами на фляжки. Выемка на диване

работала вовсю, мне действительно хотелось спать.

– Жарко в машине-то. Одну в сенки тогда вынесу, – Карл

потряс фляжками, в одной уже почему-то булькало.

Я пожал плечами в знак и согласия, и недоумения о том,

почему ранее полная под завязку фляжка издаёт столь

несвойственные ей звуки.

Мне показалось, что булькающая была выдворена на веранду,

то ли в знак наказания, то ли в знак благодарности за её верную

службу.

– 94 -

– Говорю, повеселился я-то, – Карл откинулся на спинку стула,

жуя приличный кусок сала, отхваченный наспех от подарка мне

«на дорожку» ребятами из Тверской области.

– Например… – я поплотнее улегся в ложбинку дивана.

– Помнишь, весь мир кричал: «Свободу слова! Нет – цензуре!»

Помнишь? Ну, дали свободу! И о чем стали писать, кричать,

вопить? Первое – личная жизнь публичных людей! Второе – какие

мы дерьмоватые, какие рулевые тупые, «куда идём мы с

Пятачком» и зачем. И третье – как бы это сказать?

Я вот тут порылся у тебя, и мне это всё напомнило

плацкартный вагон. Случайные люди, по сути, и разговоры ни о

чём.

Один – «вот у нас была телушка…», другой, не дослушав, – «а у

нас тоже была, но не телушка, а бычок, но тоже рога

отвалились..». Или – «вот дети…», другая – «да уж…». И всё об

одном и том же. И все об одном и том же!

Такое впечатление, что дорогу хотят скрасить. И рассказывают

друг другу, о чем дома никогда не стали бы. А и то! Из поезда не

выйдешь! И вот «бу-бу-бу», «бу-бу-бу».

Зачем им нужна была свобода слова?

Один выкрикнет: «Вперед!» – Другие: «Так поезд же!» – Он:

«Сойдём!» – Другие: «Так лучше плохо ехать, чем хорошо идти!»