Наша девочка

Я отвлеклась от секундомера и вообще от всего происходящего. Только видела, как Наталка примеряет кинжал к поясу, Костик проверяет фонарик, а Дамик с Тимуром шуршат фантиками.

– Его нет, – услышала я голос Мишки, и мы все посмотрели на мост. Борьки на нем не было.

– Свалился небось, – хихикнул Костик.

И в этот момент над водой появилась Борькина голова. Он размахивал руками, шлепал по воде и пытался крикнуть.

– Чего он? Там же мелко. Даже Каринка выбралась сама, – презрительно сказал Тимур.

– Он захлебнется. Его течением сносит, – сказала я.

Все остальные тоже видели, что Борька не может справиться с течением и его уже относит на середину реки.

– Встань на ноги! – закричал Мишка. – Там мелко!

Но Борька или не слышал, или боялся опустить ноги на дно.

– Надо его вытащить, – сказала я. – Жалко же.

– Пусть побарахтается, ему полезно будет, – ответил Мишка. – Как он тебя столкнул? Ему было не жалко? Ты могла утонуть!

Я повернулась, чтобы попросить Наталку спасти Борю, даже если он плохой и так поступил. Я уже побывала в воде, понимала, что ему сейчас страшно, и была готова умолять Наталку его простить. Только пусть она его вытащит.

Моя подружка уже была на плоту. Все-таки ее победа была заслуженной – она легко пробежала сразу три пролета и прыгнула в воду. В несколько гребков она доплыла до Борьки, приподняла его над водой, подхватила под мышки и потащила к берегу.

– Помогите! – попросила я мальчишек.

– Пошли, парни, мы не ему, мы Наталке помогаем, – скомандовал Мишка, и все ребята ринулись в воду.

Борьку вытащили. Он почти не дышал. Наталка несколько раз сильно хлопнула его по спине, и его вырвало водой. Она дождалась, пока Борька отдышится, и со всей силы двинула его кулаком в нос – да так сильно, что мальчишки ойкнули, а Борька схватился за нос. Он сидел весь в крови, мокрый и очень жалкий.

– Это тебе за Каринку, – заявила моя подруга, потирая кулак. – Теперь в расчете.

Она сгребла все сокровища, выложенные на берегу, и начала рассовывать по карманам.

– А можно, я его тоже ударю? – спросил Костик. – Он мне один раз шину на велике проколол.

– Я же сказала – в расчете, – отрезала Наталка, и никто не посмел ее ослушаться.

Мы собрались и пошли по домам. Борька остался на берегу. Наталка переживала, что мы вернемся домой мокрыми и мама будет ругаться.

– Скажи, что я в реку свалилась, а ты меня вытащила, – предложила я.

– Ты что? – возмутилась она. – Врать я не буду ни за что. Тем более про тебя!

– Наталка, скажи, а почему ты Борьку спасла?

– Очень хотелось ему в рожу дать. А если бы он утонул, то как бы я за тебя отомстила? – улыбнулась моя подружка.

– Ты такая хорошая и очень добрая. – Я вдруг заплакала.

– Ничего я не хорошая, – буркнула моя подружка. – Перестань реветь. Я так испугалась, когда ты в реку свалилась. Да и дурака этого жалко стало. Место это опасное, там много раз люди тонули. А Борька как котенок бы захлебнулся. Для мужчины это позорная смерть.

На следующий день роза в почтовом ящике не появилась. Я решила, что цветы точно были от Мишки, и ходила почти счастливая, ног под собой не чувствовала. Но с другой стороны, мне очень хотелось получать розы. Или еще что-нибудь. Тетя Соня тоже немного расстроилась, не найдя цветка в ящике, но ничего не сказала.

После происшествия на реке мы сидели тихо и слушались тетю Соню. Ребята, как говорила Наталка, были заняты домашними делами – латали крышу, раскидывали щебенку, вскапывали огороды, поливали. Мы перечистили песком все кастрюли, я сшила две наволочки и прополола весь палисадник. Наталка белила стволы деревьев и даже покрасила старую лавочку. С ребятами мы не виделись. Никто не знал, что сказал родителям Борька и что нам будет за прыжки по мосту. Мы честно, уже по доброй воле, бегали к бабушке Терезе, а Наталка даже взялась за вязание салфетки. Три дня мы только и делали, что драили, подметали, чистили, гладили, стирали. Ложились вовремя, вставали даже раньше тети Сони.

Я уже не спрашивала Наталку, что нам будет за соревнования на мосту. И так понимала – оторвут голову точно. Да еще Борька мог наговорить про нас родителям, и тогда был бы такой скандал, что даже представить невозможно. Ведь он чуть не утонул. Он мог наврать, что это ребята его столкнули, а Наталка ему нос сломала. Моя подружка в последнем, кстати, не сомневалась.

– Не рассчитала силы, – шептала она мне, – точно нос ему сломала.

– Почему ты так переживаешь? – спросила я. Обычно мою подружку мало волновали чужие сломанные носы.

– Борькин отец. Он начальник большой в сельсовете, – вздохнула она, – его никто не любит. И он никого не любит. Мама с ним однажды поругалась из-за комбикорма для курей. Говорила, что он – не мужчина, а хуже бабы: жадный, склочный и болтливый. Но его все боятся, никто ему не перечит. Поэтому и Борьку мы никогда не трогали – он сразу отцу нажалуется. А тот комбикорм не даст или еще чего гадкого сделает. Мама Борькина ни с кем из женщин не общается. А тетю Тамару они особенно не любят. Говорят, что она никакая не знахарка, а всех обманывает, что она хуже цыганок, которые гипноз наводят. С Борькой никто дружить не хочет – он всем пакостит. То колесо проткнет на велике, то скажет, что его ребята обидели. Один раз Тимур его случайно мячом задел – мы в футбол играли, а Борька рядом стоял. Так столько крику было, Борька сказал отцу, что Тимур в него специально метился. Чтобы в голову мячом засадить. Да кому он нужен, чтобы еще мячом в него целиться? Мы говорили, что Тимур не специально, все это видели, но нам не поверили. Всех наказали. А Борька хихикал и радовался. Я еще тогда хотела ему нос разбить. Меня Борькина мама вообще терпеть не может, столько гадостей наговорила, что моя мама всю ночь плакала.

– А что такое сельсовет? – спросила я.

– Такое место, где все решается – кому комбикорм давать, кому талоны на масло, кому участок выделить, кому муки лишний мешок. Отец Борькин все, что хочешь, может сделать. Даже из села выгнать. У них еды всегда много, какой захочешь. Даже масло сливочное!

– Но мне-то поверят! Я скажу, как все было!

– Им все равно. У них Боречка лучше всех, а мы так, шпана. Мать Борькина ему запрещает с нами водиться. Мы вроде как хулиганы необразованные и невоспитанные. Сами ходят, задрав нос, будто они лучше всех. Терпеть их не могу. Я даже просила у тети Тамары траву какую-нибудь ядовитую, чтобы Борька чесаться начал или чтобы у него язык отсох от вранья, но она не дала, не разрешила. Сказала, что даже отвара ядовитого для таких людей жалко. Мол, их судьба накажет. А я так думаю – живут они припеваючи, Борьке все с рук сходит, Борькин отец даже бабушке Терезе лишнего мешка сахара не выписал, и ничего им за это не было. А вот как я Борьке нос разбила, так сразу легче стало. Вот какое наказание должно быть, если по-другому не понимают. Мы же с ребятами не за себя боимся, за родителей. Борька сразу взрослых вмешивает, хотя у нас правило железное – самим разбираться. А его родители нашим начинают мстить. Или с ребятами что-нибудь сделают. Особенно с Мишкой, ему уже четырнадцать. Отец Борьки обещал всех в колонию отправить для преступников. Грозился, что у него связи там большие. А из колонии – сразу в тюрьму. Ладно, что будет, то будет. Давай клубнику, что ли, прополем.

– Давай, – согласилась я.

Увидев идеально прополотые грядки клубники, образцовый палисадник, новые наволочки и сверкающие кастрюли, тетя Соня заподозрила неладное. Но когда она увидела, как дочь яростно рвет нитку крючком, вывязывая очередной ряд салфетки, то перепугалась уже не на шутку и вызвала тетю Тамару.

– Вот, вяжет, – показала она на дочь.

– И что? – не поняла тетя Тамара.

– Я ее не заставляла, не наказывала. Сама, по доброй воле, – чуть не заплакала тетя Соня.

– Наталка, ты заболела? – уточнила знахарка.

– Да! – заорала Наталка. – Я заболела! Что я, не могу связать салфетку? Может, у меня тоже желание появилось! – она продолжала кричать.

– Точно заболела, – поставила диагноз тетя Тамара. – Что было до того, как она начала вязать?

– Ну, кто-то цветы в почтовый ящик начал подбрасывать. Целый букет набросал. Давид решил, что для меня, и целую сцену мне устроил. Наталка поклялась, что цветы – не для нее. Я думала, что у Каринки поклонник появился. Но Давид все равно не поверил. Опять так кричал, что я даже не знала – радоваться или переживать. Ведь если ревнует, значит, любит, да? А если злится, то это плохо, да? Потом все было как обычно. А три дня назад в ящике ничего не оказалось. Больше розы никто не бросал. И вдруг они начали все мыть, чистить – я даже не просила. Не ходят никуда. Сидят за воротами и не высовываются.