Наша служба

– Я её потерял!

– Назло мне, да? За то, что я всегда говорила, что ты когда-нибудь свою голову потеряешь? От Голокона хоть какая-то польза была! Я его зачем покупала? Чтоб ты больше не маялся своей полирующей фигнёй!

Инопланетянин покраснел и заорал во всё горло:

– Заткнись и дай с людьми поговорить!

Потом он повернулся к экрану и виновато улыбнулся:

– Простите. Жена не в духе. Так что вам нужно? Полироль для стекла? Для металла? У меня есть даже полироль для наждачной бумаги! Вы когда-нибудь видели сверкающую чистотой наждачную бумагу?

Прокофьев взял голову и показал её в экран.

– Ваша?

Глаза торговца забегали.

– Э-э-э… Нет.

– А мне показалось, вы только что о ней говорили.

– Впервые вижу.

– Что значит, впервые видишь! – заорал Голокон. – Да мы с тобой на одних плечах месяц жили!

– Так вы утверждаете, что это не ваша голова? – уточнил Антон.

– Не моя. Совершенно точно. Извините, дела.

И инопланетянин отключил связь.

Прокофьев недоуменно поглядел на Голокона.

– Это твой хозяин?

– Он мне больше не хозяин! Вы только подумайте! Он сделал вид, что не узнал меня! Да кому он нужен! Неудачник!

– Ладно. Я отправлю тебя ему с курьером, а там сами разбирайтесь.

– Ни в коем случае! Я теперь сам себе хозяин!

Прокофьев устало потёр лоб. Интересно, можно ли считать Голокона личностью, способной принимать самостоятельные решения? Если да – то без его воли Антон не имеет права отправлять Голокона куда-либо. Ладно. Сейчас это второстепенный вопрос.

А в первостепенном – снова тупик. При одной мысли о похищенном телепате у Антона начала болеть голова.

– А вам, случайно, Голокон не нужен? – прервал его размышления консультант без туловища. – Я, как вы знаете, теперь свободен. Хоть вы и неполноценный, но, я думаю, мы что-то придумаем.

– Помолчи, – резко ответил Прокофьев. – Мне сейчас не до того.

– Ну и ладно. Не мешаю, – буркнула голова и, скосив все свои три глаза в сторону, как бы невзначай добавила: – Всё равно вы так ничего не добьётесь.

Прокофьев медленно повернулся к Голокону. Очень медленно. Чтобы успеть взять себя в руки, прежде чем ему на глаза попадётся наглая башка и возникнет непреодолимое желание сделать с ней что-то изощрённо-грубое.

– Как я ничего не добьюсь? Ты ведь даже не знаешь, что я собираюсь делать.

– Судя по всему, вы и сами этого не знаете, – ехидно ответил Голокон. – Кроме того, по вашим предыдущим действиям я могу сделать вывод, что вы типичный представитель служащих ГАИ. И вы сейчас пытаетесь выполнять свою работу так, как привыкли это делать.

– И?

– И ничего у вас не получится. Подход неверный. Пилоты к гаишникам относятся довольно прохладно, если не сказать больше.

Прокофьев взмахнул руками.

– Гениально! Ты прям Большую Медведицу открыл!

Голокон обиженно замолчал.

Через минуту Антону удалось снова успокоиться, и он спросил:

– И что же ты предлагаешь?

– Если бы нарушители не видели прямой угрозы, то становились бы беспечнее. Теряли бдительность.

Антон почесал подбородок. Под пальцами захрустела щетина. «А я же собирался с утра побриться, – отрешённо подумал сержант. – Если и дальше такие запарки будут, я, чего доброго, внешне превращусь в Семёныча».

– Допустим. – Прокофьев кивнул. – Продолжай.

– Когда вы останавливаете корабль, нарушивший правила, что вы делаете?

– Штрафую, конечно!

– А если пилот объяснит причину нарушения?

– Да они всегда объясняют! Такие глупости порой несут! И нарушение от этого не исчезает.

– Вот именно! Но сам нарушитель волей-неволей оправдывается не только перед инспектором. Он ещё и для себя ищет успокоения. Как только он нашёл причину своего нарушения, он обелил себя для себя самого. И после этого воспринимает штраф исключительно как придирку к нему.

С такой точки зрения на конфликты гаишников и нарушителей Антон ещё не смотрел. Звучала она довольно любопытно, однако никакой практической пользы не приносила.

– И что дальше? – спросил сержант. – Отпускать каждого, кто придумает какую-нибудь отмазку?

– Вовсе нет! Но нужно убедить пилотов в том, что вы работаете для их блага. Ведь пилоты не привыкли видеть от гаишников добро. Нужно немного реорганизовать саму работу ГАИ.

Тут Голокон попал в точку. Прокофьев сам неоднократно задумывался над несовершенством системы.

– Ты можешь предложить что-то конкретное? – спросил сержант.

Голова довольно хмыкнула.

– Итак, вы готовы прислушаться к советам эксперта?

– С каких пор ты стал экспертом по ГАИ?

– Я храню информацию о миллионах статистических опросов! – пафосно заявил Голокон. – Из них можно выловить информацию о любой профессии и любой ситуации! Итак, начнём. Сейчас я проанализирую данные.

Голова замолчала, и вдруг глаза у неё начали вращаться, словно колёсики с картинками в «одноруком бандите». Они вращались всё быстрее, зрачки превратились в размытую вертикальную полосу.

Через минуту скорость вращения начала падать. Сначала остановился левый глаз, потом правый, и, сделав ещё пару оборотов, замер средний.

– Анализ закончен. Я перебрал всю базу и отобрал все пожелания, которые кто-то когда-либо высказывал о ГАИ.

– И что? – нетерпеливо спросил Прокофьев.

– Не могли бы вы взять меня на руки?

– Зачем?

– Ну разве я могу так вести дискуссию? Ни кивнуть, ни покачать головой, ни саркастически склонить голову к плечу! Это противоречит элементарным правилам ораторского искусства!

Недоумение Антона росло с каждым словом.

– А если я возьму на руки, что изменится?

– Я буду прерываться и говорить, что делать.

Прокофьев пожал плечами, взял голову в руки и поднял её. Голокон начал говорить:

– Видите ли, ваша профессия, наклон вправо…

– Что? – переспросил Антон.

– Наклони меня вправо. Так выглядит более убедительно.

– А. – Прокофьев наклонил Голокона.

– Отлично! – довольно заявила голова и продолжила: – Ваша профессия не слишком популярна. Подними меня, сейчас я должен глядеть сверху вниз.