Наше послевоенное

Когда я, замученная постоянной температурой и всевозможными ограничениями, связанными с болезнью, решила оперироваться, то анализ крови оказался плохой - свертываемость низкая и я долго пила противный раствор хлористого кальция. Пила не меньше 3 недель.

Когда бутылка с раствором закончилась, я сказала маме решительно:

– Завтра у тети Агнессы операционный день, я ложусь к ней,- собрала свои вещи, и мама меня проводила в больницу.

Операция эта считается легкой. Меня посадили в кресло, сделали два укола новокаина и стали рвать.

Господи, что это был за кошмар!

Меня так тошнило, что все кишки переворачивались (я в то утро ничего не ела и поэтому меня не рвало). Руки у меня не были связаны. К своей чести надо сказать, что я не кричала и не хватала хирурга за руку. Однако, под конец не выдержала и стала просить, чтобы дали немного отдохнуть. Операция длилась 15-20 минут.

Мою маму врачи обманули - сказали, что нет новокаина, и что операцию будут делать через полчаса. Она так и сидела в своем кабинете, когда за ней прибежали с криком:

– Уже все!

Когда пришла мам,а и я увидела ее, то сразу заплакала.

В этот же день я сказала про записку. Зоя после меня тоже легла на операцию.

Сегодня я сдала последний экзамен. Теперь я восьмиклассница. Все экзамены сдала на пять.

20 будет родительское собрание. Тогда будет известно, как я перешла. Химичка мне обещала 3 или 4 ( у меня 5 и 2, двойка за подсказку)

Сейчас я болею (несомненно, это определенное занятие). Всю свою досаду я изливаю в следующем... пыхтела целый час.

Июнь. Чудесные летние дни.

Еще не исчезло дыхание весны.

В такую погоду на пляже лежать

Книгу читать и загорать.

На море, наверно, чуть-чуть ветерок,

Спину щекочет горячий песок

(впиваются батумские булыжники, пляж здесь - галька величиной с кулак, это тебе не Кобулети, но рифма дороже правды)

Под большую волну прыгнуть бы, кинуться

Вынырнуть, сплюнуть и смело ринуться

В даль голубую, вперед и вперед

Туда, где дымок выдает пароход.

(Я плаваю плохо и под большую волну ни за что не нырну и в даль голубую - еле-еле до буйка)

Волны прозрачно, море спокойно,

На водном просторе тепло и привольно

.......

Хорошо все же жить в южном городе на берегу Черного моря.

По окончании семилетки у нас был банкет. Накрыли в школе стол, подали даже легкое красное домашнее вино. Потом оказалось, что родители и учителя долго обсуждали вопрос, можно ли 14-летним вино. Победило мнение, что можно.

На другой день после банкета мы всем классом ездили в ботанический сад. Оказывается, такие поездки были традиционными, но я ездила с классом в первый раз и, хотя очень устала, была совершенно счастлива, да и наша В.П. на вольном воздухе оказалась проще и приятнее, чем в школе. Пока у меня нет к ней откровенной вражды и неприятия всей ее сущности и системы взглядов, пока еще я нахожусь под сильным ее влиянием и верю в ее искренность.

Все еще впереди, как в песне.

Юра Воронов, наш бессменный фотограф в течение всей школьной жизни, сделал много снимков с этого нашего похода в Ботанический сад.

После 7 класса ушло четверо мальчиков: Базилевский - в мореходку и Тикаиди - в музтехникум, Глухов и Сихарулидзе остались на второй год. Ушла и Ляля Гусейнова, та черненькая девочка, что подбегала к Зое, когда она вошла в класс. Ряды наши поредели.

Базилевский, высокий широкоплечий парень с голубыми глазами и темными волосами, приударял за Милкой Шустер, рано оформившейся и сексуально озабоченной, умненькой, начитанной и романтичной девочкой, которую очень портило красное родимое пятно на лице.

Милка раньше всех в классе начинала загорать, и уже в конце мая была красивого шоколадного цвета. Сидела она за мной и на уроках любила тихим шепотом в спину рассказывать о том, что каждый вечер Володя Базилевский и его друг Юрка Воронов провожают ее до дому. Идут сзади молча и только топ, топ, по мостовой.

– А за тобой не слышно топ, топ?- вызывает меня Милка на откровенность.

– Нет, за мной тишина,- говорю я, и это чистая правда, но Милка думает, что я скрытничаю.

Летом мама не пускает меня одну или с подругами на море и я хожу купаться с женой маминого одноклассника Ральфа и его семилетним сыночком.

Мама с Ральфом встретились год назад в Батумском зоопарке. Худой, с проседью и изуродованной половиной лица мужчина с маленьким мальчиком ходили от клетки к клетке.

– Зоя посмотри, это мой одноклассник,- сказала мама,- но он меня не узнает, и я не знаю, подойти к нему или нет. Он танкист, ему лицо обожгло в горящем танке.

– Конечно подойди,- сказала я,- вы ведь не виделись столько лет, вот он тебя и не узнал.

Мама пошла:

– Ральф, ты меня не узнаешь?

– Нет,- сказал мужчина, вглядываясь в маму.

– Я Нона Хучуа.

– Нонка,- закричал он радостно- Это ты? Ну, ты стала монументальной!

Потом мама познакомила с ним меня.

– Ну вот,- сказал Ральф,- сразу ее и представила бы. Такая же худая, как ты в детстве, вот в ней я тебя узнаю.

Он познакомил нас со своей женой, милой голубоглазой женщиной, и мы стали иногда к ним заглядывать.

А теперь мама, боясь отпускать меня с подругами на море, пристроила меня к ним, и я ходила, хотя мне было довольно скучно общество маленького мальчика.

Я плохо плаваю, а купаться очень люблю. В результате, я много барахтаюсь возле берега, ныряю и делаю в воде стойки.

Очень важным считалось умение раскрывать глаза в воде. На дно бросался какой-нибудь камень, и надо было его достать. Вода не совсем прозрачная и выталкивает тебя наружу, приходиться цепляться пальцами за камни на дне, брать их в руки и, близко поднося к глазам, разглядывать. Вот, он твой камень, красноватый с белыми пятнышками, можно всплывать. Выпрыгиваешь из воды, хватая ртом воздух, глаза щиплет от соленой морской воды, смотришь, что у тебя в руках, а это совсем не то, и размером тот меньше и красный оттенок не тот и крапушки темнее.

Нужно начинать все сначала, но только теперь это труднее, так как сдвинулся с места и уже не помнишь, куда бросал камень. Вдохнув воздух, снова уходишь под воду на новые поиски.

По ночам я начинаю проваливаться в черную дыру, лечу туда, в бездонную пропасть, мне страшно, душно, и сильно, до тошноты, кружится голова.

Я жалуюсь маме, и она ведет меня к тете Агнессе, а потом к невропатологу. Меня просят протянуть руки вперед и так постоять с закрытыми глазами.

Я не стою, я вовсю качаюсь в разные стороны, и мне ставят диагноз - лабиринтопатия, вестибулярный аппарат не в порядке,- и запрещают нырять и много быть на солнце.