Наше шаткое равновесие

– Полегчало?

– Немного.

– Ну и хорошо.

– Женя, я завтра на работу к обеду приду, прикрой, если что. Нужно домой съездить, вещи кой-какие забрать.

– Решилась?

– Не знаю… сейчас на двести процентов уверена, что не вернусь к нему больше. На развод подам, сколько можно? Он полгода на диване лежал, я за двоих пахала… и все равно изо дня в день во всех бедах была виновата.

– А я тебе еще два года назад говорила…

– Говорила, Жень, говорила. Только сказать-то просто… а сделать…

– Все, прекрати это уныние. Нормально все будет. Прекрасно даже! Слышишь?

– Слышу. Лунга, как же я тебя люблю. Что бы делала, если б ты к нам, вся такая зелененькая, официанточкой работать не пришла, а?

– Зотовой бы плакалась.

– Зотовой поплачешься, у нее ж от всех проблем одно лекарство.

– Ага, член.

– И я о том же.

– Хотя тебе не помешало бы парочку присмотреть, – наливаю еще текилы.

– Ну что ж, тогда устроим кастинг. Вот разведусь и уйду в загул. Такой, что Зотовой не снилось…

– Ты полегче. Мне Даринки с ее похабными историями одной вот так, – показываю куда-то выше своей головы, – хватает.

– Ну вот, а у меня только душа в рай полетела. Кстати, Жень, а что у нас там за инцидент в ресторане?

– Ой, Вил, сама еще не разобралась. Какой-то мужик приходил. Деньги за крышу вымогал.

– Крышу?

– Ага.

– Он какой год на дворе видел?

– Видимо, не видел. Не знаю… Рома сказал, будет платить. Дурак наивный! Неужели не понимает, что они так еще больше присосутся?

– Что делать думаешь?

– Пойду завтра в ОВД наше схожу. У него в ксиве черным по белому наш район прописан.

– И что хочешь узнать?

– Да не знаю еще. Там видно будет.

– А хуже не будет?

– Куда уж хуже…

– Ладно. Хватит о грустном, еще по одной?

– И спать.

***

Утром я оставляю Вилку дома, а сама, вооружившись красной помадой, еду в наше местное ОВД. С детства не люблю все эти государственные учреждения Мороз по коже. Расплатившись с таксистом, накидываю на голову капюшон, чтобы хоть немного скрыть укладку от ветра. Волосы у меня длинные, густые, пшеничного цвета. Свои, ни разу не крашенные. Да и укладки я люблю, даже на курсы ходила, так, чтобы немного свои унылые будни разнообразить. На губах кричащая красно-морковная помада. На ногах черный тонкий капрон, а тельце запрятано в узкое вязаное серое платье-миди.

Поправив пальтишко, захожу внутрь, сталкиваясь лицом к лицу с дежурной частью. Немного больше воздуха в легкие. Все будет хорошо. Женя, все будет хорошо!

– Здравствуйте, – мило улыбаюсь, но на этого, я не побоюсь сказать, грозного мужчину, мои улыбки не действуют, – я могу поговорить с кем-то из начальства?

– Слышишь, Вов, с порога и сразу к начальству. Что случилось, девочка?

«Я вам не девочка», – очень хочу сказать, но тактично молчу.

И лишь поборов злость, открываю рот.

– У меня заявление… понимаете, ваш сотрудник вымогает деньги у нашего ресторана.

Мужичок тушуется, бегающими глазками смотря на своего напарника.

– К Игорь Юричу ее отправь, это по его части, думаю, – вздыхает второй, кивая куда-то в сторону глубокого и мрачного коридора.

– Прямо до упора и налево. Кабинет сто одиннадцать.

– Спасибо, – жду, пока разблокируется турникет, и, быстро перебирая ногами, следую указанным маршрутом.

У двери еще раз поправляю волосы, конечно, от волнения, а не из желания кому-то понравиться. Красная помада, кстати, туда же, с ней я просто чувствую себя воинственней.

Стучу, дожидаясь хоть какого-то ответа. Но когда его не следует, тяну ручку двери на себя, заглядывая внутрь, и понимаю, что там пусто. Топчусь на месте, не зная, что делать и куда идти. Навстречу идет какой-то мужчина, я не вижу его лица. В коридоре не слишком светло, и я только хочу открыть рот, чтобы спросить, как он заговаривает первый:

– Ты ко мне с заявлением о вымогательстве?

Киваю. Не в силах ответить. Потому что я знаю этот голос. Этот голос – мой личный ад. Мой проклятый привет из прошлого.

– Заходи.

Меня злит его фамильярность. Это тыканье, но почему-то сказать об этом вслух я не решаюсь.

– Присаживайся. Рассказывай.

И смотрит так, будто не знает. Или не помнит? Хотя, наверное, таких, как я, у него были сотни. К чему запоминать каждую.

Как под гипнозом, сажусь на стул, сглатывая огромный ком в горле.

– Вчера к нам в ресторан пришел мужчина, представился сотрудником полиции, сказал, что мы должны платить. Показал удостоверение. Там был указан ваш отдел, вот я и подумала… – бормочу себе под нос, стараясь смотреть на стол или же на свои руки.

– Вымогательство, говоришь, – постукивает ручкой, – так что там с заявлением?

На автомате протягиваю листок в его сторону.

– Так, ага, пришли, вымогали, примите меры… на юридическом, что ли, училась? – убирает мою писанину в ящик стола.

– Не доучилась, – хмыкаю, наконец поднимая глаза.

Мурас склоняет голову чуть вбок, а потом самым обыденным тоном спрашивает дальше:

– Фамилию запомнила того, кто приходил?

– Да, я там написала.

Он хмурится и вытаскивает лист обратно.

– Морозов. Хо-ро-шо.

Хлопает в ладоши, а на губах почти в прямом смысле загорается какая-то ядовито- предвкушающая улыбка.

– Пошли, – поднимается, шагая к двери.

Я иду следом, не совсем понимая, что происходит.

– Посиди тут, – останавливается и открывает дверь допросной, когда мы проходим мимо, – я сейчас подойду.

– Ладно.

Сцепляю руки в замок. Замирая на пороге этой… комнаты. Серой, холодной, пустой. Стол, два стула и решетка на окне. Интерьерчик.

Игорь возвращается не один. Точнее, вначале он почти закидывает в помещение того самого мужика-вымогателя, после заходит сам, закрывая дверь на ключ.

– Начнем? – приподымает бровь.

– Что? – ступаю назад, чувствуя, как упираюсь спиной в ледяную стенку.

– Этот? – кивает на… парня.

Да, этот показавшийся мне вчера громадным мужиком на самом деле молодой парнишка. Широкоплечий просто. И, кажется, до смерти напуганный.

– Что он хотел, какие требования были?

– Процент и деньги сегодня. Как компенсация.