Нашествие гениев

— Я его не предавал!

Крик души, Кэль? А сам-то веришь?

Он стянул-таки с меня парик, и тот, вместе с невидимками, полетел на пол. Ай-яй-яй. Нехорошо разбрасываться чужим имуществом…

— Сам-то в это веришь? — озвучила я свои мысли, а Михаэль замолчал. Не знаешь, что сказать, кондитерское изделие с горьким привкусом? Правильно, вот и помолчи.

— Он знал, на что шел, как и я.

Ой, лучше бы ты молчал, право слово! Все не так смешно выглядел бы сейчас!

— Да что ты! — буквально выплюнула я. — Знал? И сам рвался под пули! Он прямо так хотел умереть, что ему неважно было, за что! Лишь бы его застрелили! Лишь бы всадили в грудь раскаленный свинец, да?

Голос мой дрожал. Я плакала, когда впервые смотрела ту самую серию «Тетради смерти», те самые кадры: падающая из губ Майла сигарета и смотрящий пустым взором в экран телевизора Кэль, а потом те же самые синие глаза, но уже безжизненные, пустые. Как же я хотела тогда переписать мангу, чтобы они остались живы! Дура. Безнадежная идиотка… Вот они и живы. Но семимильными шагами идут к тому, чтобы уничтожить мои нервы…

Внезапно Кэль стянул с меня очки и заглянул мне прямо в глаза.

— Тебе его жаль? — спросил он, и почему-то в голосе не было ни злости, ни ненависти, ни раздражения.

— Вас обоих, — честно ответила я, — и L. Три глупых, никому не нужных смерти, принесенных в дар Кире. Но смерть Майла самая нелепая. L сам пошел на это — он знал, что, скорее всего, не выживет. Ты тоже принял решение ради собственной цели — мести за L. А Майл? За что умер он? За свою преданность тебе. За свою дружбу. За тебя. Почему он должен был умирать, Михаэль? Почему?

— Я не знаю… — прошептал Кэль, не отводя взгляд от моих глаз. — Я просил его, говорил не идти со мной, утверждал, что справлюсь один. Но Майла переубедить невозможно…

— А слабо было отказаться от захвата Такады?! — крикнула я. — Или продумать пути отступления!

— У нас были планы! — рявкнул Кэль. — Все пошло не так, потому что Хол послала людей за ним, хотя должна была послать их за мной! Этого в вашей «манге» нет, но у нас с ней был договор!

— Ты мафиози, но не знаешь, что люди предают?! Нельзя верить людям, Михаэль!

— Я знаю!!!

Повисла тишина. Мы сверлили друг друга тяжелыми взглядами, а затем он сказал то, чего явно не хотел говорить:

— Когда я умер и оказался в темноте, все мои мысли были только о нём. Я просил прощения. Но всё было бесполезно. Он меня не слышал. А когда мы оказались здесь, и я все же получил шанс извиниться, он мне сказал лишь: «Ты же знаешь, я ради нашей дружбы на всё готов. И смерть — не самое страшное из этого списка. Страшнее было нажать на спусковой крючок». Вот тогда-то я и понял, что сломал ему жизнь не согласившись на ту операцию, а приняв его в мафию.

— Дурак ты, Михаэль, — устало вздохнула я. — Ты ему жизнь сломал, когда бросил в приюте одного и ушел, не говоря ни слова, а он, как верный Хатико, кинулся на твои поиски. Потому что верил, что ты его не предашь. А ты ведь и не предавал — ты не хотел тянуть его на дно. Но принял в мафию, потому что не мог не принять. Не мог причинить ему еще большую боль отказом. Вот только зачем ты разработал ту операцию, зная о последствиях, я не понимаю.

— Потому что мы разрабатывали ее вместе, — прошептал Кэль. — И план отхода каждый из нас разрабатывал для себя сам. Но я ненавижу себя за то, что не перепроверил все еще раз, за то, что поверил Хол, за то, что дал Майлу быть со мной до самого конца.

Повисла гнетущая тишина, а затем я задала главный вопрос:

— Ты ведь знал, что у Такады был лист из Тетради Смерти?

Кэль вздрогнул, а затем, все так же не отводя взгляд, едва заметно кивнул. Я улыбнулась краешками губ, печально, с болью, и провела рукой по волосам Михаэля. Странно, но он даже не отстранился.

— Значит, ты уже заплатил, — едва слышно сказала я и улыбнулась чуть шире. — Он простил тебя, значит и ты должен простить себя. Ради него. Потому что этот груз тянет в пропасть вас обоих. Он решил жить, живи и ты: день, неделю, месяц, вечность — живи. И помоги жить ему. Вот и все. Это и есть твое наказание, Михаэль. Жить, зная, что ты сделал.

— Жить с чувством вины за предательство? — одними губами спросил Мэлло.

— Нет. Жить, простив себя словами Майла за предательство.

С минуту мы смотрели друг другу в глаза, а потом Михаэль положил голову мне на плечо и прошептал:

— Немного… Постой так…

Я грустно улыбнулась и обняла эту глупую шоколадку, запутавшуюся в собственной душе. Да уж, все они, детишки дома Вамми, так и не выросли. Не смогли вырасти. Застряли эмоционально в детстве, не умея разбираться в самих себе и своих чувствах… Я осторожно гладила Михаэля по волосам и думала, что почему-то простила его. И за то, что он меня пытался удушить, и за то, что измывался по-черному. И за то, что он предал Майла. Вот такая я противоречивая натура — то ору: «Я тебя убью», — а то прощаю грех, не на меня направленный. Хотя, наверное, ему это было нужно… получить прощение не только от Мэтта.

— Спасибо, — прошептал Кэль и отстранился.

— Пожалуйста, — ответила я и решила сменить тему. Почему-то показалось, что это нужно было сделать поскорее… — Ладно, надеюсь, ты больше не будешь думать обо всякой ерунде и швырять мороженое, которое я тебе покупаю, в мусорку?

— Я не хотел давать тебе ложных надежд, — нахмурился Кэль.

— А мне они и не нужны, — пожала плечами я, — потому что я не хочу быть с тобой. Мне не нужен ни ты, ни кто-либо другой. Я хочу быть одна, понимаешь? А то, что я кем-то восторгаюсь, не значит, что я в него влюбилась, и то, что я купила мороженое человеку, которого почему-то посчитала своим другом — а ведь я купила не одно мороженое, а три, не забудь — не значит, что я хотела выделиться перед ним.

— Ты не хочешь любить и быть любимой? — удивился Кэль.

— Не-а. Это слишком обременительно, — ответила я абсолютно искренне. — Потому не забивай голову ерундой и не ищи в моих действиях смысл, которого там нет.

— А друзья тебе нужны?

Что за вопросы, Ваше Сиятельство? С чего бы такой интерес нездоровый к моей скромной персоне?

— Да, — кивнула я. — У меня есть друг — Юля. Она Друг с большой буквы.

— А кроме нее?

— А кроме нее со мной никто общаться не желает, не то, что дружить, — усмехнулась я. — Разве что народ из клуба кен-до, но с ними уже я общаться не желаю.

— Хм. А со мной?

Что? У меня еще и слуховые галлюцинации начались?

— В смысле?

— Я тебе дружбу предлагаю, — поморщился Мэлло, и я мысленно добавила: «Цени, мусор!» Уж больно в стиле Скуало из «Реборна» он это сказал… Хотя, если честно, я почему-то была даже немного рада. Вот полчаса назад послала бы его куда подальше, вспомнив слова Бейонда и свои собственные, а сейчас, махнув на все эти слова рукой и лыбясь, аки обрадушек, заявила:

— Я не против, — и тут же, нахмурившись, добавила: — но если ты меня снова унизишь, я не вернусь, как игрушка йо-йо, к тому, кто меня оттолкнул, Мэлло.