Нашествие хазар (в 2х книгах)

Боялся и того, что Карбеас вдруг узнает, что Иктинос - сын Аргира, убийцы отца ересиарха. Это тоже осложнит переговоры. И может привести к непредсказуемым результатам. В конечном счёте ответ перед василевсом придётся держать не только Мефодию, но и эпарху Никите Орифе, ибо он послал в Тефрику своего регионарха…

Незнакомца, который вызвал душу моей умершей матери, и бесследно исчезнувшего, я не забыл… Наводил о нём справки, но безрезультатно.

Переговоры наши проходили наверху, в здании тюрьмы, они затягивались допоздна. Как-то возвращаясь уже при свете луны, наподобие той, что заглядывала к нам в окна и висела над кладбищем, я снова окатил внимание на собравшихся бродяг, и мне показалось, что среди них находился Гасмаран… Подошёл поближе и стал искать его глазами, но в толпе не обнаружил. «Что такое?! Почему при воспоминании о нём у меня начинаются видения?… Человек ли он?!

– уж который раз я задавал себе этот вопрос.
– Но я действительно увидел его среди злодеев…» - убеждал себя.

От толпы отделился человек, безобразный в своём грязном обличье, с бельмом на глазу, хромой, с толстыми вывороченными губами, и гнусаво спросил:

–  Господин ищет кого-то?

Я было хотел осведомиться у него о Гасмаране, но передумал:

–  Нет-нет, никого…

–  Тогда подайте калеке, - и он протянул мохнатую руку.

Во избежание всяких осложнений я сунул в широкую заскорузлую ладонь серебряную монету и отошёл.

Кто-то из толпы рванулся за мной, но его остановили. Оглянувшись, снова увидел среди попрошаек Гасмарана. На этот раз уже не мог ошибиться: вышедшая из-за туч луна ярко осветила сборище бродяг, - я остановился и громко позвал:

–  Гасмаран!

Прошло время, прежде чем он решился подойти.

–  Ты как оказался среди грязного сброда?!
– воскликнул я удивлённо.

–  Тише, если не хочешь получить в спину ножом… - предупредил он.
– И запомни: они, эти бродяги, не злодеи и негодяи, как ты думаешь, а мои братья… Братья не только по вере, но по страданиям, принявшим не по желанию судьбы, в которую мы не верим, а по злой воле жестоких византийских сановников… Пошли, и я тебе кое- что поведаю.

Да, я услышал интересную и вместе с тем страшную историю о людях, оставшихся в малолетстве без родителей и мыкавших горе, историю об отверженных… Как и Гасмаран (тогда его звали иначе), его братья, как он называл бродяг, после жестокой казни, учинённой сановниками Феодоры их матерям и отцам, были выкинуты на улицу и сделались неприкаянными, попрошайничали, воровали, когда же подросли, взяли в руки нож, кусок железа, топор и начали грабить и убивать. Гасмарану повезло: чем-то он понравился заезжему факиру и магу, и тот, обнаружив в мальчике редкую способность узнавать чужие мысли, взял его с собой. Обучил сложному искусству волшебства, умению вызывать духов и дал новое имя от неба… Но вскоре маг умер. Гасмаран вернулся в Тефрику и снова встретил своих друзей.

На общинном сборе павликиан он увидел Максимиллу, и она ему очень понравилась, а после смерти нашей матери предложил ей руку и сердце, хотя и знал, что павликиане исповедуют безбрачие. Естественно - сестра ему отказала, заподозрив Гасмарана ещё и в колдовстве. Он не стал скрывать этого, но уверил её в том, что колдовство его - не есть следствие чёрной магии, идущей от дьявола, а как раз наоборот… Максимилла не поверила, и он перестал приходить к ней.

Тут приехал я, и Максимилла, видя мои отчаяние, горе и желание узнать, что же мама хотела сказать перед смертью, нашла Гасмарана и попросила его вызвать для меня душу умершей… Значит, наша встреча у тюрьмы не явилась случайной, а его внезапное исчезновение тоже объяснилось: Гасмаран потом сделал так, что всё происходящее на кладбище воспринималось мною как сон…

Ну и сестрица!
– провела братца… И я долго ломал голову над вопросом: почему же, получив от моей сестры отказ, Гасмаран не порвал с ней окончательно и даже больше того - с готовностью выполнил её нелёгкую просьбу? Думаю, что Гасмаран не до конца был искренним с Максимиллой, уверяя её в том, что его волшебство ничего общего с черным колдовством не имеет. Хотя я и сам слышал на кладбище слова его молитвы, обращённые к Богу…

Но если бы всё обстояло ладно, то Гасмарану не составило бы особого труда убедить мою сестру в том, что он не связан с дьяволом, и добиться желаемого результата - стать её мужем. Но он этого не захотел делать, предпочтя просто остаться её другом… Поэтому мне надлежит всё-таки по приезде в монастырь Полихрон исповедаться Константину и снять с души грех…

Гасмаран сказал мне:

–  Вполне понимаю, что ты не станешь разделять нашу точку зрения… Но мы осуждаем Карбеаса за то, что он хочет обменять всех турмархов.

–  Почему?

–  Потому что их руки обильно обагрены кровью безвинных… Ваши турмархи, сановники и есть настоящие злодеи, а не мои братья, коих ты таковыми считаешь.

–  Но посланные от василевса всего лишь выполняли его приказы.

–  Верно… Но выполняя их, они действовали с крайней жестокостью. У этих людей, - Гасмаран показал на бродяг, - отцы и матери не просто были убиты, а разорваны на части, распяты на крестах и деревьях, живьём сожжены на кострах… Нет прощения зверям!

–  Поэтому вы и хотите, как теперь я понял, помочь язычнику в осуществлении его мести. Я видел Дубыню среди вас…

–  Ты прав… Я и затеял этот разговор с тобой потому, что надеюсь и на твоё содействие.

–  Неужели?!
– с усмешкой и долей презрения к предложению Гасмарана воскликнул я.

–  Рус сказал, что ты однажды помогал им.

–  Но это ещё ничего не значит…

–  Леонтий, я не хотел бы тебе говорить, что за добро нужно платить добром. Но я сделал всё, как просила твоя сестра…

–  Зачем тебе нужно моё содействие, Гасмаран, когда ты сам силой волшебства можешь сотворить многое?…

–  Я - да. Но должны и мой братья на равных участвовать в этом деле…

–  Хорошо, мне надо подумать.

Я понимал: Иктинос обречён на смерть - Гасмаран найдёт его и на дне моря… Но бродягам точно нужно знать, что Медный Бык является сыном Аргира, распявшего на деревьях их близких и отца Карбеаса. «И не от Гасмарана, который уже давно установил истину, - они хотят узнать её от меня. Почему им это нужно?
– задал я себе вопрос и тут предположил: - Для полного вероятия… Хотя Дубыня, наверное, рассказал, что из себя представляет константинопольский регионарх… И приговор уже ему вынесен… Но если я поведаю ещё и о том, что Иктинос - сын Аргира!… Не зря ведь Гасмаран обмолвился, что и его братья должны участвовать на равных, не только за плату, которую, я думаю, пообещал им Дубыня. Тогда месть приобретёт иной оттенок…»

Но пока я не хотел ничего говорить Гасмарану, надо сперва повидать Дубыню.

–  Я тебя зрил среди бездельников, готовых на любой поступок. Как ты с ними познакомился?
– спросил язычника.

–  Они подошли ко мне сами, когда приметили Бука. Слово за слово… - Чернобородый хитренько взглянул в моё лицо.

«Правды я от него вряд ли сейчас добьюсь… Попробую-ка выведать её через Максимиллу…»

При разговоре с сестрой выяснилось: я оказался прав - Дубыня решил осуществить месть, не дожидаясь Доброслава, с помощью бродяг… В лице моей сестры он тоже нашёл тайного сообщника, потому что Максимилла очень привязалась к нему: язычник ей не просто нравится, она, кажется, влюбилась в него… Устои павликианства о возможном безбрачии - одно дело, другое - человеческая, а тем более женская природа… Над этим стоит поразмыслить, а в дальнейшем и потрудиться, чтобы склонить Дубыню и Максимиллу к христианству… Главное - увезти сестру отсюда… Только через принятие ими новой веры я могу в законном браке, освящённом церковью, соединить два любящих сердца.

Подумав так, у меня будто с плеч свалилась гора. Дальновидно, но вместе с тем и решительно надо устраивать дела… Я скажу Гасмарану, кто есть на самом деле Иктинос… Лучше, чтобы с ним расправились в Тефрике. Останется меньше следов… Сам я вмешиваться ни во что больше не стану. И пусть будет всё так, как будет…

Я позвал руса и сказал ему напрямик:

–  Ты должен передать предводителю шайки бродяг Гасмарану, что Иктинос - сын Аргира.

–  А это важно, отче?
– удивлённо спросил Дубыня.

–  Важно, и очень… И скажи Гасмарану, что я отплатил ему добром за добро.

* * *

Карбеас нервно ходил из угла в угол комнаты, обставленной с аскетической строгостью, и возбуждённо ударял кулаком о кулак: он всё никак не мог придумать казнь Иктиносу… Перед глазами ересиарха стоял многовековой ветвистый дуб, на стволе которого висел прибитый железными костылями человек. В нём бы сейчас никто не узнал отца Карбеаса, - судороги боли исказили его лицо. Но кровь всё ещё сочилась из ладоней и ступней; как только Карбеас приблизился к отцу, тот открыл глаза, и в них отразилось столько страданий и мук, что сын не выдержал и громко зарыдал…