Нашествие квантовых котов

— Доминик! — произнес он. — Ради Бога, я не могу!

Этот ответ нас не удовлетворял. Полковник Мартино открыл рот, чтобы что-то сказать, но я остановил его жестом руки.

— Пожалуйста.

Второй «я» печально произнес:

— Ну хорошо, приятель Дом! По правде говоря, я здесь потому, что хотел сказать тебе кое-что. Тебе, — пояснил он. — Я имею в виду не второго человека из множества, и даже не просто другого. Я имею в виду тебя — Доминика Де Сота, которым, как ты понял, являюсь и я сам.

Полковник разъярился — все пошло не так.

— О Дом! — прискорбно сказал я «себе». — Я давно вырос из таких игр! Ответь, если ты хотел что-то сказать мне, то почему молчишь?

— Потому что слишком поздно! — сказал он.

— Слишком поздно для чего, черт возьми?

— Ты знаешь, о чем я пришел тебя предупредите?

— Нет!

— Это уже произошло… мы встретимся снова, — он хотел улыбнуться, но это была гримаса. — Нельзя было допустить, чтобы мы встретились. — Здесь он остановился, начал говорить, снова запнулся и посмотрел на часы.

И затем пропал…

Когда я говорю, что он «пропал», это очень точное слово, но оно может создать неправильное представление. Другой Доминик не смылся в туалет или куда-нибудь еще. Нет, он стал совершенно прозрачным, как актер в научно-фантастическом шоу. Он исчез совсем: в одно мгновение он был здесь, а в следующее его не стало…

И пара наручников, замкнутых вокруг несуществующих запястий, загремела по полу на том месте, где он только что стоял…

Подобные вещи никогда раньше со мной не случались. У меня не было запрограммированной реакции на такое ужасное нарушение законов природы, как не было ее и у полковника Мартино. Он взглянул на меня, я на него.

Никто из нас не сказал ни слова об исчезновении, исключая: «Вот дерьмо!». Мне показалось, что я услышал его от полковника.

— Вы что-нибудь поняли, полковник, о чем он говорил? — для уверенности, спросил я. — Нет? Я тоже! Что же будем делать?

— Спихни меня ко всем чертям! — сказал он, но, хотя армейский офицер и произнес это, не значит, что он позволит это сделать.

Мартино вызвал сержанта и дал приказ прочесать окрестности, разыскивая двойника. Сержант выглядел озадаченным, а полковник растерянным, поскольку все мы знали, что от этого не было никакого толку.

— Выполняйте приказ, сержант! — крикнул он. — Хорошо одно, — произнес немного позже. — Он сказал, что что-то уже произошло. Значит, скоро мы узнаем, что именно!

— Как бы я хотел, чтобы это оказалось в самом деле хорошо! — сказал я и оказался прав.

Через десять минут выяснилось, что это никак нельзя было назвать хорошим. Мы вышли из комнаты и спустились в холл, за нами виновато плелся небольшой отряд полковника, недоумевая, где ловить упорхнувшую птичку. А к нам двигался другой отряд — дюжина или около того. Пехотинцы поднимались по лестнице — по крайней мере, не чувствуя вины. Все они (вместо коричневой парадной) были облачены в походную форму и несли на плечах нелепые короткоствольные карабины. Карабины недолго держались на плечах.

— Приготовиться! — сказал их сержант, когда они оказались в полдюжине ярдов от нас.

Отделение остановилось, десантники опустились на колени, карабины мелькнули в воздухе ремнями, и уже были нацелены прямо на нас…

Из середины отряда вышел офицер.

— Вот дерьмо! — снова сказал полковник Мартино, и я не спросил почему.

Офицер был одет в такую же походную форму, как и десантники, но вы могли бы узнать в нем офицера по пистолету. Здесь что-то было не так, иначе я сказал бы сразу — и он подтвердил это.

— Я майор Доминик Де Сота! — произнес он хорошо знакомым мне голосом.

— Объявляю вас своими военнопленными!

Он сказал это достаточно четко, но в голосе слышалось напряжение. Я знал отчего: слова были адресованы полковнику, а глаза нацелены на меня. И их выражение мне было хорошо знакомо, совсем недавно я смотрел на себя точно так же. Я сказал:

— Привет!

Другой парень онемел.

— Полагаю, вы удивлены? — предположил я. — Это шутка?

Он дернул головой солдату, который подошел ко мне и заломил руки. Что-то холодное и жесткое обожгло мои запястья, и до меня дошло, что это наручники.

— Я не знаю, что вы подразумеваете под удивлением — сказал второй «я». — Но это не шутка! Вы все арестованы и находитесь под стражей!

— Чего ради? — спросил полковник, принимая собственные наручники.

— Пока мы не уладим с одним дельцем, касающемся вашего правительства!

— заверил нас «я». — Мы объявим, что они должны делать, и, пока не получим согласия, вы будете нашими заложниками. Это ваш самый лучший шанс? Если он вам не нравится, выберите другой — окажите сопротивление… Тогда нам не останется ничего другого, как убить вас…

Не торопясь проезжая мимо бобов, водитель большого «Джона Дира» думал, что нет ничего серьезней, чем холодное пиво и пропущенный матч Носков. В этот момент он услышал сзади «зап-зап-зап» приближающейся высокоскоростной машины и «раур-раур» шестнадцатицилиндрового двигателя. Краем глаза он увидел несущийся на него странный дизель — и резко повернул руль… Он испортил несколько бобовых рядов, но, когда оглянулся, на дороге было пусто.

АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 09.10 УТРА. МИССИС НАЙЛА ХРИСТОФ БОУКВИСТ

Немного непривычно находиться в родном городе Доминика без него самого, но я была занята. Здесь всегда в изобилии концерты и множество изнуряющих интервью, а перед выступлением всегда подают коктейль с тяжелым вливом Национальной симфонии. Но самое основное — десять минут репетиции с оркестром отнимают час времени. Заботясь о преждевременности, пытаясь припомнить все отрывки, темп и интонации, мы договариваемся позже. Некоторые считают, что, чем больше репетируешь с Мстиславом Ростроповичем, тем легче, оттого что Слави сам начинал в качестве виолончелиста. Ничуть не бывало: он ужасно нервный. Он может преследовать вас своим сумасшедшим состоянием, заметив синкопирование звука. Я не говорю, что не люблю с ним работать… Например, Слави обладает удивительным чувством юмора. Кроме того, меня очаровывают такие мужчины.

Могу подарить вам идею одной их его тонких шуток. Когда я подписала и вернула контракт на зги выступления, позвонила концертмейстер:

— Слави сказал, что вы можете выбрать Сибелиуса или Мендельсона…

Я не смогла удержать смех.

Очень забавная шутка. Это уже история: раньше, когда я сыграла Национальную симфонию, журналисты изобразили меня заснувшим часовым. Думаю, я была утомлена. Во всяком случае, я сказала ей то, что говорит не каждый скрипач, но знает любой, кто играл на скрипке после Паганини. Есть концерты, которые звучат сложнее, чем они есть на самом деле, например, как у Мендельсона, и концерты, показывающие мастерство, более трудные, чем кажется по звуку, как у Сибелиуса. Поэтому я ответила, что, когда хочу получить дешевое «браво» от наивной аудитории, я играю Мендельсона, а если хочу показать себя коллегам — Сибелиуса.