Нашествие. Битва за Москву (сборник)

Старые треники мальчик сменил на штаны из грубой плотной ткани, которые нашел в кабинете труда и подпоясал ремешком с кобурой, где лежал ПМ. Хорек оглядел пустую улицу, сел по-турецки, открыл банку и в три присеста ее выдул. Сгрыз два печенья, развернул шоколад. Его есть Хорек не собирался, плитка была нужна для дела: он принялся натирать ею вогнутое донышко банки. Достал из кармана пук сухой травы и тетрадку в клеточку, вырвал несколько страниц, смял, порвал на клочки, сложил вместе с травой горкой на бетоне. Сосредоточенно высунув язык, поглядел на солнце, висящее над стеклисто-зеленым куполом, и повернул банку так, чтобы отраженные надраенным серебристым донышком лучи сходились на заготовке для мини-костра.

Этот способ Хорек узнал от бати, тот рассказывал, что они так делали когда-то в стройотряде. Батя был умный… но дурак. Зато добрый. Иногда. А иногда такой злой, что потом синяки не сходили неделями. И сильный очень, самый сильный на свете. Только пьяница запойный. Скотина, гад – он тоже Хорька бросил, как и мать! Хотя нет, не бросил – его варханы увели. Это мать бросила, а батя нет, он хороший. Только злой. Злой и добрый разом. В общем, Хорек испытывал к отцу очень противоречивые чувства. Иногда ненавидел его, так ненавидел… даже ножом как-то едва по горлу не полоснул, когда тот напился и заснул на полу прямо в прихожей. А иногда любил. И очень хотел, чтобы батя к нему вернулся, потому что тот был самым сильным на свете и не бросал его и зазря никогда не обижал. Хотя все же обижал, очень даже обижал, и именно что зазря – если напивался.

А напивался он часто. Но все же, когда трезвый, он был к Хорьку добр – по-своему, грубовато, но искренне добр. И за это его Хорек любил. Но ненавидел за то, что батя был пьяницей, и когда напивался…

Хорек и сам не заметил, как от кучки травы и бумажек на бетоне пошел дымок. И, заметив, ощерил острые зубы: ага! Прав был отец, а Генка с Васьком смеялись над Хорьком, когда он стал рассказывать, что огонь можно по-всякому добывать, еще – при помощи презерватива его разжечь, если водой чистой наполнить… Смеялись тогда, сказали: батя твой дурак и алкаш, все мозги пропил. А Хорек, хотя в душе и был согласен, рассердился и полез на них, и Ваську всю мордень расколошматил. И Генке бы тоже расколошматил, но тот на два года старше, и потому Генка ему самому накостылял, нос разбил, губы разбил, глаз подбил, ухи надрал…

А Хорек тогда как схватит арматурину да как побежит за всеми пацанами, которые были с ними на крыше, а они как чесанут от него врассыпную по той крыше, а он – Васька́ по спине, да между лопаток, да по затылку… Хорек – он такой, он за батю горой, потому что тот его не бросил, как мамка!

Горело уже вовсю, и он опустил жестянку. Удивленно прислушался – что это за голос?

Голос говорил:

– Москвичи! Приходите в лагеря Сил Городского Правопорядка, там вас ждут горячая еда и вода!

Хорька как током ударило – он вздрогнул, подскочил. Это же батя!!! Его голос!!! Встав на четвереньки, мальчик высунулся над краем козырька. Между домами медленно катила процессия: две тачанки с варханами, впереди броневик с рупорами на мачте. Перед броневиком шли четверо людей, а на башне сидел… Там сидел…

– Вам нечего бояться! Незачем скрываться! Вступайте в Силы Городского Правопорядка…

– Батя! – охнул Хорек и вскочил. – Батя!!!

Он метнулся на угол козырька, всхлипывая от переполнивших его чувств, упал пузом на край, свесил ноги и обхватил ими поддерживающую козырек колонну.

– Приходите к нам, в лагерях СГП вас ждут горячая еда и горячая вода, вам дадут оружие…

– Батя, я иду!

Сопя, как вскипающий чайник, Хорек скользнул вниз по колонне, на середине сорвался, шмякнулся копчиком на плитки, взвизгнул, вскочил и, прихрамывая, бросился по ступеням к броневику, тачанкам и людям вокруг. К своему отцу, сидящему на башне с микрофоном в руках. Кобура с пистолетом колотилась о бедро.

* * *

Миновав раздевалку, Костя с Алексеем подошли к спортзалу, большому помещению с баскетбольными стояками, брусьями и турниками вдоль стен. При их появлении дежуривший у двери Леша встрепенулся, взявшись за АК на плече, потом кивнул и снова привалился к косяку, сложив руки на груди.

У стены спортзала стоял большой учительский стол, рядом с сигаретой в зубах восседал Яков. Перед ним лежала кожаная трубка, из которой торчала широкая полоса с текстом на варханском языке. Чтобы кожа не сворачивалась, Яков придавил ее гантелей.

На лавке под стеной сидел, осторожно трогая длинный шрам на лице, Игорь Сотник, а перед столом, будто провинившийся ученик, – пленный чужак.

Его звали Гярд. Это было первое, что выяснил полковник в отставке. Он был пеоном – это Яков выяснил во вторую очередь. Кто такие пеоны, пока что оставалось загадкой, но точно не военные. Скорее уж научники, такой вывод сделал Костя. Ему Гярд не нравился, невзирая на явную доброжелательность и готовность к сотрудничеству, которые тот проявлял. По словам Игоря, пленник нацепил на Хорька противогаз во время короткого боя у церкви… и все равно Лабус чужака конкретно невзлюбил.

Сунув окурок в пепельницу, Яков вскочил навстречу спецам.

– Нашли?!

Он прочел ответ на их лицах и, расстроенно махнув рукой, плюхнулся обратно на стул.

– Эх, пропал Кирилл. А ведь умный парень был, нестандартный, интересный – и пропал! По моей вине!

– Да глупости, Якуша! – Леша зашагал к ним от двери. – Ты тут при чем? Молодежь, докладывайте: что видели?

Пленник сидел на прежнем месте, внимательно прислушиваясь. Руки он держал на коленях – со вчерашнего вечера при допросе Гярда не сковывали. Да и допросами это, по мнению Кости, трудно было назвать, скорее неторопливыми разговорами двух иностранцев, пытающихся понять друг друга.

– Портал рассосался, – объявил Курортник. – Тот, что над Красной площадью, большой. При этом мы наблюдали довольно странный ритуал.

– Что ж в нем странного? – Лабус все еще неприязненно разглядывал пленника. – Улеглись мужики мордами книзу и давай молиться.

Он присел на лавку рядом с Игорем, положив СВД на пол возле ног.

– Нет, Костя, ты недопонял. – Алексей, опершись о столешницу кулаками, помолчал, подбирая слова. – В общем, это был такой практический ритуал. При схлопывании портала локально меняется давление, он с силой засасывает воздух. Недолго, но в этот момент тебя может подхватить ветром. Что делают варханы? Ложатся на землю. И при этом они еще и молятся. То есть у них, как бы сказать…

– Религиозное отправление сопряжено с чисто практической мерой безопасности, – подсказал Яков.

– Религиозное отправление, – повторил Курортник. – Ну да, наверное, так можно сказать. Даже не сопряжено, а является одновременно и тем, и тем.

– Это интересно, да! – Яков энергично закивал и пыхнул табачным дымом в сторону чужака. – И еще вот что важно: порталы исчезают. Теперь их почти не осталось. И как же неприятель собирается перебрасывать в город новые соединения?

– Возможно, все уже переброшены, – предположил Сотник. – Или где-то порталы еще действуют. Мы пока не знаем главного: варханы ими управляют или те возникают и пропадают сами собой?

– То, что спонтанные порталы есть, как раз известно, – возразил Яков. – Мы, допустим, с Кириллом видели один, который прямо на уровне асфальта возник. Зачем противнику такой? Другой вопрос, что часть порталов могут быть неподконтрольными, а часть как-то управляются.

Костя оглядел стол. Там, помимо кожаного футляра, лежали карточки со всякими словами и рисунками: домик, человечек, автомат, солнце… Ну прямо как урок школьный, только училки с указкой не хватает. Лабус даже поежился слегка: он в детстве ненавидел школу. Предпочитал вместо уроков ходить с мальчишками на заброшенную военную базу в лесу неподалеку от родного городка возле Клязьмы, выискивать гильзы на стрельбище, разглядывать выцветшие фотографии на стенах в учебных помещениях: плацы, ряды солдат, Красная площадь с Мавзолеем, с которого машут руками солидные мужи из Политбюро ЦК КПСС, а мимо катят танки… Наверное, в то время маленький Костик Гордеев и захотел стать военным. И стал им, поскольку, как и Леха Захаров, привык добиваться своего.