Наши дети. Исповедь о самых близких и беззащитных

– Слушайте, я знаю историю в Москве – в интернат не вернулся ребенок, а директор об этом не сообщил. Так директора выгнали оттуда взашей! Это ЧП! Ребенок не ночевал в детском доме!

А у них это норма – дети на ночь расходятся, и вроде так и надо.

В общем, директор этому Артуру отказал, велел на следующий день уходить из интерната. Тогда парень ночью подбил своих подручных, те взяли малышей от семи до двенадцати лет, разрезали им руки, себе тоже разрезали, перед этим выбили окна, поломали мебель, сорвали камеры видеонаблюдения и забаррикадировались. Милиция по первому вызову не приехала – это уже был отдельный разговор. А для меня это была проверка. Я приехал, посмотрел: министерство образования вообще не хочет обращать на этот интернат внимания, а министр здравоохранения понятия не имеет, сколько там детей с травмами и сколько беременных девочек было в прошлом году.

* * *

Это вообще отдельная история. Беременные девочки – это важный показатель благополучия или неблагополучия детдома, семьи, региона. Есть несколько таких ключевых моментов, которые я в процессе работы сам вычислил и увидел, на что надо обращать внимание. Например, количество абортов у девочек или количество беременностей у девочек. Количество преступлений против несовершеннолетних и количество преступлений, совершенных несовершеннолетними. Количество отказных детей. Количество детей, выявленных как сироты в течение года, и количество детей-сирот, принятых в семьи, из этого числа. Количество детских суицидов. И когда ты смотришь в эти показатели, они о многом тебе говорят. Те же суициды – показатель ужасный. Страшный. Но даже их число за пять лет снизилось в 2 раза: с 1000 до 500 в год!

Мы с моими помощниками и советниками за год разработали специальную схему, в ней тысяча позиций. Эти анкеты направили в регионы и попросили заполнить за текущий год и за два-три года назад. И все сразу стало видно. Они этого никогда раньше не делали. А теперь можно просто предъявить эти данные губернатору:

– Да вот же, у вас все есть. У вас все под руками, просто вы не можете свести информацию воедино.

У нас ведь как: министерство соцзащиты занимается своими делами и по своей сфере докладывает, кого и как они облагодетельствовали, кому помогли и сколько нуждается в помощи, минздрав – о своем: болезни, больницы, дома ребенка; минобразования – о своем: естественно, в первую очередь ЕГЭ, поступление в вузы и т. п.; полиция – о своем: профилактика, пресечение и выявление преступлений; прокуратура – о своем.

А вообще, чтобы вы понимали, в России сегодня детьми занимаются девятнадцать федеральных ведомств. Каждое – со своей стороны. Нет одного, единого. Несколько раз поднимали вопрос о том, чтобы создать министерство по делам семьи, детей и женщин, как, например, в Италии, во Франции, в Германии. Везде в Европе такие есть.

После тяжелейшего разбирательства с финской стороной по делу Роберта Рантала, о котором я расскажу чуть позже, финны в ответ на все наши претензии создали министерство по делам семьи. Да и у нас в советские времена, если вы помните, был комитет по делам женщин и семьи. Сейчас его нет. Сколько раз уже поднимали этот вопрос! Я его больше не поднимаю. Просто сказал, что не надо создавать новую бюрократическую структуру, достаточно наделить этими полномочиями, например, минтрудсоцзащиты, которое было создано в 2012 году. У нас же не было разделения. Создали министерство труда и социальной защиты – так наделите его дополнительными полномочиями! Была такая идея. К сожалению, тоже не реализована.

Как бы изменилась ситуация? Я уверен, что структурно она бы изменилась очень серьезно. Вся информация стекалась бы в одни руки. Поскольку этого нет, я решил, что эту функцию возьму на себя – буду объединяющим. Мы собираем всю эту информацию за тех же губернаторов, за правительство, обобщаем и показываем. И губернатор сам смотрит и видит, что изменилось за четыре года, больше или меньше стало детских домов, детей-сирот, абортов, отказных детей и т. д. Потому что обязательно должна быть аналитика. Должна быть честная статистика, чтобы понять, от чего и куда двигаться. А главное – как.

* * *

В Ижевске очень хорошо было видно, что ситуация практически безнадежная. Сами посудите – двенадцать человек разрезали вены. Погром, бунт. Из-за чего? Директор не оставил этого Артура.

– А вы, – спрашиваю остальных, – из-за чего бунтовали?

Молчат. Начал с детьми разговаривать. Дети неохотно рассказывают, что там было, как их заставляли воровать, попрошайничать, алкоголь доставать. Постепенно немножко оживились и так слово за слово рассказали мне все подробно. Побеседовал с директором – понятно, что он занимался немножко не тем, раз допустил такое. Дальше – заседание правительства Удмуртии. Создали комиссию, которую я возглавил. И я тогда сказал, что, по моему убеждению, надо увольнять всех министров, которые за это отвечают. Сказать, что все там были в шоке, – это ничего не сказать. Надо же – приехал какой-то новый уполномоченный, месяц проработал и давай всех увольнять! Спустили проблему уровнем ниже, на уровень городского управления и всяких там комитетов, поувольняли людей. Начальников пока оставили в покое.

Но я это дело не оставил. Поднял вопрос на правительственной комиссии по делам несовершеннолетних, сходил к федеральному министру внутренних дел – тогда это был Нургалиев. После нашей с ним беседы министра внутренних дел Удмуртии уволили по неполному служебному соответствию, ну и еще кое-кого уволили. Но дело сейчас не в этом.

Важны были те выводы, которые я сделал. А выводы были просты: необходимо закрыть эту школу-интернат. Расформировать полностью. Это, знаете, как в армии – когда происходит по-настоящему серьезное ЧП, с убийствами или другими страшными преступлениями, воинские части расформировывают. Так я рекомендовал поступить и с ижевской школой-интернатом – настолько прочно поселилась там криминальная субкультура.

Артура арестовал Следственный комитет – выяснилось, что у этого восемнадцатилетнего мальчика было пятьдесят девять доказанных преступных эпизодов. Конечно, в комнате остались его вещи, кровать его опустела. И вот сейчас я вам наглядно объясню, почему надо смотреть комнаты ребят – по ним сразу все видно. Иной раз бывает как в тюрьме – у кого-то коечка поближе к окну, вещи какие-то совсем из другой жизни, и видеомагнитофон может на тумбочке стоять, и компьютер, и мобильный телефон есть. И сразу видно, кто здесь живет. Так и в Ижевске было. Так вот, как только Артур ушел – его забрали в следственный изолятор, – его место занял первый из подручных, парень, который был у него главным помощником. Даже его одежду надел. И стал как бы новым «Артуром». Сел на его кровать, надел его одежду, взял его вещи – и уже возле него стоят его собственные шестерки, которых он тренирует.

И вот когда я это увидел, понял, что бесполезно здесь что-то делать. Я привез из Москвы нескольких директоров детских домов, хороших, толковых. У нас есть коррекционная школа-интернат, возглавляет ее очень дельный человек. Привез психологов, целую комиссию. Они посмотрели и сказали:

– Да, психологический климат ужасный. Надо их разделить, разбить это криминальное ядро.

Там было пять человек заводил, которых нужно было разделить. Предложили это сделать. Но президент Удмуртской республики, который сейчас уже ушел в отставку, сказал:

– Нет, мы этого делать не будем, пусть учреждение дальше существует.

В итоге через девять месяцев все равно закрыли этот интернат. Говорил я об этом в феврале – и должно было пройти время, чтобы в конце сентября интернат расформировали.

Конец этой истории подтвердил, что я не ошибся. При этом я полагался даже не на свои ощущения – хотя они, конечно, были первыми, – но на мнение профессионалов, которые посмотрели на сложившуюся в интернате обстановку и сказали: бесполезно, здесь ничего не исправить, сложилась криминальная субкультура, здесь только преступников будут воспитывать за государственные деньги. И они оказались правы. Все равно к этому пришли. А можно было все раньше сделать и не тратить девять месяцев. Детей бы спасли. Силы и средства сэкономили бы. На ошибках, конечно, учиться можно – но только не в работе с детьми. Не в педагогике.

Глава 2 «Административный ресурс»

До назначения на должность уполномоченного по правам детей я был в детском доме один раз. В коррекционном детском доме на проспекте Вернадского. Помню, тогда только-только вышли книжки из серии «Детям о праве» – и я их туда повез. Конечно, меня поразило такое количество детишек с умственной отсталостью. Дети все разного возраста. Пришлось, конечно, подыскивать слова, чтобы им рассказать. А «Детям о праве» – книги специфические. В серии их несколько: «Я и дорога», «Я и школа», «Я и улица», «Я и семья». И помню, когда мы все эти книжки туда везли, нас попросили: