Наши дети. Исповедь о самых близких и беззащитных

Территория в полном запустении. От забора практически ничего не осталось – только столбы стоят. Снесенные ворота. Нет даже вывески. Обшарпанные здания. Стекла составные, из кусочков, как в самых бедных деревнях. Я насчитал – на одном из стекол было семь швов.

Я захожу, директор идет мне навстречу и говорит, показывая куда-то:

– Вот этот стол наши дети нашли на помойке, отреставрировали и теперь здесь мы играем.

С гордостью говорит. При этом в тумбочках карты, ножи, какие-то заточки… Я бюджет посмотрел – ну, сразу стало понятно, что этот объект мы закрываем. Другого не дано.

Вообще, то, что мы находим в интернатах и детских домах запрещенные предметы – это тоже отдельная история. В каждом третьем детдоме раньше находили игральные карты. Когда я стал обращать внимание директоров на то, что у них дети в карты играют, они мне отвечали со всей невинностью – как, например, в Пскове было:

– А что здесь такого? Они математические способности развивают.

Помню, тогда я ответил:

– Уважаемая, – детдомом заведовала женщина, – во-первых, чтобы развивать математические способности, надо играть в шахматы. Это лучше. Но самое главное не это – откройте кодекс административных правонарушений: в азартные игры детям запрещено играть. Во-вторых, вовлечение в азартную игру, в карты в частности, – это статья. Я просто сейчас должен вызвать полицию и вас отдать под суд за административное правонарушение. Вы что, не понимаете этого?

И многие действительно не понимали. Карты считались безобидной забавой. Сейчас если где-то карты найдут – это ЧП. А когда я только начинал – было почти нормой.

Чего мы только не находили! Вплоть до приспособлений для употребления курительных смесей и всяких травок. Даже нашли в Перми видео, как дети раскуривают «травку» – у них ума хватило себя заснять в этот момент, и флешка лежала с этой съемкой. Я заседание местного правительства начал со слов:

– Давайте посмотрим небольшой ролик, на четыре минуты, о жизни ваших детей.

И показываю, как детишки там раскумариваются. Министры в шоке, их буквально парализовало от изумления.

А ведь почему такой эффект? Что, они раньше не могли туда заглянуть, посмотреть? Но для многих это оказалось откровением. И вот так получилось, что мне выпала неблагодарная роль открывать им глаза на очевидные вещи, простые, элементарные и столь же порою страшные.

Понимаете, я уже говорил – нет такой территории, где было бы двести детских домов, сто детских домов. Даже пятидесяти уже нету. Больше двадцати пяти ни у кого нет. Те, кто раньше начал этим заниматься, как Сергей Семенович Собянин в бытность губернатором Тюмени – с 2004 года, – сократили количество. Поэтому в Тюмени было двадцать девять детских домов, а осталось три, и еще один скоро закроют. И было два дома ребенка – один в Тюмени, другой в Тобольске. В Тобольске в доме ребенка – пять детей маленьких, а в Тюмени – пятнадцать. Мы договорились, что сделаем один на двадцать детей – хотя здание рассчитано на сто двадцать, – а второй отдадим детскому садику. И это не Астахов в 2010 году пришел – это Собянин в 2004-м начал делать. Астахов только пришел, увидел, поддержал и про позитивный опыт начал рассказывать.

Или Калуга – там было четырнадцать детских домов, сейчас два, а завтра останется один. В 2010 году калужский губернатор со мной спорил. Говорил:

– Во-первых, зачем нам уполномоченный по правам детей? Не понимаю. Лишняя трата денег и вообще бюрократия. Во-вторых, у нас все прекрасно. Моя жена занимается детскими домами, посмотрите, у нас все замечательно.

А я ему на пальцах объяснял. А калужский губернатор в рейтинге стабильно занимает первое место. Это человек, который за несколько лет вывел область из дотационных в донорские. В Калужской области зарегистрированных предприятий работает больше, чем в Швейцарии. Завод «Самсунг», завод «Фишер», Новолипецкий металлургический комбинат – их филиал там, в Калуге, стоит. Всю плазму «Самсунг» делают в Калуге, «Фольксвагены» и «Ауди» собирают и т. д.

Губернатор со мной спорил. Но в конце концов пришел к тому, что, действительно, правильно сокращать, а высвобождающиеся деньги направлять в социальную сферу. Как та карельская школа-интернат: ее закрыли – полтора миллиона в год, 125 тысяч в месяц! Назовите мне сегодня – сколько из ста русских семей, произвольно выбранных, могут потратить на ребенка такие деньги? Многодетные матери ищут, как бы лишнюю тысячу найти. Мать с ребенком-инвалидом получает грошовое пособие и вынуждена думать – а может, отдать ребенка в детский дом-интернат, где его будут хоть как-то лечить, кормить и обеспечивать? А в детском доме-интернате на его содержание будет тратиться значительно больше ста тысяч рублей в месяц, совершенно точно.

Дело в том, что раньше у государства, если взять, например, 1990-е и начало 2000-х годов, не было этих денег, социальные обязательства не выполнялись. Но последние лет восемь они точно исполняются. Деньги идут. Как они расходуются губернатором, министрами и руководителями детских учреждений – это другой вопрос.

Скажу честно: самое тяжелое сопротивление я встречал со стороны директоров детских домов, которые сидели на своих местах железобетонно. Это же надо понимать – у тебя комбинат: фабрика-кухня, фабрика-прачечная, гараж на пять-шесть автомобилей, у тебя детские деньги, которые, с одной стороны, ты не можешь тратить, но с другой – есть варианты. Я понял, как все это работает. Ты создаешь при себе какой-нибудь попечительский совет и умело доишь всевозможных благодетелей, которым всегда можешь показать ободранную спальню, рваную рубашечку, несчастного ребенка. И ты, конечно, ни в коем случае не должен отдавать ребенка в семью. Потому что вот у тебя живет сто детей, ты отдал одного – считай, минус полтора миллиона в год. Отдал двух – минус три миллиона в год. И так далее. Скажите, пожалуйста, много ли у нас найдется абсолютных бессребреников? И те, о ком я сейчас говорил, – это вовсе не хапуги какие-то. Сплошь милые люди.

Я ни в коем случае не хочу сказать, что все директора детских домов – жулики. Неправда. Это не так. Но покажите мне повара, который, когда будет готовить сто котлет на сто человек, не сделает сто две котлеты из этого же количества фарша. Покажите мне завхоза, который, покупая килограмм гвоздей, не отсыпет себе пятьдесят граммов. И так везде. Пачку бумаги – ну почему не взять, правда? Есть же бумага, все равно же закупают. И вот так всё.

Но постепенно стало получаться. Я убедился, и другие поверили, что можно переломить эту тенденцию застоя в детдомовской, интернатной среде – с точки зрения системы управления. И я заговорил о том, что надо сокращать детские дома, закрывать их, больше отправлять детей в приемные семьи; надо оставлять детей в родных семьях, не надо бесконечно лишать родительских прав! В первый год, когда я докладывал президенту, было 83 тысячи лишений родительских прав. А за год до этого – больше 90 тысяч. Представляете? Только лишений родительских прав. Плюс еще различные факторы, которые влияют на ситуацию. Дети отказные, например. Новорожденных отказных детей в начале 2000-х годов было до 30 тысяч ежегодно. Тридцать с лишним тысяч новорожденных детей, от которых матери отказывались в первые дни после рождения!

В 2014 году отказных детей было чуть меньше четырех тысяч. Лишений родительских прав – 36 тысяч (против, напомню, почти ста тысяч за несколько лет до того). То есть мне пришлось уговаривать судей, прокуроров, воспитывать органы опеки – мы провели несколько семинаров, организовали целый съезд в Уфе весной 2013 года, собрали представителей всех органов опеки. Ведь опека – это передовой рубеж. Они видят неблагополучие, они принимают решения, составляют справки и т. д. Их все время ругают. А у них сумасшедшая нагрузка, потому что по норме должно быть две с половиной тысячи детей на одного специалиста, а у них по 10–12 тысяч. Есть территории типа Магадана, где и по 20 тысяч детей на одного специалиста опеки приходится. Тут если хотя бы каждый придет и попросит одну справку написать – специалист полжизни их писать будет. А с них же еще и спрашивали. Акт об изъятии ребенка они составляют, акт обследования жилищных условий тоже они… Когда проходил съезд, многие из сидевших в зале плакали:

– Господи, нас за всю жизнь никто не собирал, нам ничего этого не объясняли, не говорили!..

Они же в муниципальном подчинении находятся – какой муниципалитет, какой мэр, такая и политика. У них нет единого федерального начала – это мы снова возвращаемся к вопросу о министерстве по делам семьи. Нет единого начала у опеки. В России 25 тысяч муниципалитетов – и это 25 тысяч самостоятельных маленьких комиссий.

Я решил еще и с другой стороны зайти. Пошел в министерство экономического развития к заместителю министра – тогда министром была Эльвира Сахипзадовна Набиуллина – и спросил:

– А можно посчитать и посмотреть, сколько мы тратим на детские дома и тому подобные учреждения?

И мы так часа два с половиной проговорили, наверное. Я тогда сказал:

– Вот по тем цифрам, которые я вижу, я считаю, что мы огромные деньги тратим в никуда. В год из бюджета – более 500 миллиардов рублей!

Вспомните, что я рассказывал про школу-интернат в Карелии или школу-интернат в Ижевске. Кого мы там воспитаем, если они уже бандитами выросли? Если директор был неспособен справиться с воспитанниками и за три года просто развалил все? А тратим ведь столько же. По сто тысяч в месяц. В самых бедных регионах – во Владимирской области или Ивановской – все равно минимум 50 тысяч в месяц тратится на одного ребенка в детском доме. Ну дай ты 10 тысяч рублей одной маме, которая не сдаст малыша в детский дом, даже если у нее работы нет! Дай 20 тысяч, если это ребенок-инвалид. Помоги сохранить детей в семье!