Наши танки дойдут до Ла-Манша!
Шрифт:
В итоге вышли вчетвером, я и со мной трое бойцов — радист ефрейтор Солдатов и два рядовых, Зиянчурин и Палкин. Все трое были из молодняка и кроме караульной службы ничего не видели.
Солдатов ещё кое-как умел работать на рации, да и стрелять его вроде бы научили (я лично пару раз видел, как он это делает), а вот остальные двое, по моим первым впечатлениям, были полными и, я бы привычка даже сказал, законченными мудаками — (а точнее — отсутствие привычки) ходить по лесу вразвалочку, шаркающей походкой, словно у себя дома из кухни в нужник, бегающие затравленные глаза, перманентное ожидание чего-то ужасного прямо-таки из-за каждого куста, плюс манера разговаривать исключительно неумело-заикающимся матом и дурацкий, беспричинный смех по любому поводу. Хотя таких долбанутых, с явными аберрациями в поведении сейчас полно и среди молодых, и среди старых — слишком у многих воспоминания об относительно комфортной довоенной жизни в сравнении с нынешней, невесёлой, реальностью вызвали,
Разумеется, моих доводов о боевых качествах новобранцев начальство, как всегда, слушать не пожелало мол, — нет у нас, майор, для вас других солдат, работайте с тем, что есть.
Ну и, как водится, как я и предполагал, всё пошло не гладко, и беда подкралась неожиданно и в то же время ожидаемо. В середине первого дня пути, когда наша разведгруппа» уже прошла километров пятнадцать, рядовой Зиянчурин, которому приспичило высморкаться под встреченный куст, не заметил на своём пути какой-то то ли ямы, то ли промоины, оступился в неё и, похоже, сломал ногу.
По счастью, от проезжей дороги мы тогда удалились ещё не особо сильно. Поэтому мы (а точнее, я, остальные на мои медицинские манипуляции только лупали глазами) зафиксировали перелом при помощи подходящего куска дерева и доложили по рации о случившемся. Начальство, подумав секунд тридцать, приняло «соломоново решение» — рядовой Палкин берёт пострадавшего на закорки и скорым шагом волокёт его на себе в обратном направлении, к месту, где его встретят патрули. Ну а мы с радистом продолжаем выполнять задание.
На том, как говорится, и разошлись. Палкин, который был очень недоволен своим новым заданием, оставил нам часть автоматного боезапаса и ещё кое-какие тяжести, вроде гранат и взрывчатки (жрачку на двоих он, что характерно, выкладывать не стал, по-моему, они с Зиянчуриным на обратном пути быстро стрескали весь этот, рассчитанный не менее чем на неделю, НЗ), после чего, матерясь и страдальчески прихрамывая, потащил-таки Зиянчурина туда, куда велели. Мы с ефрейтором доложили об этом по радио и двинули по прежнему маршруту.
Надо сказать, Палкин тащил коллегу до места довольно долго, но в итоге всё же добрался. Прошлой ночью нам по радио сообщили, что и раненый, и «сопровождающий» уже в «Форпосте № 7». Как говорится, и то ладно.
А вот нам с радистом оставалось до искомого объекта (которого, может быть, и вовсе в природе не существует) ещё километров десять или около того. Точнее определиться было сложно, поскольку местность теперь не всегда соответствовала довоенным армейским картам. Идёшь, бывало, и вместо обозначенного на карте поля попадаешь в молодой лес, или вместо холма вдруг обнаруживается овраг. Про населённые пункты я и не говорю....
В общем, с полчаса мы шли по лесу параллельно дороге, в практически абсолютной тишине, если не считать шумов и шорохов, издаваемых ветром, естественный птицами и прочей живностью, — фон, к которому я лично уже привык. Радист Солдатов потел от волнения и очень старался меньше шуметь, но это у него получалось плохо, поскольку он был обут в справные, но явно великоватые и тяжеловатые для него кирзовые сапоги. Разведчик, мать его так...
Справа всё так же тянулась старая дорога, на которой почти не было бренных останков автотранспорта — только один раз через листву мелькнул на обочине ржавый остов колёсного трактора «Беларусь» с прицепом, и ничего более.
Минут через десять после того, как мы миновали руины трактора, на другой стороне дороги вдруг неожиданно засуетились начавшие летать туда-сюда между деревьев со своим характерным, свистящим треском сороки. Кто-то их явно шуганул...
— Ложись! шепотом приказал я радисту.
— Что там? — одними губами вопросил он, залегая за деревом и выставив перед собой ствол автомата.
— Кто-то идёт, — тем же еле слышным шёпотом пояснил я и добавил: —Без моей команды не стрелять! И помалкивай!
После чего я сам присел на колени и, пристроив карабин на удачно подвернувшийся раздвоенный ствол невысокого деревца, неспешно обозрел в оптику дорогу и лес на другой её стороне.
Поначалу кроме шума сорок и других потревоженных птиц ничего не было слышно, но потом птицы слегка унялись, и я услышал, что с той стороны к дороге действительно кто-то идёт. И, похоже, не один. Но идёт как-то довольно шумно и неумело.
А минут через пять зелень кустов на той стороне дороги
заколыхалась, и из леса выбралась тёмная фигура. Я всмотрелся в неё. Так. Мужик. Невысокий. Темноволосый, с длинной бородой. Волосы тоже длинные, но видно, что время от времени их, как и бороду, чуть подрезали. Физиономия тёмная. Одет в гражданского образца штормовку из брезентухи, штаны грязные до состояния полного обесцвечивания, на ногах разбитые ботинки (левый явно «просил каши» — носок обмотан тряпкой), под штормовкой видно что-то вроде драного свитера. За плечами здоровенный рюкзак туристского образца, в руках — обрез двухстволки. Кроме него вооружён висящим на поясном ремне справа длинным ножом в самодельных ножнах (судя по грубой рукоятке — нож тоже самодельный).Вообще, наличие огнестрельного оружия (в данном случае — обреза) —это уже повод остановить и обыскать его владельца. На любое оружие должна быть разрешительная бумажка с печатью, выданная каким-нибудь ближайшим гарнизоном. А при отсутствии таковой оружие следовало конфисковать. Как ни странно, эта система вполне себе работала, поскольку найти сейчас бумагу, чернила, а уж тем более подделать печать кому попало было нереально. По идее оружие для охоты и самообороны было разрешено, и в поселениях, контролируемых нынешней «советской властью», на руках у жителей были в том числе автоматы Калашникова и карабины Симонова. Контроль за ними был достаточно жёсткий. Вот только мы сейчас были не в обычном патруле и раскрывать себя раньше времени не следовало. Тем более, что бородатый хозяин обреза (а обрез из ружья делают отнюдь не для охоты) явно попытается стрелять по нам или бежать (или и то и другое сразу), а это предполагает лишний шум и расход боеприпасов. Нет, ну его на фиг...
Между тем, выйдя из леса, мужик прошёл по паре шагов вправо и влево, осматриваясь по сторонам. Потом повернулся ко мне спиной (здесь я увидел, что сзади к его рюкзаку был приторочен неумело свёрнутый тюк, где, судя по торчавшим из него валенкам, была зимняя одежда) и помахал рукой кому-то за своей спиной. Из кустов показалась ещё одна фигура, потом ещё и ещё. Так, ещё два мужика, судя по виду — городские. Тоже грязные, небритые и нестриженые, один без половины зубов во рту (судя по тому как он тяжело дышал этим самым, широко открытым ртом — или простужен, или проблема с лёгкими, а может, и нос сломан), в «олимпийке» и трико с начесом, второй помоложе, в драной кожаной куртке с заплатами на локтях и армейских штанах на пару размеров больше, чем нужно. Обуты один в резиновые сапоги, второй — в выцветшие кеды. За плечами битком набитые рюкзаки (у одного явно импортный рюкзак весёленькой, когда-то оранжевой окраски, такие до войны, дай бог памяти, у альпинистов и очень крутых туристов иногда попадались), к которым приторочены зимняя одежда и котелки. Огнестрельного оружия нет, у одного в руках небольшой, видимо хорошо заточенный, топорик, другой тащит на плече самодельное копьё — к кое-как оструганной длинной палке приделано лезвие длинного ножа. За этими мужиками из леса медленно вышли две бабы, тоже городского вида, но грязные и замотанные в невообразимое тряпьё. Без оружия. Обуты одна в кеды, Вторая — в высокие галоши. За плечами, как и у мужиков, рюкзаки. У передней бабёнки, которую выделяла повязанная на голове относительно чистая косынка с эмблемами московской «Олимпиады-80», на руках был характерный свёрток из грязно-серого шерстяного одеяла. Похоже, что с новорожденным, который при движении не издавал никаких звуков. Спал, наверное. За бабами из леса спустился замыкающий пацан — лет десяти-двенадцати, тоже с рюкзаком, в грязном тренировочном костюме явно с чужого плеча и резиновых сапогах, подпоясанный солдатским ремнём, на котором висели знакомого вида ножны — то ли штык-нож от «АКМ», то ли нечто похожее. За плечами у недомерка тоже был рюкзак с притороченным к нему шанцевым инструментом (по-моему, там была большая сапёрная лопата и что-то ещё). Выглядел пацан не лучшим образом — на голове практически нет волос, а на левой щеке просматривались какие-то язвы нехорошего вида — похоже, больной, явно из числа облучённых, или вроде того. Две семейные парочки, плюс некий «довесок»? Одна-то семья тут точно имела место быть — тип в кожанке подошёл к нёсшей новорожденного бабёнке и что-то сказал. Со своей позиции я в подробностях видел в оптику даже выражения их лиц, но, увы, не слышал, о чём они говорят. А подходить ближе или угадывать смысл их разговоров по губам у меня не было ни малейшего желания.
Выйдя на открытое пространство, шестёрка этих, густо облепленных прошлогодним репейником и прочими подобными сухими колючками (попыток стряхнуть репьи с одежды эти личности даже не предпринимали), незнакомцев какое-то время постояли на месте. Потом бородач, лицо которого в этот момент стало очень значительным, словно у бронзового памятника Ильичу, что-то сказал и ткнул перстом куда-то на нашу сторону бывшей дороги. Следуя этим, видимо, «ценным указаниям» данного доморощенного Ивана Сусанина с обрезом, все шестеро двинулись в лес на нашей стороне дороги, войдя в него метрах в пятидесяти впереди нас. Потом, судя по страшному шуму, они углубились в лес и начали забирать всё дальше и дальше влево — я слушал, пока хруст веток и прошлогодней листвы под их ногами не затих окончательно.