Наши уже не придут 5
Шрифт:
«Да, Сатьяграха — это, несомненно, полезная штука», — подумал Ежов, сходя с помоста. — «Если вы хотите изменений лет через этак двадцать-тридцать… И как же это — совсем без насилия?»
Его учение «Прем марг», что означает «Путь любви», служит неявным мостом между традиционными воззрениями индийцев и идеями социализма и коммунизма.
Есть у него постулаты, поразительно близкие простому народу, но, при этом, не отдающие социалистической направленностью.
«Любить ближнего — значит разделять с ним хлеб, работу и достоинство». Ганди и его последователи делают это в очень ограниченных масштабах,
«Настоящая любовь — это не пассивное сострадание, а действие ради общего блага». Ганди же предлагает только сострадать и говорить, много говорить, а это почти равносильно бездействию.
«Любовь требует защиты — если кто-то хочет отнять у тебя право любить ближнего, ты обязан бороться». Сатьяграха Ганди предлагает терпеть побои, унижения и несправедливость, робко надеясь, что это непротивление что-то изменит в голове насильника.
«Если любишь свою землю — работай на ней, а не давай её угнетателю. Если любишь своего брата — помогай ему, а не смотри, как его бьют. Если любишь свою страну — борись за неё, а не кланяйся тем, кто её грабит». Это напрямую противоречит учению Ганди, но так просто и очевидно, что ему нечем ответить, при этом не прослыв прихлебателем колонизаторов.
«Англичане говорят, что они „несут цивилизацию“, но они воруют наш хлеб, золото и свободу!» Это постулат, из-за которого к Ежову возникло много вопросов со стороны бомбейской администрации, но повезло, что он не озвучивал его на своих собраниях. Но он распространился через листовки и буклеты, а за них отвечает не Ежов и не его секта, а какие-то «посторонние люди».
После этого этапа работы, наступит следующий, в котором появятся новые постулаты, с немножко другим наполнением:
«Если кто-то говорит, что любит народ, но при этом живёт в роскоши и управляет им, как рабами — это ложь!»
«Неприкасаемые — это наши братья, так же, как крестьяне, торговцы и ремесленники».
«Бог дал нам одну кровь, одни руки, одну землю — почему же мы делимся на касты?»
«Но те, кто сидит во дворцах, кто богатеет за счёт других — это не наши братья. Они не любят нас, а лишь используют — и это главный грех!»
«Если в стране есть богатые, которые не работают, и бедные, которые трудятся день и ночь — это не любовь, а обман».
«Настоящая любовь — когда каждый получает по труду».
«Если ты не работаешь, а живёшь за счёт других — значит, ты вор, и у тебя нет любви!»
«Так жили наши отцы — так будем жить мы!»
Вот за это Николая могут вполне обоснованно закрыть в зиндане или тихо притопить в ближайшей речке.
— Как там толпа? — спросил Ежов у Рамануджана, своего ближайшего и вернейшего сподвижника.
— Толпа настроена решительно, гуру, — ответил он, отвесив глубокий поклон.
Он подобрал его на улице, умирающего от голода и больного, дрожащего от лихорадки. Он вылечил его, выходил, своими руками поил его куриным бульоном, а после этого поселил в гостевую комнату своего особняка.
Ежов очень хорошо разбирается в людях: ему хватило двух задушевных разговоров, чтобы убедиться в фанатичной преданности Рамануджана своему духовному наставнику. Он настолько лоялен, что Николай даже посвятил его в часть своих ближайших
планов и дал возможность вести самостоятельные проповеди. И Рамануджан построил у себя в голове какое-то искажённое понимание социализма: он уверен, что уже при социализме удастся построить общество всеобщего благоденствия и справедливости.— В прошлые разы было точно так же… — с сомнением произнёс Ежов.
— Уверяю вас, благословеннейший, — зачастил Рамануджан. — В этот раз всё будет иначе!
Николаю нужны были бесчинства и беспорядки. Желательно с массовыми жертвами. Желательно среди индусов.
Для этого он уже в четвёртый раз проводит «спонтанные» митинги по различным поводам. В этот раз он использовал подвернувшегося Ганди, который сам напрашивался на публичные дебаты. Только вот Ежов, до сегодняшнего дня, не был уверен, что сможет аргументированно развалить линию защиты своего главного оппонента. Но сегодня с утра ему пришла в голову мысль: «А зачем устраивать диалог, если можно устроить монолог?»
Ганди пришёл на громкий публичный вызов, наверное, приготовил очень много аргументов и контраргументов, но успел озвучить лишь несколько из них, после чего был грубо прерван Ежовым и больше не смог вставить и слова.
Второй раз Махатма на такое не клюнет, больше публичных дебатов с ним у Ежова не будет, поэтому Николай очень надеется, что сегодня прольётся кровь. Желательно литрами.
— Возьми с собой ближних любящих и иди распалять толпу, — велел Ежов. — Если толпа сама не начнёт, то ты знаешь, что делать. Сегодня можно.
— Слушаюсь и повинуюсь, гуру… — вновь глубоко поклонился Рамануджан, после чего поправил сокрытый под халатом пояс с кобурой и покинул покои.
«Они сразу подумают на меня», — задумался Николай, меря шагами свои покои. — «Да и Ганди не упустит возможности ткнуть в меня пальцем и обвинить в том, что это по моей вине на улицы Бомбея пролилась кровь».
Это значило, что ему уходить из города прямо сейчас — если что-то начнётся, он уже будет в безопасности, а если ничего не начнётся, то он просто поедет медитировать на берег озера.
Николай залез в свой четырёхлитровый «Бентли», в котором его уже ждали водитель, по совместительству телохранитель, а также его женщины.
— Едем на озеро, — приказал он водителю.
— У нас будет пикник? — спросила Шакантала.
Она новенькая, из обеспеченной семьи — прониклась учением Ежова и сбежала из дома. Отец с братьями нашли её в Бомбее, в доме Ежова, а тот решил проблему просто — заплатил очень серьёзный выкуп, удовлетворивший родственников полностью и чуть-чуть сверху.
— Лучше, — улыбнулся Николай.
Чандра и Кири похотливо захихикали.
Обе успели родить ему по двое детей, а Шакантала только недавно оказалась в положении.
Махатма Ганди критикует его за эту «безнравственность» — Николай живёт с шестью женщинами в одном доме, не женился ни на одной из них, завёл с ними одиннадцать детей, что, вообще-то, должно порицаться индийским обществом. Только вот у Николая полноценная секта примерно на четыреста тысяч человек. Только в Бомбее у него около восьмидесяти тысяч последователей разной степени приверженности. А сочувствующих и, что немаловажно, завидующих ещё больше. Ведь если завидуешь, значит, хочешь так же…