Наско-Почемучка
Шрифт:
Мы подсели к нему, взяли за ослабевшие руки.
Сейчас я понимаю, что не только мы с Наско знали о своём времени, о добром и хорошем мире. Бай Владо, Иван и Васил тоже мысленно достигают его, только оно для них — будущее.
И о нём они мечтают и за него сражаются. Будущее освещает им путь и даёт им силы. Здесь и сейчас, как заботливые пахари, сеют они его семена.
Как прекрасно, когда есть у тебя день, который называется «завтра»! Когда ждёшь его и когда встречаешься с ним. А если нет у тебя такого дня?
Из блокнота писателя
Опять я должен вмешаться в эту историю.
Первой
Она не нашла их ни в лесу, ни в доме. Их чердачная каморка была заперта, изнутри тоже никто не отзывался.
В тревожные поиски энергично включился Милчо Техника. Он высказал предположение, что оба отправились в Змеиный дол.
Милчо тут же организовал экспедицию, потому что исправить насос нужно было немедленно.
Прошлой ночью я приготовил Наско и Ванке маленький сюрприз. На своей старенькой портативной машинке переписал для них своё новое стихотворение. Перечитал его. Может быть, после я и заменю одно-два слова, но пока что решил в таком виде показать его ребятам.
Поскольку оба моих читателя что-то замешкались с утренним визитом в мою палатку, я вышел, чтобы пройтись вдоль реки.
Столик мой оставался неприбранным, был завален книгами и рукописями, а лист со стихотворением так и остался на машинке.
Экспедиция в Змеиный дол кончилась неудачей. Наско и Ванка не явились и на утреннюю линейку.
Двух пионеров в наличии не оказалось. Дело принимало серьёзный оборот. Рушилась программа целого дня. Растаяла всегдашняя улыбка товарища Николова. Он стал вызывать к себе и подробно расспрашивать каждого поочерёдно: кто последний раз видел обоих мальчишек, что они делали, как были одеты, о чём говорили, не было ли странным их поведение, не было ли возле лагеря каких-нибудь неизвестных людей?
Николов даже разрешил Данчо залезть на крышу и спуститься оттуда в окно их комнаты. В комнате всё оставалось на своём месте. Кровати застелены, походная радиостанция, как всегда, — в углу. На столе лежали несколько номеров «Септемврийче» и куча разноцветных камней из Змеиного дола.
Данчо заметил, что нет только бинокля.
— В конце концов, не провалились же они сквозь землю и должны же где-то быть! — ворчал Николов.
Учитель несколько раз бросал на меня испытующий взгляд. Я опускал глаза и молча пожимал плечами. Чем я мог ему помочь? Если всё это было какой-то шуткой, то она непростительно затягивалась и была не так уж умно задумана.
Мы опять вышли во двор, который на этот раз показался необыкновенно широким и пустым. Словно куда-то пропало не двое мальчишек, а по крайней мере половина всех ребят. И было так тихо, как будто даже птицы прекратили петь и лес вокруг перестал шуметь.
Уже несколько минут одно предположение упорно скреблось у меня в мозгу. Но оно было ещё расплывчатым, я не мог его высказать вслух встревоженному, потемневшему лицом учителю.
Николов решил позвонить в соседнюю деревню, в дома отдыха и на станцию горноспасательной службы возле Руен.
Данчо затрубил в отрядный горн. Его голосистый призыв понёсся над полями и долами, потоками и горными вершинами. Кто бы ни бродил в этот час где-нибудь в дебрях Осогова, не мог не услышать и не откликнуться
на этот призыв.Я на минутку вернулся в свою палатку, чтобы обуть кеды и захватить куртку. Может, придётся до ночи ходить по горам в поисках исчезнувших мальчишек.
Я сразу почувствовал, что без меня кто-то в палатку заходил. Сначала я даже не мог понять, по каким именно признакам я ощутил чьё-то постороннее присутствие. Беспорядок на постели и на столе был тот же самый. Но книги лежали не на тех местах. Томик Гайдара был переложен на стул. Листок, который остался на машинке, был заменен другим. Кто-то похозяйничал на моём столе!
На листке бумаги было написано не моё стихотворение, а какое-то письмо. Письмо было адресовано мне. Было заметно, что по некоторым клавишам ударяли с силой, а иные буквы были едва различимы. Одна клавиша не успела вернуться на место. Так и застряла на полпути.
«Товарищ Асенов!
Мы Вас просим, успокойте товарища Николова. С нами не случилось ничего плохого и страшного. Пусть он не тревожится. Мы сами найдёмся. Убедите его каким-нибудь образом, что нам не угрожает опасность.
После мы Вам всё расскажем и всё объясним.
Ещё раз извините, что не дождались Вас. Мы вернёмся через два-три дня».
Внизу не было ни даты, ни имени. Но мне и не требовалось. Я стоял посреди палатки и вертел в руках Цветанкину матрёшку, неизвестно как попавшую ко мне на стол.
Рассказывает Наско-Почемучка
Сейчас очень легко говорить: «Наско, ты поступил неправильно, ты тут поторопился. Надо было поступить так-то и так-то».
Сейчас очень просто давать всякие советы и наставления.
Но тогда нам с Ванкой вовсе не было легко.
Мы стояли возле окна в своей комнатке и смотрели, как утро пытается победить ночь. Темнота, тяжело навалившаяся на лес, казалась непоколебимой, вечной.
Думалось, мы никогда не дождёмся рассвета. Словно и не было на этом свете ни наших трёх домиков, ни зелёной поляны, ни синевы в небе. Звёзд тоже не было видно. Всё поглотила темнота.
Мы стояли возле окна и мучительно вглядывались в темноту, хотя ничего нельзя было различить даже на расстоянии метра. Где-то я читал, что темнее всего бывает перед рассветом.
Ни один солнечный луч не показался из-за горы. На тёмном небе не было ни единого просвета. И всё же чувствовалось, что наступает утро. Я ощущал его приближение по каким-то едва уловимым далёким звукам, по какому-то лёгкому трепету в воздухе.
Мы все знаем, что Земля вращается вокруг Солнца и вокруг своей оси. И я это знаю и не однажды сам себя спрашивал, почему мы живём и не замечаем того, что она вращается.
В то утро в первый раз в жизни мне показалось, что я это вращение испытал на себе как раз в тот момент, когда несколько ослепительно белых лучей взметнулось из-за Ряды и словно зацепилось за вершины самых высоких сосен.
Рассветало потому, что наша планета вращалась. В Осогове, в лесной хижине, в комнате под чердаком, я наконец понял это. Из густой мглы выплыли два других домика и спины ближайших горных склонов. Лес просыпался. И не было в нём ни одного незанятого местечка — всюду шла жизнь: под землёй, на земле, в деревьях, на деревьях, в воздухе. Я глядел на приходящее утро, и меня мучили тысячи вопросов.