Наследие капитана Флинта
Шрифт:
Из окна номера мне видна была гавань и, когда я мог делать это, не опасаясь, что меня увидят, я наблюдал, как удаляется ярко-синий сюртук доктора Баллантайна, направлявшегося вместе с Вэйлом к черному бригу. Потом я осмотрел комнату и обнаружил в прихожей большое зеркало.
Но что за незнакомец глядел на меня из этого зеркала?! Я никак не ожидал увидеть такое! Всякий, кто меня помнил, даже моя матушка, с трудом разглядели бы в этом незнакомце человека, которого они знали. Кожа на лице стала темно-коричневой, кончик носа – в шрамах от волдырей. У меня почти ничего не осталось от бровей и ресниц. И что-то изменилось в форме одного уха: это придавало иной вид голове. Но более всего изменились волосы –
По правде сказать, я воспринял свою изменившуюся внешность со смешанными чувствами. С одной стороны, меня радовала маска, которой я был так естественно снабжен: горбун ни за что меня не узнал бы. С другой стороны, я был огорчен утратой внешности, которой обладал. Если быть правдивым с самим собой, я никогда не считал, что выгляжу человеком светским. Но и в том, чтобы ведро на голову надевать, с целью не распугать ни детей, ни зверей, тоже не нуждался. Я также счел, что мне не следует торопиться начинать говорить, так как у некоторых людей (я и сам среди таких) слуховая память более долговременна, чем зрительная.
Доктор Баллантайн вернулся один. Он вошел в комнату, предварительно осторожно постучав в дверь. Взглянув на меня, он кивнул.
– Вы поедете со мной. Я повидал вашего сэра Томаса Молтби. И поражен, что вы еще живы.
Опираясь на руку доктора Баллантайна, с растянутой в кисею полотняной повязкой, свисающей на лицо, я покинул гостиницу и медленно прошел к лестнице, у подножия которой ожидал открытый экипаж доктора. Молодой уроженец этих мест весьма заботливо помог мне сесть, и мы отправились в путь неспешным аллюром.
В нескольких сотнях ярдов от гавани (кажется, я слегка вздрогнул, когда мы проезжали мимо стоянки черного брига) дорога сменилась проселком и пошла по сельской местности, среди огромных деревьев с пышными кронами и яркой листвой; множество разноцветных птиц, щебеча, сидели на деревьях и вились в воздухе под жарким солнцем. Мы катили вдоль моря, а затем проселок повернул прочь от берега. Место было мало населено, лишь кое-где виднелись строения – вроде бы временные – с крышами из плотных листьев; всего пару-тройку раз мне на глаза попались большие белые или розовые дома, некоторые даже с колоннами.
После крутого поворота на изрезанную колеями дорогу, доктор Баллантайн привлек мое внимание, указав наверх.
– Вон там, – сказал он, – и там.
Он показывал на два дома, один из которых был больше и величественнее, но оба – весьма приятные глазу. Их разделяло расстояние, как мне показалось, мили в две.
– Первый дом – мой, там вы и будете жить. Второй – это дом, который вы хотите посетить.
У дома доктора Баллантайна нас встретила стайка прелестных детишек, красиво одетых и очень веселых. Они столпились вокруг отца так мило, что я с болью вспомнил о Луи и подумал о собственных детях, которые у меня когда-нибудь будут. К нам вышла жена – воплощенная элегантность. Как выяснилось позже, она была урожденная француженка, дочь посла. Она приветствовала меня так, будто я тоже был человеком высокого статуса, и в то же время – как если бы я был давним другом семьи.
За обедом она (а не ее муж) поведала мне романтическую историю их знакомства.
Он был судовым врачом, она – пассажиркой. На пути из Бордо в Ливерпуль она заболела – у нее появились проблемы с дыханием. Он рекомендовал ей жить в теплом сухом климате и упомянул этот порт, воды которого мы могли видеть с той веранды, где теперь сидели. Ее ответ был воспринят как слишком дерзкий всеми, кто ее знал, – кроме доктора: «Я отправлюсь туда, только если вы будете меня сопровождать!»
С тех пор как
они приехали сюда, не было ни одного дня, чтобы давняя, так мучившая ее болезнь напомнила о себе.– А теперь расскажите мне вашу историю, – попросила она тоном, которому невозможно было сопротивляться.
Мой рассказ был лишь отчасти историей «Испаньолы» и моей страшной миссии. Я хотел пощадить ее слух, избегая жестоких подробностей; но во мне зародилось еще более сильное желание – поведать ей о моих чувствах к Грейс.
Миссис Баллантайн слушала очень внимательно. Когда я закончил, она сказала мне:
– Я верю – вы добьетесь успеха, мистер Хокинс. Вы гораздо более тревожитесь о других, чем о самом себе. И, насколько я могу судить по опыту моего мужа, такое всегда приносит свои плоды.
Когда я в ту ночь укладывался спать, где-то неподалеку пела ночная птица. Меня волновал мой план, но успокаивала безопасность этого дома. Спокойствие победило, и я, впервые со времен «Испаньолы», заснул прекрасным, крепким сном. Без кошмарных сновидений.
24. И вот мы встречаемся вновь
Баллантайны подарили мне заботу, мир и покой. Моя жизнь в их доме была полной противоположностью тому, что со мной произошло. Казалось, силы мои возвращаются с необычайной стремительностью, однако я проводил дни в праздности на веранде дома или в затененных комнатах, а то и медленно прогуливаясь в саду под огромными деревьями с широкими, плотными листьями. То, как быстро я почувствовал себя поздоровевшим, казалось, противоречило тому, как медленно я на самом деле выздоравливал, – приятнейшее противоречие!
Посланцы доктора доставляли на бриг сообщения о моем состоянии. В ответ нам сообщали предполагаемую дату отплытия. Мы много раз беседовали с доктором Баллантайном о моих прежних приключениях, но более всего – о том, что я собираюсь предпринять. В этом отношении у него поначалу были серьезнейшие сомнения; он и позднее продолжал высказывать мне свои опасения, однако постепенно пришел к заключению, что ему следует оказать мне поддержку. Я думаю, он принял такое решение, тревожась за мою жизнь; но я также подозреваю, что его заинтересовал сам характер и порядок осуществления моего плана.
Что же касается имени, которое я ему назвал – имени его соседа (как я надеялся и как в действительности оказалось), то доктор по моей просьбе отправил ему записку, прося позволения нанести ему дружеский визит «вместе с гостем, прибывшим на остров»: моего имени он не упомянул. Первый ответ был отрицательным, и я почувствовал, что натолкнулся на серьезное препятствие. Мы снова обдумали ситуацию, и доктор Баллантайн послал еще одну записку, на этот раз в более убедительных и доверительных выражениях, заверяя своего соседа, что наш визит к нему может принести значительную пользу.
В тот же день пришел ответ с приглашением приехать тотчас же, и мы уселись в ландо.[110]
– Я ведь предупреждал вас о своих сомнениях по этому поводу, – сказал доктор.
– Как вам известно, я их вполне разделяю, – ответил я.
– Тем не менее я принимаю ваши доводы, – сказал он. – Они представляются мне весьма существенными. Хотя кое в чем не вполне безупречными.
Ландо поднималось вверх по дороге. Как ярко сияло море под массивной столовой горой, дававшей столь прекрасное укрытие этому заливу! Миссис Баллантайн описывала мне бури, какие бушуют в небе над их холмом и гаванью у его подножия. Когда я впервые оказался здесь много лет тому назад, я был слишком сонным и слишком юным, чтобы запомнить все подробно. Теперь же я сидел в ландо очень взволнованный и, как всегда бывает, когда испытываешь душевный подъем, впивал окружающий меня пейзаж с более обостренным вниманием, чем когда бы то ни было.