Наследие страха

– Тайна, разве нет? – спросила Бесс. Казалось, она уже оправилась от скорби по Бобо и теперь наклонилась вперед в своем кресле, глаза ее блестели, губы изогнулись в ласковой улыбке.

– Она где-то его спрятала, – предположила Элайн.

– С чего бы сумасшедшая женщина стала тратить время на то, чтобы спрятать нож, когда ее вина и без того была достаточно очевидна?

– А зачем вообще сумасшедшие что-нибудь делают? – ответила девушка вопросом на вопрос. – Помните, что она утратила всякий здравый смысл. Она действовала нелогично. Нельзя пытаться разумно обосновать то, что она делала и почему.

– Может быть, все было так, как вы говорите, – допустил Джерри. Он говорил с придыханием, что-то предвкушая, и это внушало Элайн тревогу. Но тогда почему нож не обнаружили при поисках?

– Кто его искал?

– Полиция. Бесс добавила:

– Они всем нам устроили на какое-то время скверную жизнь, когда не смогли найти нож. Особенно бедняге Джейку.

– Почему особенно Джейку? – спросила Элайн.

– Дурачье! – хмыкнул Джерри, качая головой при одной лишь мысли о полиции.

– У полиции были какое-то соображения насчет того, что Джейк мог.., мог напасть с ножом на детей, столкнуть Амелию с лестницы, а потом порезать себя, изобразив все так, будто на него напали. – Бесс поцокала языком. – Вы знаете Джейка. Мог ли он совершить такое черное дело?

– Нет, – сказала Элайн. – Я не могу себе этого представить.

– Наконец легавые выяснили, что дед Амелии, содержался в сумасшедшем доме, и перестали рыскать.

У Элайн слегка закружилась голова. Ей хотелось глотка свежего воздуха и немного света – ни на то, ни на другое ей не приходилось рассчитывать в этой плотно закупоренной, тускло освещенной комнате.

А Джерри продолжал спорить насчет существования призрака:

– Потом, примерно через год после убийств, мы стали слышать поздно ночью рыдания ребенка. Они разносились по всему дому, по большинству комнат.

– Гордон и Деннис были тогда детьми.

– Это другое, – заявила Бесс. – Это было жуткое завывание, не похожее на то, как ребенок просит воды или утешения. Это одна из мертвых малюток взывала к нам, вот что это было.

Немного свежего воздуха. Да, все, что ей требовалось.

И конечно, немного света.

– А потом карты, – вставил Джерри. – Карты поведали нам, что призрак однажды вернется.

– Карты? – переспросила Элайн. Она надеялась, что, поторопив их, она сможет раньше уйти.

– Мы с Джерри ходили к гадалке в Питтсбурге, – призналась Бесс. – Ее звали Джейн Мозес. Вы о ней слышали?

– Нет.

Джерри поделился:

– Она была одной из самых известных гадалок на Востоке, а может, и самой известной. Ее мать и отец были цыганами. Мать – албанской цыганкой, а отец – польским. Мать ее матери была знахаркой, которая зарабатывала себе на жизнь тем, что лечила болезни, после того как умер ее муж. А ее брат Лерой был седьмым сыном седьмого сына – и он умер на руках у Джейн.

Бесс тоже хотелось рассказать часть этой истории. Она заерзала в кресле и вмешалась:

– "Джейн Мозес" было лишь частью ее имени, самой простой для произношения частью. Она разложила карты, и погадала нам на них, и сказала, что нож вообще не прятали. Она сказала, что дух Амелии Матерли, когда он изошел из ее мертвого тела, унес нож. И она сказала – это верный знак того, что призрак собирается однажды вернуться. И она была права. Он вернулся.

– Спустя столько лет, – согласился Джерри. Немного света, прочь от этого полумрака… Немного воздуха…

Это все, что было нужно Элайн.

– Простите меня, – извинилась она. – Мне пора сходить к Джейкобу и посмотреть, как он там. Более того, это уже давно надо сделать.

На самом деле время еще не подошло, но предлог сработал. Минуту спустя она уже торопливо спускалась по лестнице к лужайке. Оттуда она направилась к кухонной двери основного здания.

Она остановилась на пороге, внезапно осознав, что дом – ничуть не лучшее место, чем сумрачная гостиная в покоях пожилой четы.

В этой кухне лежал мертвый Бобо.

И где-то в этом огромном доме лежал нож, которым Амелия Матерли расправилась с детьми, спрятанный там, где окровавленные пальцы поместили его перед самой смертью…

Элайн отвернулась и поспешила на солнечный свет, который разливался по ухоженной лужайке.

Она не знала наверняка, куда идет, но понимала, что ей какое-то время нужно побыть одной, чтобы обдумать события.

Глава 13

Элайн нашла ровную лужайку на опушке большой сосновой рощи во владениях Матерли и уселась там в ярком свете утреннего солнца, предоставив жаре выпарить из нее часть смятения и страха. И только когда она почувствовала, что успокоилась и снова владеет собой, начала размышлять над тем, что с ней приключилось, что все это значит и через что ей, возможно, придется пройти, прежде чем этот кошмар закончится.

Она не могла бросить работу и уехать, не поставив никого в известность, хотя такая мысль приходила ей в голову. Она просто не могла позволить себе такой роскоши. Когда несколько дней назад она приехала в дом Матерли, все, чем она владела на этом свете, находилось в "фольксвагене" – одежда и немногочисленные безделушки, память о детстве и тех годах, что она провела в университетской больнице. В ее бумажнике лежало лишь семьдесят долларов; у нее не было банковского счета и тайных сбережений. Даже машина пятилетнего возраста стоила не слишком много. То, что Ли Матерли любезно выдал ей вперед в счет жалованья, было весьма кстати и давало ей ощущение стабильности, какого у нее никогда в жизни не было. Если она бросит работу, не поставив никого в известность, то, по совести, ей придется вернуть чек, который он ей выдал. Потом она останется без работы – и, хуже того, без хорошей рекомендации для получения другого места. У нее даже не хватит средств, чтобы снять комнату более чем на месяц, на то время, пока она будет пытаться найти работу, и ей, вероятно, придется наняться официанткой или кем-нибудь в этом роде, и за это время ее навыки медсестры будут пропадать впустую. Нет, она не может оставить работу; она, наверное, скорее умрет, чем согласится на неустроенность безработицы.

Но помимо финансовых соображений были и другие. Во-первых, это противоречило ее профессиональной этике – оставлять пациента без помощи. Конечно, с жалованьем, которое они в состоянии предложить, и с дополнительными льготами, перепадавшими тем, кого они нанимали, Матерли сумеют найти другую медсестру за день-два, от силы за три. Но Элайн не могла заставить себя бросить пациента даже на такой короткий период времени. Она считала, что Джейкоб нуждается в ней и что было бы верхом эгоизма оставить его одного, когда у него в любой момент может разыграться новый приступ. Она понимала: ей следует также подумать о том, что будет означать уход от работы с точки зрения самоуважения. Она никогда ни от чего не убегала. Она никогда не позволяла себе поддаваться страху перед чем-либо. Если сейчас она не выдержит, если сбежит, то никогда больше не сможет думать о себе как о здравомыслящей, умной, трезвой молодой женщине, какой ей всегда нравилось себя считать.

А еще был Гордон.

В средней школе и позже на курсах медсестер никто не выказывал к ней большого интереса. Нет, время от времени ребята заговаривали с ней и просили о свидании. Но никто из них не назначал свидания дважды. И кажется, всегда поговаривали, что она "слишком серьезная" или "холодная". Ей никогда не нравилось заниматься вещами, которые нравились большинству людей. Игры навевали на нее скуку. Все фильмы, за исключением лучших и наиболее подстегивающих мысль, казались ей напрасной тратой времени. Ей не нравилось пить, даже коктейли, даже изредка, и она не находила ничего особенно интересного в танцах. Конечно, она могла понять, почему большинство молодых людей легкомысленны. Их вырастили любящие родители, и они не имели ни малейшего понятия о том, насколько холодным может быть мир. Она же имела понятие об этом и о многом другом – еще в раннем возрасте – и знала, что в мире, сплошь состоящем из западней, нужно быть трезвой, нужно быть серьезной, нужно работать, чтобы не прийти к катастрофе. Занимайся самообразованием, трать свое время разумно, всегда будь готовым к схватке с жизнью – вот что было ее кодексом с детства. И из-за этого в ее жизни не было романтического интереса к свиданиям.