Наследница огненных льдов

– Держи, кузина. Завтрак будет готов через полчаса. Самое время раздразнить аппетит.

Что ж, я не имела ничего против лёгкого перекуса. А вот Брум глаз с меня не сводил. Когда я съела без остатка свою половинку, он тяжко вздохнул и отвернулся. И что это было? Яблоки ведь такие гадостные.

А вот Эспин не спешил пробовать свою дольку. Вместо этого он вырезал ножом сердцевину, в которой сосредоточились семечки, и протянул её Бруму:

– Ну что, маленькое чудовище, будешь ещё показывать мне свой характер?

Хухморчика было просто не узнать. Он потянул ручки к угощению, но Эспин не спешил его отдавать.

– Ну ладно, ладно, – сдался Брум, – больше не буду тыкать в тебя вилкой. Дай уже сюда эту внутренность.

И он действительно взял огрызок яблока и, перебирая восьмью крохотными пальчиками, стал планомерно выковыривать из него семечки, а после отправлять их в рот и с довольным видом похрустывать. Так вот оно что, не я одна люблю есть сердцевинки. Правда, вместе с яблоками, а не отдельно от них. Видимо это сказываются детские привычки времён моей жизни в Сарпале, где ничто мало-мальски съедобное не выкидывается в мусорную корзину. А Брум, наверное, решил, что я ужасная жадина. А ведь мог просто сказать, я бы обязательно поделилась с ним сердцевинкой.

Когда настало время завтрака, и Эспин повёл меня в вагон-ресторан, в коридоре я не упустила момент, чтобы спросить:

– Откуда ты знаешь, что едят хухморчики? Дядя Густав ведь запретил приводить их в ваш дом.

– Зато у дяди Олафа живёт не меньше двух десятков этих созданий. Кузены любят подкармливать их всякой всячиной. Не раз видел, как хухморчики теряют голову рядом с любыми семечками и косточками.

Надо же, а я и не знала. Слышала только, что в еде хухморчики предпочитают несъедобные для людей субстанции. В доме дяди Руди они всегда трапезничают тайно от людей, чтобы не портить нам аппетит. Интересно, а когда мы едим привычную для них пищу, хухморчики тоже испытывают чувство недоумения и брезгливости?

Проводить эксперимент и возвращаться за Брумом, чтобы взять его в вагон-ресторан я не стала. Зато мы с Эспином расположились за двухместным столиком дрёуг напротив друга и сделали заказ.

– Скажи, – получив свои блинчики с джемом, я не вытерпела и спросила Эспина, – почему журналисты ищут командира Толбота? Это ведь не только из-за крушения дирижабля, да? А из-за чего ещё?

Эспин отправил в рот кусочек жареного бекона, а после загадочно ухмыльнулся и сказал:

– Удачное место, чтобы поговорить об этом.

– Так о чём? – не терпелось узнать мне, ибо Эспин не на шутку распалил моё любопытство. – Что ещё натворил Ялмар Толбот?

Прожевав тост с маслом и запив его глотком кофе, Эспин нехотя и вальяжно произнёс:

– Толбот шёл к Полуночным островам три недели, пока его и штурмана Ниланда не подобрал ледокол. Ниланд был истощён, на борту ему ампутировали обмороженную ногу. А вот Толбот чувствовал себя превосходно, ни о каком истощении или обморожении даже речи не шло. Интересное несоответствие, правда?

Действительно, это очень странно. А если учесть, что механик Хорген и вовсе не дождался спасения, потеряв физические и моральные силы, то состояние здоровья командира Толбота и вправду вызывает вопросы.

– Что ты хочешь сказать? – вполголоса поинтересовалась я у Эспина, – Думаешь, когда их троица двинулась к островам, то Толбот объедал своих товарищей? Большую часть убитого тюленя съел сам, а им оставил лишь крохи?

– Лучше спроси, что произошло между этими тремя, когда закончилась тюленина.

Я задумалась. А что могло произойти после, раз механик покончил с собой, штурману отрезали ногу, а Толбот теперь скрывается от прессы на Собольем острове?

– Думаешь, – предположила я, – у Толбота были банки с тушёнкой и галеты, которые выпали с дирижабля, и он держал их при себе, ни с кем не делился?

Приступив к глазунье, обложенной колечками свежих томатов, Эспин только усмехнулся и сказал:

 – А может быть, Толбот со штурманом просто съели механика.

Кусочек блинчика с клубничным джемом встал у меня поперёк горла. Пришлось спешно запить его апельсиновым соком, чтобы вслух возмутиться:

– Ты что такое говоришь?

– А что тебя так коробит? Сам факт каннибализма или то, что мы говорим об этом за завтраком?

– Какой факт? Как тебе вообще всё это пришло в голову?

– Вообще-то не мне, а экипажу ледокола, который спас Толбота с Ниландом. О, они успели увидеть и услышать много интересного. Знаешь, каким образом Ялмар Толбот избежал обморожения, при том что меховые костюмы специального пошива, которые заказал дядя Рудольф, улетели вместе с дирижаблем? На бравом командире был двойной комплект лётного шерстяного костюма. Знаешь, как он объяснил это? Сказал, что механик Хорген перед тем как прыгнуть в полынью полностью разделся и отдал всю одежду Толботу с Ниландом, чтобы после него она послужила им. Трогательная забота, правда? Столько рассудительности перед прыжком в вечность. И что характерно, мокасины, брюки, вязаная куртка, тёплое бельё Хоргена – всё это надел на себя Толбот. Штурману Ниланду не досталось ничего. А знаешь, что Ниланд бормотал в бреду, когда экипаж ледокола принёс его в тёплую каюту? Он шептал, что завещает свою кровь и плоть командиру Толботу. Интересная оговорка, весьма информативная.

Я просто онемела от всего услышанного. В голове не укладывались все те ужасы, что вывалил на меня Эспин. Командир Ялмар Толбот вместе со своим штурманом убил механика, раздел его, освежевал, а потом… Бр-р-р! Даже думать не хочется, что могло быть дальше. Но было ли всё это на самом деле, или всему виной разыгравшееся воображение экипажа ледокола? Но если вдуматься, ведь Ялмар Толбот однажды соврал, сказав, что дирижабль взорвался, а все, кто был на его борту, погибли. Неужели и о смерти механика Хоргена он тоже лгал? Знать про это могут только командир Толбот и штурман Ниланд. Но если Ниланд стал соучастником Толбота в бесчеловечном преступлении, он никогда в этом не сознается. Как и Толбот.

– К тому же, – как ни в чём не бывало продолжал Эспин, – может статься и так, что вся та история с ядовитой медвежатиной на самом деле тоже выдумана Толботом. Как знать, а вдруг в поход к островам отправились все десять человек, кто выпал из дирижабля. И планомерно день за днём они ели друг друга, пока их не осталось только двое. Честное слово, я не удивлюсь, если выяснится, что всё было именно так.

О, провидение, только этого не хватало. А что если и разбитый дирижабль не улетел, а всех, кто там был, Толбот тоже съел?

От жутковатых мыслей меня отвлекло странное чувство, будто кто-то пристально на меня смотрит. Отведя взгляд от Эспина, я посмотрела в проход, потом на дальний столик в противоположной стороне вагона, и замерла. Тот самый шпион, что вчера хотел выведать номер моего купе, сидел там и не сводил с меня глаз.

Теперь, при свете дня, я смогла лучше разглядеть его. Прямая осанка, широкие плечи. В хорошо освещённом помещении его волосы казались средне-русыми с небольшими вкраплениями рыжины. Бакенбарды до линии челюсти не оттеняли породистое лицо. Высокий лоб, прямой нос, тонкие губы, а вот глаза… Было в его взгляде что-то опасное.