Наследница. Графиня Гизела (сборник)

Нейнфельдская местность менее других была подвержена этим, из года в год повторяющимся, бедствиям. Но и здесь небольшая речка, столь безмятежная летом, в половодье неслась бурным потоком в крутых берегах, разрушая все на своем пути.

На третий день Пасхи, после полудня, горный мастер с выздоровевшим братом шли в замок Аренсберг. Бертольд через несколько дней должен был вернуться в университет. До сей поры он упорно отказывался быть представленным невесте брата. Никто не подозревал, что это юное, горячее сердце испытывало муки ревности, что-то сродни ненависти к существу, овладевшему душой его сурового, любимого до обожания брата. Дворянское происхождение Ютты было постоянной причиной его недоверия к ней, и это чувство еще более усилилось в нем со времени переселения девушки в Белый замок. В Зиверте он нашел союзника, но боязнь за счастье брата доходила у молодого человека до какого-то безотчетного страха, и иногда старик, зная по опыту, что слова его только подливают масла в огонь, сдержанно ворчал что-то себе под нос.

Студент молча шел рядом с мастером, уговорившим брата наконец познакомиться с его невестой.

Река, вдоль которой им пришлось идти, грозно бурлила, заливая прибрежный кустарник.

С каждым часом уровень воды поднимался все выше.

Горный мастер не заметил, какое мрачное выражение принял взгляд студента, когда сквозь голые ветки деревьев показался замок Аренсберг.

В замке было оживленно. Накануне приехал министр и сегодня уже уезжал в А., где на вечер был назначен большой придворный бал.

Молодые люди, поднявшись по великолепной лестнице, вошли в коридор, ведущий в комнаты Ютты. Теобальд на мгновение остановился перед дверью.

— Нет, если дело пойдет так и дальше, нашему брату оставаться здесь далее не придется! — послышался за дверью женский голос с примесью досады. — Посмотрела бы покойная графиня, что у нас здесь делается! Выгнать из-за стола! Слыхано ли это? Прогнать маленькую графиню Штурм только за то, что она не захотела просить извинения, и у кого, спрашиваю я? Слушайте, Шарлотта, я еще очень хорошо помню, как накануне Рождества она пожаловала к нам в голубом атласном салопе баронессы, потому что своего собственного-то ничего на плечах не было. Я бы, кажется, со стыда умерла… Образованная особа! У матери-то своей, небось, голодала и холодала. Помощник лесничего Мюллер сам рассказывал мне, как он из жалости глядел сквозь пальцы на то, что старик Зиверт приходил в лес за дровами.

Горный мастер с пылающим лицом отворил дверь.

Лена, хорошенькая камеристка маленькой графини, разговаривала со своей приятельницей.

— Милости просим, входите, господин мастер, — проговорила она с преувеличенной любезностью, оправляясь от смущения, вызванного неожиданным появлением молодых людей. — Фрейлейн фон Цвейфлинген еще за столом — сегодня обедают внизу, в белой комнате его превосходительства.

Молодой человек молча направился мимо нее в следующую комнату, но, отворив дверь, в изумлении остановился…

Дневной свет, золотивший горы и долины, здесь, сквозь зеленые шелковые гардины, разливался каким-то изумрудным оттенком — говорят, такой свет сияет на дне океана. Фантазия и утонченный вкус придали этой комнате что-то волшебное. Вся меблировка как нельзя более соответствовала общему характеру окружающего. Кресла и козетки с перламутровыми ободками были выполнены в форме раковин; мраморной белизны нереиды и окруженные тростником тритоны, отделяясь от стены, казалось, тонули в прозрачной глубине моря. По полу расстилался драгоценный ковер с изображениями морских лилий и длинных водорослей; портьеры и занавесы поддерживались группами кораллов и раковин, на потолке висела лампа, представлявшая из себя гигантский цветок лотоса белого матового стекла.

— Входите, господин мастер, — сказала снова камеристка. — Это комната фрейлейн Цвейфлинген, но здесь произошли небольшие изменения… Его превосходительство нашел, что мебель попорчена молью, и приказал перенести сюда меблировку из любимой комнаты покойной графини Фельдерн.

Так это великолепие окружало бесчестную интриганку! Ее гибкий стан покоился на этих диванах, ее золотисто-рыжие волосы касались этих подушек…

Студент бросил испытующий взгляд на лицо брата: возможно, это было действие окружающей обстановки, но лицо горного мастера было бледно и неподвижно, как мраморное изваяние.

Он машинально переступил порог, студент последовал за ним.

Глава 7

В эту минуту в смежной комнате раздался громкий, резкий звонок. Лена, оставив молодых людей, быстро вышла, широко открыв дверь.

Послышался детский голос, выговаривавший камеристке за ее долгое отсутствие. Бертольд в первый раз слышал такие повелительные, но в то же время приятные нотки. Глаза его невольно обратились к растворенной двери.

Посреди комнаты стояла маленькая графиня. Взяв из рук Лены салоп, она накидывала его себе на плечи, оттолкнув розовую шляпку, которую подала ей камеристка.

— Ведь это самая новая, — упрашивала ее Лена. — Его превосходительство, папа, привез ее с собой.

— Не хочу! — решительно проговорила малютка, надевая на голову темный капор.

Затем она позвала Пуса, нежившегося на подушке близ печки, и взяла его на руки.

К подъезду подкатила карета. Камеристка накинула теплую тальму [4] и набросила на голову капюшон — все это свидетельствовало о немедленном отъезде. Только теперь, подойдя к двери, Гизела увидела горного мастера. Она кивнула ему как старому знакомому.

4

Старинная женская длинная накидка без рукавов. (Примеч. ред.)

— Я уезжаю в Грейнсфельд, — сказала она грустно. — Грейнсфельд принадлежит мне одной, так всегда говорила бабушка… Папа хочет подарить фрейлейн фон Цвейфлинген Роксану.

— Кто эта Роксана? — спросил Теобальд с принужденной улыбкой, голос его дрогнул.

— Бабушкина верховая лошадь. Фрейлейн фон Цвейфлинген должна учиться ездить верхом, сказал сегодня папа за обедом… Бедная Роксана! Я ее очень люблю и не хочу, чтобы ее загнали.

И вот, посмотрите, как папа приказал убрать эту комнату. Бабушка там, на небе, будет очень-очень за это сердиться!

И, взволнованная, она направилась было к выходу, но на минуту остановилась.

— Я сказала папа, что терпеть не могу фрейлейн фон Цвейфлинген, — произнесла она, откидывая назад маленькую головку. В тоне этого детского голоса звучало глубокое внутреннее удовлетворение. — Она нехорошо обходится с нашими людьми и беспрестанно смотрится в зеркало, когда дает мне уроки. Но папа ужасно рассердился и сказал, что я должна попросить у нее прощения. О, этого я никогда не сделаю! Просить мне не пристало, бабушка всегда так говорила.

Она вдруг остановилась: на дворе послышался стук отъезжающей от подъезда кареты. Почти одновременно раздались приближающиеся шаги.

— Его превосходительство! — прошептала Лена.

Гизела обернулась. Другое дитя в подобном положении испытало бы страх, ибо чувство беззащитности в определенные минуты неумолимо овладевает даже самой непокорной детской душой, но эта девочка явно осознавала свою независимость. Крепко прижав к себе Пуса, она спокойно продолжала стоять на месте.

Горный мастер прошел в глубину комнаты.