Наследница. Графиня Гизела (сборник)
Шрифт:
Но молодой человек чуть отодвинулся назад и остановился. Лицо его было бледно и выражало решимость.
— Вы не могли бы подождать меня внизу, милая госпожа фон Гербек? — резко обратился министр к гувернантке, приближающейся к нему в сопровождении Ютты.
— Я не предполагала, что его превосходительство вернется еще в столовую, — возразила обиженная тоном министра гувернантка. — Карета подана.
Этой минутой воспользовался служитель, следовавший за дамами, и объявил, что к отъезду все готово.
— Распрягите и заложите к шести часам! — приказал министр.
Тем временем маленькая Гизела, внимательно
— Нейнфельдским детям в самом деле нечего есть?
Министр поспешно поднял портьеру — без сомненья, он полагал, что проситель покинул комнату, а между тем молодой человек стоял тут так уверенно и свободно, будто салон маленькой графини Штурм или замок его превосходительства министра были местом для такого ничтожного чиновника.
Против двери стояла Ютта.
Она в первый раз сняла свой глубокий траур. Светло-серое шелковое платье, красиво облегая изящный стан, ниспадало тяжелыми, пышными складками. Волосы зачесаны были слегка назад, затем, спускаясь роскошными локонами, рассыпались по плечам. В руках ее был букет из гиацинтов — опустив голову, она, казалось, вдыхала их аромат.
Вопрос графского ребенка остался без ответа. Молодой человек, очевидно, не слышал слов девочки, которая вопрошающе и с тоской устремила на него глаза.
Ютта подняла голову; взгляд ее упал на мастера, и яркий румянец разлился по лицу и шее.
Но какая перемена вдруг в нем произошла! Всегда сдержанный в присутствии госпожи фон Гербек, не позволяющий себе даже прикоснуться к своей невесте, теперь, не обращая внимания на присутствующих, горный мастер быстро подошел к молодой девушке и без околичностей взял ее за руку. Букет выпал, но он и не подумал его поднять. Проведя рукой по волосам Ютты, он отклонил голову ее назад и испытующе посмотрел ей в глаза.
Если бы взгляд госпожи фон Гербек в невыразимом замешательстве не был прикован к ним, то, вероятно, она до смерти перепугалась бы, увидев министра.
Казалось, сейчас он как тигр бросится на дерзкого молодого человека. Кто мог подозревать столько пыла и страсти под этими всегда сонливо опущенными веками! Кто мог подумать, какое отчаяние может выражать это высокомерное, неподвижное, словно из мрамора, лицо!
Ютта наклонилась за упавшим букетом и, подняв его, цветами старалась скрыть свое пылающее лицо. Она попробовала высвободить свою руку из рук жениха, но он держал ее крепко, почти до боли, и, не желая сцены, она вынуждена была последовать за ним в свой фантастический салон.
В дверях молодой человек спокойно поклонился присутствующим.
— Не забудьте, фрейлейн фон Цвейфлинген, что до моего отъезда в А. я еще хочу послушать ноктюрн Шопена, — сказал вслед министр.
Голос его был взволнованным, а улыбка неестественной.
Молодая девушка присела в глубоком реверансе. Взяв за руку маленькую Гизелу, министр отправился на нижний этаж, между тем как горный мастер с невестой и следовавшей за ней тенью госпожой фон Гербек вошли в зеленую комнату.
Глава 8
Впервые студент
очутился перед невестой своего брата. Вялый, с осунувшимся бледным лицом он казался старше своих лет. Неприязнь горела в его глазах: стоя в углу в тени, он стал невольным свидетелем разговора брата с министром.На Ютту он, по-видимому, произвел самое неприятное впечатление, главным образом потому, что нисколько не был восхищен ее прелестями. Она с холодным выражением лица протянула ему кончики пальцев, до которых он так же холодно едва дотронулся.
Во мнимом утомлении и изнеможении, искусно воспроизводя поведение великосветских дам, Ютта опустилась на козетку. Куда девалась та очаровательная, детская застенчивость, с которой она стояла когда-то перед министром!
Движением руки она пригласила молодых людей присесть, госпожа фон Гербек разместилась рядом с ней. Возбужденный вид почтенной дамы, играющий роль дуэньи при молодой аристократке, ее пылающие щеки и горящие глаза напомнили студенту об изрядном количестве бутылочек с серебряными горлышками, которые он мельком видел на буфете в коридоре.
Поборов в себе негодование, вызванное странным поведением Эдгардта, она старалась поддерживать разговор, так как Ютта безмолвствовала и казалась углубленной в созерцание своего букета. Гувернантка говорила о половодье, о возможности наводнения, беспокоилась, что вода может подняться до ступеней Белого замка, но ни единым словом не обмолвилась о бедственном положении селений.
Горный мастер, очевидно, не слушал ее болтовню, глаза его не отрывались от лица невесты — ведь должны же когда-нибудь подняться эти опущенные ресницы…
Молодая девушка упорно продолжала рассматривать свой букет.
— Я тоже очень хотел бы послушать ноктюрн Шопена, Ютта, — вдруг произнес горный мастер звучным голосом, прерывая гувернантку на середине фразы.
Девушка встрепенулась: удивление и испуг выражали ее широко раскрытые глаза.
Госпожа фон Гербек онемела. Неужто этот человек дошел до такой степени нахальства, что воображает себе возможность присутствовать в музыкальной комнате его превосходительства?!
— Само собой разумеется, не здесь, — продолжал спокойно молодой человек. — У тебя нет своего собственного инструмента, он в пасторском доме.
— В пасторском доме? — воскликнула госпожа фон Гербек, всплеснув руками. — Ради всего святого, что это у вас за идеи, мой дорогой господин мастер? Присутствие фрейлейн Цвейфлинген в доме пастора невозможно, ведь она совершенно разошлась с этими людьми!
— Об этом я слышу в первый раз, — сказал молодой человек. — Разошлась только потому, что твои расстроенные нервы не могли выносить детского шума? — обратился он к Ютте.
— Ну да, конечно, это было главной причиной, — ответила она с неудовольствием. — Я и сейчас без ужаса не могу вспоминать всех этих Линхенов и Минхенов, Карльхенов и Фрицхенов с их подбитыми гвоздями башмаками и пронзительными голосами; с того ужасного времени у меня случилась нервная головная боль… Да и наконец я должна тебе сказать, что чувствую антипатию к самой пасторше. Эта грубая, доморощенная особа непомерно властолюбива, а я не имею ни малейшего желания ей подчиняться, потому что все ее интересы сводятся к кухонным и детским горшкам. И я, естественно, должна отказаться от других, высших интересов.