Наследница. Графиня Гизела (сборник)
Шрифт:
Его превосходительство, стало быть, не обвиняет ее в самовольном поступке безрассудной падчерицы. Требовалось, прежде всего, замаскировать невоспитанность молодой девушки, которая бросалась в глаза, и эту миссию доверительно возлагали на ее плечи…
Очевидно, ее призвание сопровождать молодую графиню ко двору. Наконец, после столь долгих лет заточения, она снова будет дышать придворным воздухом! Какая восхитительная перспектива!
Конечно, некоторая тень падала на нее как на воспитательницу. Это была неподатливость и так называемая нечувствительность воспитанницы… Гизела сидела рядом с ней в своем простеньком платье, и гувернантка была вправе сказать, что молодая девушка думала о чем угодно, но отнюдь не о той важной минуте, которая ей предстояла, так погружена
Экипаж катился по саду… Чтобы выразить всю свою милость и доверие министру и дать заметить это всем, князь пригласил на праздник все высшее общество А. Праздник этот должен был стать предметом разговоров во всей стране.
Госпожа фон Гербек была вне себя от радости, увидев оживленный сад; она даже забыла о своих горестях. Изящные наряды дам пестрели среди аллей и боскетов [11] ; мужчины, расположившись группами около оранжерей, курили и болтали, стараясь скоротать время до начала праздника. Где бы ни проезжала коляска с графиней, все взоры в недоумении останавливались на безразличном лице молодой красавицы, а затем скользили и по округлым формам маленькой толстушки. Мужчины приподнимали шляпы, дамы махали платками, приветливо кланяясь. Это было триумфальное шествие для госпожи фон Гербек — «добрые старые знакомые», очевидно, радовались встрече с ней.
11
Ряд деревьев или кустарников, образующих при стрижке ровную сплошную стенку. (Примеч. ред.)
Согласно полученным инструкциям, она провела молодую графиню в комнаты министра и его супруги.
После шумной суеты, оглашавшей Белый замок, дамы были странно поражены тишиной, которая окружила их при подходе к кабинету. Ни луч солнца, ни малейшее дуновение ветерка не проникали в комнату сквозь опущенные темно-синие шторы. Сердце Гизелы сжалось в этой мрачной, душной атмосфере.
Вот за этой дверью ждет человек, с которым ей предстоит тяжелая встреча. В их отношениях возникла трещина: девушка находилась в открытой оппозиции к нему и знала, что ее ожидает неприятный разговор. И хотя она решила не отступать и во что бы то ни стало отстоять свое достоинство, в ней жил девичий страх остаться с глазу на глаз с отчимом.
Она хотела проскользнуть мимо роковой двери, но этого ей избежать не удалось.
Дверь распахнулась, и на пороге показался министр.
Бледный свет, проникавший сквозь синие занавеси, придавал его безжизненному лицу еще более отталкивающее выражение. Он не сказал ни слова привета, словно сам боялся услышать звук человеческого голоса. Осторожно, но решительно взял молодую девушку за руку и повлек ее через порог своего кабинета. Рука его была холодна как лед. Гизела содрогнулась: на нее вдруг повеяло могильным холодом.
Он сделал знак удивленной гувернантке и закрыл за собой дверь.
Вступая в небольшую, наглухо занавешенную комнату, Гизела подумала, что задохнется, а министр еще и закрыл единственное полуотворенное окно. В воздухе остро запахли духи, которые всегда в избытке употреблял министр. Гизела ненавидела этот запах.
Пока он тщательно запирал окно, графиня безмолвно стояла у самого порога, бессознательно ухватившись за ручку двери, точно обеспечивая себе возможность отступления. В этой комнате, которую она ненавидела с тех пор, как помнила себя, был только один предмет, на котором взор ее мог остановиться с любовью, — то был портрет ее покойной матери, висевший над письменным столом министра. Из широкой золотой рамы в полумраке комнаты выделялся светлый образ молодой девушки с золотистыми кудрями.
Большие голубые глаза ее смотрели приветливо и доверчиво на свет Божий, точно она ждала, что ее жизненный путь будет усыпан такими же цветами, как те, которые она держала в своих тонких, красивых руках.— Гизела, милое дитя, мне нужно с тобой поговорить, — сказал министр, подходя к ней.
Тон его голоса был мягок, исполнен грусти и даже нежен. Этот зловещий тон был хорошо знаком Гизеле: она всегда слышала его, когда бывала больна и несчастна, а доктор стоял у ее изголовья, пожимая плечами и глубокомысленно покачивая головой, и госпожа фон Гербек в отчаянии ломала руки. Теперь он только усилил давящее впечатление, вызванное в ней настоящим ее положением.
Вероятно, все это отразилось на ее лице, потому что министр, нахмурившись, остановил на ней свой холодный, суровый взгляд.
— Только без глупостей, Гизела, — сказал он, поднимая палец вверх. — Я взываю теперь к твоему благоразумию, к твоей решительности, а больше всего к твоему сердцу… Через полчаса ты будешь знать, что твоему безрассудству пришел конец. — Движением руки он пригласил ее сесть в кресло. Но в эту минуту приподнялась портьера боковой двери и мачеха, окутанная облаком розового газа, появилась на пороге. Черные глаза ее сверкали, лихорадочный румянец пылал на щеках.
Она медленно подошла к молодой девушке и окинула ее таким злобным взглядом, что та содрогнулась.
— А! Вот она, красотка, — сказала баронесса хрипло. — Ты настояла на своем, и на будущей неделе произойдет официальное представление ко двору. Княгиня будет счастлива увидеть около себя отпрыска знаменитого рода!
Министр вскочил как ужаленный. Солнечный свет, проникавший в полутемную комнату через отворенную дверь, окружал баронессу ореолом, но этот самый свет озарял и лицо ее супруга, на котором ясно просматривались гнев и испуг.
— Ютта, не увлекайся! — процедил он сквозь зубы. — Ты знаешь, что я в своем кабинете совсем другой человек, чем в твоем салоне. К тому же я с самого начала нашего брака запретил тебе входить сюда без приглашения!
Суровый взгляд его остановился на роскошном туалете строптивой женщины.
— Впрочем, позволь полюбопытствовать, почему ты так рано облеклась в театральный костюм? — сказал он, переменив тон. — Неужели хозяйка вовсе не нужна в доме, переполненном гостями?
— Я сегодня не хозяйка дома, а гостья князя, милостивый государь; графиня Шлизерн заняла место хозяйки, — ответила она резким тоном. — Я оделась так рано потому, что туалет мой требует много времени, а мадемуазель Сесиль ужасно неповоротлива.
Она презрительно повернулась спиной к Гизеле и обеими руками откинула назад усеянное серебристыми блестками покрывало, ниспадавшее с ее волос. В этом наряде ее красота была еще ярче, но это, по-видимому, не оказало обычного действия на супруга. Его брови сдвинулись, он раздраженно закрыл глаза рукой, точно его что-то неприятно ослепило. И действительно, можно было ослепнуть от многочисленных бриллиантов, которыми были усыпаны ее платье и шея. В волосах сверкали цветы, составленные из бриллиантов.
— Не прикажешь ли принять этот туалет за костюм цыганки, которую ты должна изображать сегодня? — спросил он, не без примеси едкой иронии указывая на платье жены.
— Роль цыганки я передала госпоже Зонтгейм, ваше превосходительство, сама же предпочла быть сегодня Титанией, — ответила та дерзко.
— И неужели для этого необходима такая россыпь бриллиантов? — сказал министр гневно. — Ты знаешь, как мне ненавистна подобная выставка драгоценных камней…
— Только с недавнего времени, друг мой, — прервала она его. — И я ломаю себе голову, что могло вызвать в тебе такую перемену… Ты презираешь те самые бриллианты, которые прежде считал непреложным дополнением к твоей супруге при каждом ее появлении в обществе. Впрочем, твой вкус мог измениться, но мне до этого дела нет! Я люблю эти камни и буду украшать себя ими, пока волосы мои черны, пока глаза мои блестят, пока я… не умру! Эти бриллианты мои, я буду защищать свою собственность, даже если придется пустить в ход ногти и зубы!