Наследник для бандита

Ты просто не в праве оскорблять меня за это. Лучше спроси себя. Почему твоя женщина видит тебя, твой дом и твой мир врагом до такой степени, что хочет выйти…» — изображение окончательно уплывает, и я в очередной раз нажимаю кнопку «отправить».

Я клянусь себе, что это сообщение — последнее. Хотя бы потому, что просто глупо отправлять свои слёзы в пустоту. Миша со вчерашнего вечера не прочитал ни одного сообщения.

И дома он не ночевал. Уже почти двенадцать часов — тишина. Я понимаю и помню, что ложь для Миши — самое страшное преступление. Наверно, я даже уже готова к тому, что он меня никогда не простит. Просто пусть ответит.

Охрана комментариев мне не даёт. Поджимает губы. Мое воспалённое воображение за несколько часов поверхностного сна успевает нарисовать самые жуткие сюжеты. Игнор для меня — это очень больно.

Причиняясь шестому чувству, подхожу к окну спальни и вижу, как на участок заезжают Мишины машины. Картинка замедляется. Увидеть его живым и здоровым через стекло становится смыслом жизни. Он выходит с заднего сиденья. Я срываюсь из комнаты к нему. Сердце колотится в ушах. Приехал…

Он заходит в дом, а я спускаюсь по лестнице. И даже на расстоянии чувствую, что он по прежнему «тяжёлый». Замедляю шаг.

Миша сканирует меня холодным взглядом. Сердце, ухнув, падает в желудок. Я понимаю, что у нас все по прежнему плохо.

— В кабинет иди, — кивает, — поговорим.

Иду ли я в кабинет? Я бегу! Потому что мне хочется ясности. Точек. Раз уж теперь мы вскрыты полностью, то определенности.

Открываю тяжелую дверь и захожу. Нервы морозят кожу, и очень хочется почесаться. Но успокоиться это не поможет. Стараюсь дышать ровно, потому что живот и поясницу начинает тянуть.

Мишины шаги приближаются и останавливаются на пороге. Дальше- скрип паркетных половиц и щелчок ручки. Он зашёл, а я не могу найти в себе силы, чтобы обернуться. Они все уходят на то, чтобы стоять прямо и не рыдать.

Буров огибает меня справа и подходит к столу.

— Присядь. Ознакомься и подпиши.

На стол ложится несколько бланков каких-то документов и ручка.

Я медленными шагами приближаюсь к креслу.

— Спасибо, — сглатываю, — я постою.

Мне так просто уверенней. Нельзя сейчас потерять опору ещё и под ногами.

— Как хочешь… — он отходит к шкафу с баром и наливает себе в стакан какой-то алкоголь.

Беру документы в руки.

«Свидетельство о заключении брака…»

Мне почему-то хочется истерично засмеяться в голос. Скажи спасибо, Маша, что подпись просят настоящую поставить. Взгляд падает на следующий лист бумаги. «Брачный контракт…»

Руки начинают трясись. Я уже заранее не жду от него ничего хорошего. Просто так контракты не заключают.

На первых страницах прописаны суммы, положенные на содержание меня и ребёнка, какие-то обязательства о неразглашении конфиденциальной информации, порядок наследования и пользования имуществом, приобретённым в браке… Но мое внимание привлекает только последний пункт. «Права и обязанности сторон в случае развода.»

Дальше идут какие-то безумные суммы компенсации, если инициатором буду не я. И только один пункт вынесен отдельной строкой и един при любой ситуации: «Дети остаются с отцом.»

Я перечитываю эти слова несколько раз, как мазохиста. Горло сдавливают слёзы.

— Скажи, Миш, — говорю севшим голосом, — Ты вообще понимаешь, что здесь написано?

— У тебя нет вариантов, Маша, — он отзывается глухо, — просто подписывай. И может быть, у нас получится наладить нормальную жизнь…

— Я никогда это не подпишу… — качаю головой.

Резкий стук заставляет меня вздрогнуть. Дверь распахивается сразу же. Миша, дёрнувшись в сторону, задвигает меня за свою спину. Мой живот скручивает спазмом. Я упираюсь ладонями в спинку кресла. Нужно срочно лечь и выпить спазмолитик.

— Михаил, — за дверью оказывается Валерий и ещё один незнакомый мужчина. Я вижу, как мышцы на спине Бурова расслабляются. В голове не укладывается то, что сейчас Миша, не понимая степени опасности от нежданных гостей, просто закрыл меня собой. Мой взгляд невольно поднимается выше по широким красивым плечам до шеи. Я считаю его пульс. Сто двадцать.

— В чем дело? — Он рявкает агрессивно. — Я же внятно сказал, что занят!

— Полковник Филатов, Михаил Павлович.

— Ордер есть… — виновато пожимает плечами Валерий.

— А это у нас там Мария Ивановна? — мент небрежно швыряет папку на стол, — Ммм… Женитесь? — Окидывает глазами свидетельство о браке и договор. — Не торопитесь пока.

— Ближе к делу, Филатов! — прерывает его ёрничество Буров.

— Как пожелаете. Некая Капустина Валентина Георгиевна вам знакома?

— Ну? — Миша поворачивается полубоком ко мне, чтобы лучше видеть передвижения полковника по кабинету.

Я чувствую, что моя футболка на груди неожиданно становится мокрой. Опускаю глаза. В районе сосков два пятна. От страха меня обдаёт жаром. Молозиво на третьем месяце — это очень нехорошо.

— Так вот сегодня ночью, — небрежно продолжает играться словами мент, — она найдена убитой. В подворотне клиники, где проходила лечение. Пять профессиональных ножевых…

— Господи… — мир начинает меркнуть перед моими глазами.

— Маша!

Я слышу сорвавшийся голос Бурова. Всего несколько секунд чувствую на своём теле, сильные руки, не дающие мне рухнуть на пол, и окончательно проваливаюсь в темноту.

Глава 28. Прости меня, моя девочка

Михаил.

— Да плевать мне, Валера! — Рявкаю так громко, что от меня начинают шугаться люди. — Я из-за этого чертова ГНКашника два часа в клетке с операми просидел. Пока Марью без сознания скорая увозила. Чтобы через сутки этой мрази в городе не было, если он хочет не потерять способность жрать самостоятельно. Все! Жду новостей по Капустиной.

Сбрасываю вызов, подходя к регистратуре.

— Пару часов назад, — находясь ещё на адреналине, рявкаю на женщину за стойкой, — к вам привезли Соколову Марию Ивановну. Куда положили?

— Здравствуйте, мужчина, — высокомерно отвечает тётка и смотрит на меня поверх очков. — Во-первых от вас разит спиртным. Посещения больных в нетрезвом виде у нас запрещены. А во-вторых, — она опускает глаза к монитору и щёлкает пальцами по клавиатуре. — Соколова близких родственников не указывала. Поэтому, сообщить вам о ее состоянии подробности я вам не могу.

Тихо проглатываю неадекватный порыв, уговаривая самого себя, что женщина просто качественно выполняет свою работу. Договариваться, Буров! Ты уже забыл, как это делается.