Наследник Седьмой Марки

А нашли совсем другое. Заговор нашли. Не сразу, но, наблюдая за деятельностью благородной семьи, анализируя под увеличительным стеклом ее финансовые операции, обнаружили ни много ни мало — попытку государственного переворота. Явление для империи, можно сказать, рядовое, кабы не одно «но» — глава заговора был отмечен силами Ада. Как и его сын.

Сигизмунд Олелькович в процессе задержания тоже оказал сопротивление. Но более привычное и понятное, что ли. Сражался как боевой маг в ранге Супрема, проявлял чудовищную живучесть, выносливость и высокий даже для его уровня запас магических сил. Удивил несколькими новыми плетениями, с которыми специалистам еще предстоит работать и работать. Но в целом сражался как нормальный человек.

А вот его сын таковым уже не был. Адам, судя по тому, что Коваль увидел в родовом поместье Олельковичей, превратился в чудовище. Стал не просто одержимым — с такими инквизитору за годы службы встречаться приходилось не раз и не два. Юный аристократ словно сделался сосудом для чего-то более мощного, нежели обычный Низший демон. Ведь рядовой боец нечистых легионов никогда не смог бы, пусть и на время и на небольшой площади, явить в мир чуждую, исковерканную Скверной реальность.

И вот как это может быть связано? Заговор против императорской власти и одержимость Адама Олельковича? Разработанный хладнокровным политиком план и кровожадность его наследника? Логика и бессмысленная злоба? Попытка «освободить» Польское королевство от «ига московских царьков» и прорыв Геенны в центре крупного польского же города?

На эти вопросы у Богдана Коваля ответы имелись. Точнее, имелись предположения и догадки, но такие, которые никак нельзя было вставлять в сопроводительное письмо. И для доклада руководству было недостаточно аргументов. Нужны были серьезные доказательства, такие, которые не дадут поднять докладчика на смех. Но их не было. Могли бы сгодиться допросные листы Адама Олельковича, но тут «помог» Ян! Упрямый, как тысяча ослов, и такой же несговорчивый, как и его отец, мальчишка Эссен просто проткнул ценный источник информации и с гордо поднятой головой объявил свое архаичное Право Охоты!

Поэтому Ковалю теперь и приходилось писать сопроводительную грамоту и передавать дело в Седьмое отделение. Внутренне морщась от того, как беспомощно и жалко выглядят на бумаге его объяснения.

«Гибель слушателей учебных заведений Львова произошла по вине одержимого, научившегося извлекать их жизненные силы, увеличивая таким образом собственные объемы резервуара виты. С помощью привлеченного добровольца из числа марочных баронов, Йоханна Эссена, одержимый был выявлен. Им оказался сын Сигизмунда Олельковича, Адам. Доподлинно установлено, что он использовал энергию Геенны для создания смертельных конструктов в отношении своих соучеников и домочадцев. Однако не удалось найти подтверждений тому, что одержимый знал о планах своего отца».

Боже Святый! Этому вообще кто-то может поверить? Чтобы отец и сын действовали не вместе? Что заговор, организованный одним, происходил отдельно от прорыва Геенны, устроенного вторым? Коваль усмехнулся — смогут! Высшие чиновники, конечно, не идиоты, но сейчас они будут очень сильно заняты, перетряхивая связи Сигизмунда Олельковича, выискивая его подельников, которые еще не успели проявить себя, и зачищая очередную попытку мятежа до состояния выжженной земли. А мы пока попробуем узнать больше о том, с чем столкнулись. Чтобы, когда придет время отвечать на вопросы, было что сказать. И, по возможности, сделать.

Нужно лишь развести эти предметы — заговор и прорыв. В конце концов, «семерок» интересует лишь угроза трону, тогда как его — куда более масштабные вещи. А значит, в грамоте нужно указать лишь минимально необходимое, оставив остальное для доклада собственному начальству. Например, так:

«Доподлинно неизвестно, что произошло в особняке Олельковичей во время задержания наследника рода, Адама Олельковчича. Но имеются достаточные основания полагать, что означенным молодым человеком были использованы неизвестные доселе конструкты, вероятнее всего, создающие масштабные иллюзии. Восьмое отделение Имперской Канцелярии проведет по данному вопросу дополнительное расследование и предоставит полученные выводы по прошествии необходимого для того времени».

Вот! Вот так! И признать аномальное происшествие и одновременно не дать четких ответов, вроде тех, что просто просятся на язык. Не прорыв, не Геенна, не оскверненная изломанная реальность, а «неизвестный доселе конструкт, создающий масштабные иллюзии». Бойцам из Седьмого отделения этого объяснения хватит, а с остальными придется поработать.

Коваль вздохнул. Вынул изо рта кончик уса, который все это время в задумчивости жевал. Похлопал себя по груди, убеждаясь, что фляжка лежит там, где ей положено. Подумал было, что нужно бы глотнуть настойки, но потом решил, что пить в одиночестве неприлично, особенно когда имеется компания. И, отложив законченную сопроводительную грамоту, направился в допросную, где держали его племянников.

По его приказу дежурные занесли в камеру стулья и удалились. Богдан уселся сам, тяжело вздохнул и вынул из-за пазухи плоскую серебряную флягу.

— Усаживайтесь, голуби мои, — произнес он, сделав небольшой глоток и протянув флягу Яну. — Разговор у нас долгий. И пока мы его не закончим, никто отсюда не выйдет.

Племянник от предложения не отказался, приложившись к фляге с основательностью, которую сложно было заподозрить в обычно избегающем спиртного юноше. София кротко смотрела в пол, изображая полнейшую невинность.

— О чем говорить будем, дядюшка? — Ян вернул флягу. — О том, что я не должен был убивать Адама?

— В том числе, — не стал отрицать Богдан. — Ты лишил меня свидетеля, чем изрядно осложнил дальнейшую работу.

— Любой суд признает мое Право! — непривычный к крепким напиткам молодой человек очень быстро раскраснелся и произнес это с несвойственной ему запальчивостью. — Адам был одержимым, он призвал Геенну, такому выродку не место среди людей! Я сделал то, что должен был!

Инквизитор покивал, как бы соглашаясь.

— Все так, Ян, все так. Суд бы признал. Но это если бы суд состоялся. Если бы тебе и твоей сестре предъявили обвинения в проникновении и убийстве.

— А их не будет?

Впервые с начала разговора София подняла глаза. Страха там не было, зато удивления — море.

— Не будет, — кивнул Коваль. — Тут, голуби мои, события куда более масштабные происходят. На их фоне ваши ночные приключения выглядят не слишком заметными.

Тут уже и на лице старшего из Эссенов появилось выражение изумленного непонимания. Ян готовился к отповеди. К тому, что придется защищать свою позицию, а тут ему сообщают, что дело, которым он жил последнее время, лишь проходной эпизод. Для мальчишки, которым он, несмотря на родовую закалку, являлся, это было по меньшей мере неприятно.

Богдан выждал время, давая племянникам дозреть до необходимого эмоционального состояния, и ровно в тот момент, когда из их уст уже готовы были посыпаться вопросы, стал говорить сам.

Переводя взгляд с одного на другого, он рассказал им о заговоре Олельковича и о том, что сейчас творится в верхних эшелонах власти. Затем связал заговор Сигизмунда с поведением Адама. И, наконец, когда убедился, что племянники осознали все им сказанное, перешел к сути.

— Ад ищет к нам новые подходы, — сообщил он свой вывод. После того как он произнес эти слова вслух, все его размышления, все разрозненные кусочки фактов, странностей и несовпадений стали неторопливо сползаться в общую, достаточно логичную картину. — Я задаю себе вопрос, как юный княжич мог устроить то, что устроил, и почему отец не остановил его. Ведь он опытный политик, не мог не понимать, какие угрозы несет ему беспутное поведение отпрыска. Но Сигизмунд не остановил Адама. Не сделал ничего, чтобы помешать ему. Более того, он сам был замаран Геенной.