Наследник Тавриды

Он велел править к генерал-губернаторскому дому и, вступив в переднюю желтого особняка с белыми дорическими колоннами, доложить о себе только хозяину. По властной манере и неприятному, повелительному тону, лакеи тотчас признали в незнакомце важную персону. Мальчик-гайдук метнулся к господской спальне. Был тот ранний час, когда ее сиятельство почивала особенно крепко, а его высокопревосходительство норовил урвать клочок теплого блаженства под боком у супруги.

— Те чё? — спросонья осведомился Закревский, ухватив мальца за ухо.

— Там вас такой… маленький… носатый… очень гордый… Ой!

Арсений зажал пацаненку рот, чтобы не разбудил Грушу. А сам протер глаза. Какого, спрашивается, дьявола?

Зевая и чертыхаясь, он накинул турецкий халат, сунул ноги в туфли без задников и пошлепал в соседнюю комнату. Направо будуар жены. Налево его уборная. Белая печка, покрытая плиткой. Зеркало. Стол. Кувшин в тазу. Умывальный прибор из черепахового панциря. Заглянул в громадный шкаф мореного дуба за мундиром. Так и есть, Тишка со вчерашнего дня задрых, не приведя барское платье в порядок. Где, спрашивается, горячая вода? Где мыло? Где, черт дери, сам денщик?

Наскоро поплескав холодной влагой в лицо и облачившись в первый попавшийся форменный сюртук, Закревский поспешил в кабинет, где в кресле у стола его уже ожидал гость.

— Карл Васильевич? Какой неожиданный сюрприз. — Он не сказал «приятный».

— Арсений Андреевич, сколько лет, сколько зим! — Нессельроде поклонился. — Не чаяли встречи?

Да уж, министр иностранных дел — редкая птица. Не всякий генерал-губернатор удостаивается чести лицезреть его у себя дома.

— Удивлены?

Закревский развел руками.

— Между тем все очень просто, — вздохнул гость. — Помните наш разговор у меня на Литейном? Я предрек, что вы далеко пойдете.

Это он в смысле «за полярный круг»? Арсений обиделся. Да, его услали к северным оленям!

— Государь поправился. И выражает вам свое неизменное благоволение.

Генерал крякнул.

— Для этого он и прислал вас?

— Именно. — Тонкие губы Нессельроде растянулись в подобие улыбки. Почему-то сейчас Арсения интересовал праздный вопрос, может этот человек дотронуться языком до кончика носа? — Его величество прекрасно осведомлен о миссии Ожаровского, — продолжал Карл Васильевич. — Вы действовали правильно. Не все командиры корпусов поступили так же.

Закревский прикинул, что теперь жди снятия с должностей.

— Я кое-что добавлю к словам императора. — Круглые, птичьи глаза гостя, казалось, подернулись пленкой. — Мы всегда понимали друг друга. Вы с женой акционеры Русско-Американской компании?

Меньше всего генерал-губернатор ожидал такого вопроса. Да, отец Аграфены отдал часть приданого ценными бумагами. Шельмец! Знал, что они ничего не стоят!

— Я вас удивлю, — продолжал Нессельроде. — Их цена пошла в гору. А скоро взлетит на тысячу процентов. И все только потому, что вы придвинули войска к границе.

— Я не понимаю…

— Вам не обязательно, — с обезоруживающей ласковостью отозвался гость. — Общество по-прежнему мечтает о помощи грекам. Но война с Турцией не принесет барышей. Другое дело, если мы продолжим продвижение от Аляски в глубь континента до Гаити и Сандвичевых островов.

У бывшего дежурного генерала Главного штаба глаза на лоб полезли.

— Куда?

— О, все сначала пугаются! — заверил его гость. — Но потом сознают выгоду. Русско-Американская компания тысячекратно преумножит прибыль.

— А при чем тут мой корпус? — Арсений все еще был крайне озадачен.

— Константин — царь для Константинополя. Если он придет к власти, война с турками неизбежна. А ее не хотят многие. Почти все знатные особы при дворе — держатели акций.

— Цесаревич — законный наследник, — проронил генерал. — А после него — младшие великие князья…

— Забудьте о них, — покачал головой гость. — Есть более солидные люди. Их возглавляет брат вдовствующей императрицы принц Александр Вюртембергский. И они вам очень признательны.

Арсений почувствовал, что холодный пот выступает у него на лбу. Вместо удовольствия от благодарности он ощущал гадливость. И страх. Помимо воли его втравливали во что-то низкое. Генерал считал, что исполняет долг. А оказалось, действовал в интересах партии.

— Благоволите покинуть наш дом, — услышал Закревский голос собственной жены. Аграфена стояла в дверях, величественная и гневная, как Афина-Паллада. Ей не хватало копья, чтобы запустить в голову карлика. — Вон! — повторила она, повелительно вскинув руку.

— Ах, сударыня, как я счастлив лицезреть вас в столь откровенном наряде! — не смутился Карл Васильевич.

Груша была… э-э, действительно, несколько… голой. Прозрачный итальянский батист, а сверху атласное утреннее неглиже.

— Я сказала: вон!!! — рявкнула она. — И передайте государю, что бесконечные проверки нашей верности унизительны! Я готова сейчас, у вас на глазах сжечь акции!

— Было бы любопытно взглянуть, — свистящим шепотом отозвался Нессельроде.

Госпожа Закревская прошествовала через кабинет к индийской шкатулке с инкрустациями из слоновой кости. Ах, вот где они хранились! В руках у Аграфены был ключ. Замок щелкнул. Женщина порылась среди бумаг и достала несколько плотных листов с гербовыми печатями.

— Вам не удастся притянуть моего мужа ни к одной из придворных группировок, — бросила она. — Скажите императору, он ищет изменников не там!

Груша взяла с шифоньера спички. Присела на корточки у камина и, пока онемевшие от ее решимости мужчины молчали, запалила край одной из акций. Когда огонь на березовых поленьях занялся, она положила в камин остальные. Красные сургучные кругляши расплылись и начали пузыриться.

— Такой демонстрации наших верноподданнических чувств достаточно?

Нессельроде смотрел на бумагу, пожираемую пламенем, и прикидывал, скольких тысяч лишилось семейство Закревских.

— Вы поступаете очень глупо, сударыня, — наконец сказал он.

Одесса.

С месяц Михаил Семенович приглядывался к княжне Волконской, при которой его правитель канцелярии вздумал неметь. Барышня была умна, начитана и отличалась житейской сметкой. Малость кривобока. Но и Саша не Аполлон. Они встречались на вечерах и обедах у общих знакомых. А так как вся аристократическая Одесса — десять-двенадцать семей, то круг был тесен. Большого приданого за Варварой Дмитриевной не обещали. Зато имелся титул, и здесь, на юге, она только украсила бы собой двор наместника.