Наследник Тавриды

— Пробка! Это пробковый дуб.

Кто и когда завел все это разнообразие? Благодаря звездам ночь была светлой. И супруги без опаски взбирались по тропинке между кустистым земляничником. То справа им попадалась пальма, то слева араукария.

— Мы в плену у Черномора, — прошептала Лиза.

Еще немного, и путешественники уперлись в невысокую скалу, похожую на лежащий горный хребет, только совсем маленький. Воздух сильно отдавал смолистыми ароматами. Значит, поблизости были сосны. Выбравшись на одну из полян, открытых к морю, спутники увидели высоченный ливанский кедр. Трава под ним была мягкая и густая благодаря тени, не позволявшей солнцу бесчинствовать.

— Кажется, пришли. — Михаил кинул сюртук на землю.

Лиза послушно опустилась рядом с ним и поделилась краем шали. Теплый ночной ветер гладил их по лицам. Далекая яхта казалась игрушечным корабликом в тазу.

— Вы сомневались в моих чувствах? — Граф подтолкнул жену на траву. — Доказательства принимаются?

Принято было все. Смешно вспомнить, что час назад ее беспокоила болтовня двух трещоток.

Наутро обнаружилось, что место называется Алупка. И принадлежит оно… графу Воронцову, который год назад купил его, узнав, что еще Потемкин высаживал здесь деревья.

— Это наше, — с некоторым конфузом признался наместник.

— Кто бы мог подумать?! — рассмеялась жена. — Косари, чье сено косите? Маркиза Карабаса!

Одесса.

Ризнич была не единственной дамой, с которой Пушкин простился в эти дни. Умная и язвительная подруга Раевского Каролина тоже умчалась к своему старичку. А без нее дом Александра потерял половину очарования. Неприступная в большом свете, Собаньская становилась восхитительно циничной в узкой компании. От Раевского Сверчок знал, что Каролина — шпион. Это еще более раззадоривало его.

— Неужели ты не ревнуешь ее к Витту?

— Была нужда!

Поняв, что может больше не увидеть Собаньскую, Пушкин попытался добиться благосклонности быстрым натиском.

— Вы смеетесь над моим нетерпением! Вам доставляет удовольствие обманывать чужие надежды! Вы демон. Дух отрицания. Самые искренние слова в вашем присутствии смешны…

Каролина могла перечислить романы, из которых выдрана та или иная фраза. Раевский, торчавший в соседней комнате, помирал со смеху.

— Благодаря вам я познал все, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении. Вы прекрасны, но и вы когда-нибудь увянете…

— Стоп. — Каролина со стуком опустила ладонь себе на колено. — Довольно. Вы говорите чушь.

Пушкин осекся, не понимая, чем рассердил ее.

— Дитя мое, вас надо учить. Не понимаю, почему Александр до сих пор этим не занялся.

— Делаю, что могу, — отозвался Раевский.

— Этого недостаточно. — Приговор достойной дамы был суров. — Воспитание чувств и воспитание языка — одно и тоже. Если в стихах к женщинам вы так же красноречиво донашиваете платья Байрона и Шенье, я не удивлена тем, что слышу тысячи историй о ваших увлечениях и ни одной о связи.

— Я не мальчик, — оскорбился поэт.

— Хвала Всевышнему. Стоит заплатить за любовь портовой девке и считать себя мужчиной! Вклад не принимается. Я говорю о светских женщинах. О тех, чьи сердца можно приколотить в охотничьей зале, как трофей.

Из-за стены послышались хлопки.

— Каролина, брависсимо!

— Перечислите их.

Пушкин сник.

— Между тем автору, чья популярность на глазах превращается в манию, надобно поддерживать ее не только стихами. Ваши вздохи по дочкам откупщиков никому не интересны. Зарубите себе на носу: дичь должна быть крупной. Чем выше дама, тем громче скандал.

— Чем громче скандал, тем выше продажи, — отозвался из соседней комнаты Раевский.

— Я готова поощрить юное дарование, — с подкупающей откровенностью призналась Каролина, — но только после того, как оно продемонстрирует должный класс. Так и быть, я позволю вам щегольнуть именем Собаньской в своей коллекции. Однако сначала там должно появиться имя другой графини. Надеюсь, вы меня понимаете? — Лукавая улыбка зажглась на ее губах. — А то мне с моим титулом неловко будет среди купчих и дочерей пиратов. Да-а, и не забудьте, что шумный скандал обычно венчает трубный рев рогоносца. Поединок — лучшая развязка драмы.

— Публика рыдает и рукоплещет. — Александр с чайником в руках наконец застыл на пороге.

— Но, — Каролина подняла палец, — лишь в том случае, если роль сыграна безупречно, никому не жаль обесчещенных супругов. Все в восторге от героя-любовника. Лорд Байрон, ваш поэтический двойник, умел именно так обставлять свои похождения.

Окрестности Алупки.

Михаил стоял на носу яхты и держал в руках письмо отца. Он получил его еще в Одессе и взял с собой перечитать. Зимой наместника осчастливили «Проектом положения о правах татар», на который теперь следовало отвечать. Сия важная бумага вызрела в недрах Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, где ни один чиновник в глаза не видел Крыма. Воронцов прихватил документы на борт и намеревался раздраконить в пух и прах. Для этого нужно было собраться с духом, а внутренней поддержки он привык искать у родителя.

Однако на этот раз рассуждения старого посла как-то не ложились в колею его собственных. Немудрено. Семен Романович давно жил вдали от родины, на покое, а в лучшие годы мало соприкасался с делами южных провинций.

«Крым — не есть центр подвластных вам территорий, — писал старик. — Его необходимо привести в порядок, имея в виду выгоды прежних жителей. Полуостров пребывает в запустении уже пятьдесят лет с момента, не скажу завоевания, а скорее ловкого похищения у хана. Только коренные обитатели могли бы сделать этот край цветущим».

Губы Михаила иронично дрогнули. Прошло полвека, а отец так и не простил обид. Быть может, мнимых. Он по сию пору ненавидел светлейшего князя, давно покойного, и отказывался признавать очевидное. За что ни схватись: за колодцы ли, дороги ли, верфи — генерал-губернатор на каждом шагу натыкался на исполинские следы предшественника. Слов нет, изгаженные ришельевско-ланжероновским нерадением, но все еще заметные. Разведка недр, крепости, первые школы и больницы — все было заложено тогда и не поправлялось с тех пор ни разу.

Внезапный порыв ветра вырвал листок из пальцев у Воронцова и швырнул на волну. Наместник ахнул. Он любил и почитал родителя. Однако хлопотное наследство светлейшего князя требовало мыслить своей головой.

— Лиза. Спустись ко мне в каюту. Я тебе подиктую.

Случалось, у Михаила болели глаза. Утомление от бумаг. Правда, иногда резь предшествовала приступам лихорадки, и жена с тревогой скользнула взглядом по лицу графа. Но, не найдя ни желтизны, ни бледности, успокоилась.

— Готова? Пункт четвертый. «Запретить продажу земельных участков всем лицам, кроме жителей тех деревень, в чьем округе находятся новые наделы». Сие правило оттолкнет от покупки имений в Крыму людей промышленных и трудолюбивых. А они одни могут привести здешний край в цветущее состояние.