Наследник
Шрифт:
– Ваше Величество, признаться, я ожидал иной прием, привез отличного рейнского вина… - не смирился со своей участью собутыльник из детства.
– Нет, сударь, теперь я наследник и работы много, особенно после того, как родная Голштиния захвачена датчанами. Впрочем, вы вольны принимать решения, - ответил я и не дожидаясь реакции последовал во дворец.
Брокдорфу ничего не оставалось делать, как последовать за мной и после согласиться поработать. Несмотря на ощущения привязанности к этому человеку я помнил и то, как он наливал мне вина, восьмидесяти летнему мальчику, как смеялся с того, как неловок я становился, и даже тошнил. Однако, я и знал, что Брокдорф был образованным человеком. Кроме того, нахлынули и уже забытые ощущения того меня, которого убили и я вспомнил, что Брокдорф,
* ………* ………*
Стокгольм. Швеция
10 сентября 1746 года
Брюммера не отпускала ярость. Вот, казалось бы – такие сильные эмоции не могут существовать в человеке долго, но тут случилось исключение, или патология с диагнозом психического расстройства. Обер-гофмаршал и наместник в герцогстве Голштинии был уверен, что именно Карл Петер Ульрих спровоцировал захват Данией герцогства. Он и продал родину, он и подписал за тридцать серебряников уничтожающий и унижающий достоинство любого дворянина договор.
Брюмммер не осознавал того, что он сам практически продал Голштинию Швеции, и был готов отдать ее прусскому королю Фридриху, если бы Адольф Фредерик – дядя Карла Петера не захотел брать себе ношу в виде герцогства, но только не датчанам. Вот отдать Дании – предательство, отдать Швеции или Пруссии – это правильно, только чтобы громить датчан, чтобы не русским, которых Брюммер патологически ненавидел. Обер-гофмаршал уже несуществующего герцогства не хотел замечать величественной и изящной планировки Петербурга, его чистые европейские улицы, его строго отведенные места для рынков, масляное освещение Невского проспекта, великолепия Петергофа. Все это не важно, Россия все равно дикая страна, с невежественными людьми. Это он внушал и не безрезультатно Карлу Петеру Ульриху, подтверждение подобных утверждений он требовал и от окружения наследника престола российского [Это, судя по источнику, было именно так, кроме того, как писала Екатерина Великая, быть русским в Голштинии было просто опасно, могли только за это убить].
И гофмаршал был не одинок в своих суждениях – четверть офицеров бывшей гольштейнской гвардии разделяли мнение Брюммера, ненавидя то большинство, которое либо преобразовалось в гвардию города Киля, либо направилось в Россию. Что интересно, к Фридриху Прусскому пойти на службу решились единицы, мало кто из солдат и унтеров захотел идти в «палочную» армию и осматриваться на шпицрутен в руках вышестоящего офицера.
Брюммера, как и многих «непримиримых» приютила Швеция, воинственная партия «шляп» старалась хоть в мелочах, но гадить России, прекрасно осознавая, что полномасштабная война была чревата новым поражением. Поэтому встреча заговорщиков и была назначена в пригороде Стокгольма, в трактире «Кабанье ухо».
– Гюнтер, кто из тех офицеров, что записался в егерский полк Предателя, все еще верен Голштинии и Шлезвигу? – спросил у бывшего гвардейского майора герцогства опальный Брюммер.
– Есть люди верные. Обер-вахмистр Бредель и его лейтенанты идейные люди. Они хотели идти в армию короля Фридриха, но оказались отрезаны от дорог и приняли бой с русскими, потом бежали в Киль и оттуда отправились как частные лица в Россию. Я уже связался с ними через прусского короля, который помогает нашим офицерам, обустроится, уже в России вербуя в свою армию некоторых из них. Если на то будет воля, они выполнят любой приказ и готовы после бежать в Швецию, - ответил Гюнтер, ныне подполковник формирующейся дивизии наследника Петра Федоровича, который некогда командовал полком в голштинской гвардии.
– Я отправляюсь в Россию и оттуда покараю Предателя. Это король Фридрих еще может заблуждаться на счет ублюдка, я же общался с ним и видел
те перемены, которые в нем произошли после оспы. Это страшный дьяволенок, предавший и веру, и отцовское наследие, выродок русской принцессы ненавистной Анны, которая так удачно умерла, когда Предатель был еще младенцем, - распылялся в ругательствах Брюммер.– Я буду рядом, как и мои самые верные люди, среди них есть те, кто хорошо стреляет из прусского штуцера. Мы убьем Предателя и ослабим Россию, - вторил Гюнтер.
– Линия Петра Великого и его жены-кухарки прервется и в самой России найдутся горячие головы, чтобы освободить Брауншвейскую семью и истинного императора – Ивана. Тогда будет бунт и елизаветинская империя ослабнет настолько, что и шведы возьмут отнятое у них после Северной войны, а мы будем в одной колоне с войском шведского короля Адольфа Фредерика.
* ………* ………*
Дорога от Ораниенбаума до
расположения егерских полков
25 сентября 1746 г. 9.12 утра.
– Петр Федорович, - обратился ко мне Кондратий. – Ночью и на рассвете возле дворца были замечены солдаты.
– Кто? – насторожился я.
– Мы отследили их, они ушли в сторону военного лагеря егерей, были в ихних мундирах, - ответил казак.
– Почему не взяли? – задал я резонный вопрос.
– Их было три десятка, если бы брали, то могли и прибить ненароком, - пожал плечами опытный пластун.
– Или сами получили бы по сусалам, что тоже не хорошо, - я задумался. – Глупо со стороны Румянцева так отплачивать за наше озорство в его лагере. Три десятка солдат без должной подготовки не могут оставаться скрытными. Странно, но вполне нормально в современных реалиях. Но все равно нам нужно ехать, так что заедем к Петру Александровичу Румянцеву и спросим за этих солдат, тем более, заодно отвезем им новые клинки, что по моему заказу сладили в Туле, пусть оценят.
Ехать в военный городок мне пришлось в карете, я направлялся в Петрозаводск на тамошний завод, чтобы посмотреть станочный парк, да и договориться о заказе на фузеи. Завод этот, насколько я знал, выполнял заказ от императорской армии и не имел достаточных мощностей для увеличения изготовляемой продукции, но в связи со скорым походом на Южный Урал, я хотел попробовать уговорить заводское руководство поработать сверхурочно.
– Драгуны в дороге будут? – спросил Кондратий.
– А тебе что, некому морду набить? Помню я твои битвы с ними еще на Урале, - я усмехнулся. – Возьми два десятка донских казаков, что живут у дома, присланные неделю назад для обучения, пусть развеются, да в дороге проверим, кого нам прислали донцы, добрые ли вои.
Через полтора часа я поцеловал Екатерину и отправился в Петрозаводск с заездом в военный городок. К Катэ с утра приехал медикус из-за участившихся токсикозов, чтобы пустить кровь, и она чувствовала себя не сказать, что хорошо. Я был против лекарств от токсикозов, считая, что это не причина напрягать организм сомнительными медикаментами, но Катэ выпила какую-то микстуру, и ей полегчало. Провожала меня будущая мать моего ребенка, словно на войну. Так и хотелось залихватски вскочить на коня, лихо на нем крутануться и в галоп, бить супостата. Но я садился в карету, чтобы проехать пять километров до военного городка, а там, свернув на дорогу, ведущую к владениям Голицыных, выйти к тракту на Петрозаводск.
– Петр Федорович, - обратился ко мне все тот же сегодня особенно назойливый Кондратий, когда мы отъехали километра на полтора. – Зарядите пистоли и штуцеры, что в карете в сундуке.
– Ты что-то заметил? – немного взволновано спросил я, но волнение быстро уступало место хладнокровию и готовности.
– Прости, Ваше Высочество, прикажешь выпороть опосля за дурость, но заряди пистоли и штуцеры, - волнуясь, переходя на «ты» сказал казак.
Я не стал его одергивать и напоминать грубияну казацкому, что я это я, а просто стал делать то, что он сказал. Еще в прошлой жизни привык к тому, что охрана на выезде всегда главная, это ей отвечать за мою тушку. И если казак чует опасность, то поверю в это. Не в моем случае переноса во времени и слияния сознаний говорить об материализме и предрассудках.