Наследник

— В один из дней пригнали большой табун и под стенами города встали. Торг получился, а мы за порядком присматривали, иногда выезды по окрестным землям совершая. В один из дней у одного из наших, Матвея Горлицы, спор вышел с табунщиком, а там дело и до оружия дошло. Ближе к ним оказался твой отец и поспешил на помощь, к табунщику свои побежали. Там сеча была уже, — перевел дыхание Прокоп.

— Знаешь, Андрей, мне всегда казалось, что в твоем отце два человека живет, — хмыкнул Прокоп, и я вопросительно на него посмотрел.

— Тихий и спокойный здесь, любящий свою жену, своего сына и свой дом. Там на рубежах его словно меняли. Он становился холодным и каким-то яростным к врагам, я никогда не понимал, как такое возможно, но возможно. Да и оружием он хорошо владел, что сабелькой, что луком, было у него способности к этому.

Слушая Прокопа, мне оставалось только кивать и наматывать на ус.

— В общем, с обеих сторон народу набежало, побили их, вот только отца твоего и Горлицу все же убили, — мрачно закончил Прокоп и горестно вздохнул.

— Понятно, — только ответил я. — Скажи, а отец всю жизнь здесь жил, али прибыл откуда-то? Да и родичей его я и припомнить не могу.

Прокоп глянул на меня внимательно и вздохнув, начал новый рассказ.

— Тоже вспомнить не можешь? — с сомнением протянул он, и я кивнул.

— Многого я не знаю, только слухи и то, что отец твой сказывал. Бабка твоя, Софья Белева, сюда перебралась с отцом твоим, было ему вроде как пару годочков. Это прадед твой Петр Волынский, ну отец Софьи своему внуку и твоему отцу с вотчины деревенек отрезал, а может и бабки твоей преданное было, что после смерти деда твоего себе взяла. Вроде как ее вдовья доля совсем нищенская была, ни прожить ни прокормиться. Поговаривают, что вышла она замуж, а муж и погиб. Родичи же его начали ее притеснять вместе с сыном, ну, отцом твоим. Деду твоему, Петру Большому, пришлось даже вмешаться.

— Большому? — вырвалось из меня.

— Так это прозвище его, — хмыкнул Прокоп. Волынские — род не из последних, не княжеский, конечно, но и воеводами и боярами даже были. Так вот, ему и пришлось вмешаться, Бабка же твоя Софья обиду затаила, на родичей мужа, от того и не видели их здесь, да и есть ли они еще то мне не ведомо.

— Вот оно как, — задумчиво протянул. Это надо обмозговать, поставил я зарубку у себя в памяти.

— Да, только прадед твой обмишурился, ну, говорят так. Да твоему отцу это не раз припоминали, оттого и другие Волынские знаться не желают. Ну говорят так, а как на самом деле, кто его знает.

— И что же случилось, ну, с прадедом? — с интересом спросил я.

— Ну, воеводой его поставили, в остроге близ Полоцка, и когда окаянный в атаку пошел, он сдал острог. После его ляхи с собой забрали, чего уж дальше было, то мне неведомо. Не раз отца этим попрекали и тебя будут.

— А окаянный — это кто? — не удержался я от вопроса.

— Ну дык, круль ляхов. Баторий который, — степенно ответил Прокоп.

Поднявшись, я отвесил Прокопу поклон.

— Спасибо, Прокоп, за то что рассказал и не скрыл, — я полностью произнес его имя в знак признания и уважения.

— Чего уж тут, — польщено произнес он.

— А от смотра чего ждать, посмотрят на нас да проверять готовность?

— Это да, ведь на смотр надо являться конно, людно и оружно, — кивнул мой послужилец. — Дьяки со списками сверятся, спросят о земле да людишках. Ежели все хорошо, то жалованье выдадут рублев пять, а могут и больше. Тех, кто явился одвуконь на дальнюю службу, тех кто с одним на ближную службу определят татей гонять да иной люд разбойных, тех же кто и во все без коня в городе за порядком смотреть. Кого-то поместья могут лишить, да в городовые определить, и штраф наложить. После могут распоряжение прочитать и отправить нас на рубежи или еще куда, — хмыкнув, закончил Прокоп.

— Я думал, воевода смотр проводит? — решил уточнить я.

— Ну, это смотря где. Город у нас маленький, так что над крепостью голова стоит, а не воевода. При нем пару подьячих, да полковой голова. Вроде я слышал, что хотят воеводу поставить к нам вместо головы, но когда это будет, — улыбнулся Прокоп.

— Значит, ничего страшного и не будет, — почесав подбородок, ответил я.

— Не будет, — кивнул послужилец. — Ну это ежели верстать станут в этом году, то ты легко пройдешь и запишут тебя в списки новиком. Все же твой отец сотником был, как Матвей Кожа помер, так и стал твой отец сотником. Все же кровь Волынских, да и дед твой Прохор сотником в Белгороде был, значит и ты наверняка сотником будешь. Спросить о землице могут, да о посошных людишках. Отец твой как я помню, говорил что у него сто сорок четей^[7], посошных правда меньше стало, — Прокоп на секунду задумался и выдал, — нынче двенадцать у тебя душ. Да и меринка захватить с собой надо, может одвуконь засчитают, тогда жалованья больше положат. — Ладно, пойду я. Гляну, чем спину Богдану мажут. — и, поднявшись, Прокоп отправился в сторону дома.

Глядя ему в спину, я размышлял об услышанном. Со смотром и верстанием было все понятно, вот только он упомянул о девятнадцати душах, но у меня больше народу. У одного Агапа только девять детей, да еще холопы мои. Тут до меня дошло, видимо учитываются только взрослые работные мужики, то есть ни дети ни женщины не учитываются, может и холопов не считают.

Дальше мои мысли повернулись к прочитанным грамоткам, и скелетам в шкафу моей семьи. Получалось все одно к одному, что мой отец действительно сын князя, а я его наследник. Ежели Волынские не худой род, князь мог спокойно жениться на бабке, и не смотрели бы косо. Да и прадед за счет такой свадьбы мог возвыситься, к тому же внук сам князем стал бы. Вот только что-то пошло не так. Да и опричнина мне вспомнилась. Князь вполне мог в опале быть, ту же свадьбу могли провести не афишируя. После смерти князя что-то могло и поменяться в раскладах, и прадед решил скрыть внука, «оженив» дочь, а после сплавив подальше от Москвы. Дал взятку попу или еще как решил вопрос, вот и стала она Белевой. Сам же Белев до того времени еще мог помереть, или во все его не было, так внесли запись, если это вообще возможно. Хотя за деньги еще не такие чудеса могли исполнить, а спустя время кто там разберет как было на самом деле. А как пришло бы время, все и открылось бы, а если момента не было бы, ну и ладно. Вот только прадед сам попал в переплет, и это забылось. Могли бы родичи по его линии знать об этом? Вполне могли, вот и дистанцировались, а там еще и позор прадеда, вот и повод забыть о нас.

— Мда уж, — хмыкнул я себе под нос. Осталось узнать только, что это за князь Старицкий, а там уже и решать, стоит ли пробовать вступить мне в наследство, а то может оказаться, что он предатель или еще чего, и я таким образом сделаю только хуже. Правда, это все не снимает вопроса, где мне взять денег и людишек для предстоящих событий?

Тяжко вздохнув, я глянул на саблю, на лезвии которой появилась пара отметин. В сенях я видел правило, надо бы лезвие привести в порядок, с этими мыслями я убрал саблю в ножны и взялся за садаак.

Лук был немного выгнут в другую сторону, и длины почти полтора метра. Плечи его были сделаны то ли из кости, то ли из рога.

В отдельно кармашке садаака лежали три небольших клубка, два из которых закапаны воском.

Тетива тут же подсказал мне справочник. Взяв один из клубочков, я начал его разматывать.

Накинув тетиву на нижнее плечо, сам лук поставил между ног и попытался согнуть и накинуть на второе плечо тетиву.

— Ух, — только вырвалось из меня, с первого раза у меня не вышло, хоть я и согнул лук.

Я скрипел и матерился про себя, лишь с четвертого раза, приноровившись, смог накинуть тетиву.

Вот сейчас лук уже был похож на лук, а не на выгнутую палку.

Дзинь — потрогал я тетиву.

— Тугая, — хмыкнул я и уже попытался натянуть ее, было непривычно.

«Килограмм шестьдесят, не меньше, в натяжении, а то и больше»,— мелькнуло у меня в мыслях.

Заглянув в колчан, я вытащил все стрелы и начал их осматривать, наконечники были разные, а некоторые обходились и без таковых.