Наследник

— И ты будь здрав, — прогудел Микита, слезая с коня. Было ему под пятьдесят лет, не меньше, худой как щепка и с куцей бородой.

— Погреться-то пустите? — оглядывая костер, спросил Василий.

— Будем только рады, — кивнул я и вернулся на свое место.

Тем временем прибывшие начали суетиться, расседлали коней и так же нарубили лапника.

— Михейка, — окликнул сына Микита двадцатилетнего парня, — а ну доставай, чего там мать наготовила.

Глядя на это, и мы разворошили свои запасы, и через пару минут соорудили «общий стол», даже помолились перед едой.

Перекусив все развалились, глядя на огонь, первым разговор завел Никита.

— Готов верстаться? — с улыбкой спросил Микита, внимательно меня осматривая.

— Вроде как, — пожал я плечами.

— Да не опасайся, поможем, коли чего. А так все при тебе: и конь, и сабля, да и люди оружные есть. Запишут в дети боярские, не сумлевайся, — покровительственно махнул рукой Никита.

— А чего опасаться-то, коли не приняли бы. К деду в Белгород ушел бы, там люди воинские нужны, уж там бы поверстали, — нашелся я с ответом.

— Ха-ха, — засмеялся Василий, а там и остальные заулыбались.

— Верно мыслишь, там воинские людишки нужны. Да и дед твой там не последний человек, — кивнул Микита. — Вот только там всегда бой, — мрачно заметил он. — Всегда ожидание, что придут крымчаки, а когда выезжаешь в дозор, неизвестно, вернешься ты живым или нет.

Другие же просто кивнули.

— Да, тяжко там живётся, — кивнул Василий.

— А будет ли вообще нынче верстание? Когда последний раз-то было? — вернул я тему к прежнему руслу.

— Ну дык, кто его знает, — почесал бороду Василий. — Я, когда в Гороховце был, только о смотре узнал и сразу домой, вас упредить. А так, кажись, годин пять назад али шесть. — Василий бросил взгляд на сына Микиты.

«Понятно, ему на вид лет двадцать, видимо, так и не поверстали. Хотя поначалу-то я думал, весртание наравне со смотром проходит, видимо, нет», — задумчиво глянул я в костер.

— Думается мне, что тебя, Анрейка, коли поверстают, сразу в десятники могут поставить над новиками али над опытными, чтобы ты у них учился. Все-таки ты не последнего роду, да и отец твой сотником был у нас. Скорей всего, конечно, в новиках год проходишь, а там уже и в десятники. Но, коли сразу поставят, ты не удивляйся, — хмыкнул Микита.

Мне же вспомнился анекдот про внука полковника.

Приходит внук к своему деду полковнику и спрашивает:

— Деда, а я буду лейтенантом?

— Будешь, внучок, будешь, — отвечает дед.

— А майором? — продолжает спрашивать внучок.

— И майором, — кивает дед.

— А полковником? — продолжает допытываться внук.

— И полковником будешь, — спокойно отвечает дед.

— А генералом? — с горящими глазами спрашивает внук.

— Э нее, внучок. У генерала свои внуки есть.

Вот только чувствую, если я им его расскажу, он будет для них не смешным, так как здесь это в порядке вещей. Местничество, кажется, подобное называется. Когда сын садится на место отца. И если отец не был воеводой, то и у сына им стать весьма призрачные шансы. Так это же получается, что если мой отец не был князем, то и я им зваться не смогу? Или там, в высших сферах среди бояр, немного по-другому все происходит? Интересный вопрос, знать бы, у кого еще спросить.

— Жалко Володимира, — неожиданно заговорил Василий, — справный воином был и сотником хорошим. Многим помогал, — грустно закончил он.

— Это да, мерина помог мне купить, так денег дал, я вернул ему, конечно, опосля, но все же, — тихо поддержал Микита Василия. — Да и вообще многим помогал, добрую после себя память оставил. Кому-то и жизнь спас, — и Микита глянул на Прокопа. — Скок уже годин-то прошло, а, Проня?

— Двенадцать, — мрачно произнес Прокоп. — По зиме пожар случился, всю деревню и дом как корова языком слизала. Только и успели выскочить. Зима, мороз и снег. Марфа, а у нее на руках Богдашка. До города далеко, могли и не дойти, да еще и посошные завывают и убиваются. — Володимир зарево узрел в ночи да к самому утру и приехал, к себе принял, как и посошных. Рабочие руки-то, конечно, всем нужны, но не по самой зиме, когда в амбарах шаром покати да самим жрать нечего. А он принял как родных. Меня в посошные не загнал, послужильцем стал, да и о Богдашке заботился, — закончил Прокоп, и на стоянку опустилась тишина.

Каждый думал о своем.

Судя по разговорам, мой отец чуть ли не рыцарем был, а судя по тому, как жизнь проходит тут, чуть ли не святым. В общем, мой отец явно пользовался уважением, и это их отношение на меня перекинулось.

Опустившись на свою импровизированную постель, я глянул на звездное небо. Мысли же роились в моей голове, у меня были опасения по поводу посещения города, а вдруг выдам себя чем-то. Да и надвигающееся будущее давило. Если меня не поверстают — это, с одной стороны, плохо, так как я не поднимусь в местном табеле и не получу жалованье. С другой хорошо, на войну или еще на какую службу меня не отправят, а вопрос выживания будет чисто моей проблемой. Вот только денег-то нет, людей для моих планов нет, и эти вопросы стояли остро. Да я еще и Агапу пообещал помочь, не бросать же его. Все же можно сказать, что он мой человек.

— Слышали, вдова Матвея преставилась? — нарушил тишину голос Василия.

— Эт которого? — заинтересованно спросил Микита.

— Кожи, а оставшуюся часть села, как и Матвей, отписала Владимирскому монастырю за упокой души, — тут же ответил Василий.

— Ну эт ее дело, — недовольно буркнул Микита.

Я же наконец смог уснуть.

С утра, как только появилось солнышко, все проснулись как по команде.

Не принято тут разлеживаться, встают с рассветом, а спать ложатся с наступлением темноты.

Накормив лошадей и оседлав, мы отправились в Гороховец, к которому прибыли в самых сумерках. Микита позвал нас на свой осадный двор, располагающийся в укрепленном посаде.

Прокоп же мне шепнул, что и у отца он там был, но после его смерти прав я на него не имею. Да и нужен он, лишь чтобы в городе переночевать, да при осаде города жить.

Я же разглядывал Гороховец, который расположился на берегу реки Клязьмы, вот только в сумерках сильно много не увидишь. Нет тут уличных фонарей, к сожалению.

Если у меня на подворье и на полях еще местами лежал таявший снег, то здесь его не было. Зато была грязь с лужами и водой.

Проехав сквозь ворота посада вслед за Микитой, мы свернули в какой-то переулок и остановились перед воротами дома.

— Ну-ка, Михейка, давай отворяй ворота, — усмехнувшись в бороду, произнес Микита.

— Ща, тятя, — откликнулся, Михей и сначала слез с коня, а после по-простому перелез нехитрую ограду.

— Микита, ты, шоль? — окликнули нас от соседних ворот мужик, внимательно в нас всматривающийся.