Наследник

Как и прошлым вечером, у дверей стояли на страже рослые швейцары-вышибалы в чалмах и черных поясах. Каргин улыбнулся им как добрым знакомым.

– Прышол, ага? Дэнги получил?

– Получил и пришел, Вахид. – Он сунул за пояс охраннику десять долларов. – Где тут бар?

– Бар налэво, зал направо, а если хочэш дэвушку, Вахида спросы. Вахид плохого нэ пасавэ…

– Спасибо, дорогой. Девушку я сам найду, – молвил Каргин и направился в бар.

На стенах тут мерцали светильники, имитация древних глиняных ламп, потолок был затянут тяжелым малиновым шелком, словно в ханском шатре, и в остальном обстановка была интимной, теплой и волнующей, чему способствовали десяток девиц разной степени обнаженности. Одни сидели у стойки, изогнутой подковой, другие курили, смеялись и чирикали у столиков, обхаживая клиентов, молодых и не очень, стройных и склонных к тучности, с роскошными шевелюрами и с жалким венчиком седых волос. Каргин уселся на высоком табурете, окинул общество зорким взглядом и принял вид человека с двумя насущными заботами: выпить и девочку снять. Потом повернулся и поглядел, кто там шурует за стойкой.

Наливали и подавали три красавицы в восточных одеяниях: шальвары из газа, тесные курточки-безрукавки, браслеты, ожерелья и даже некий намек на чадру. Все молоды и хороши собой, а в полумраке кажутся просто обольстительными, точно гурии в садах аллаха, решил Каргин, присматриваясь и принюхиваясь. Пахло спиртным, разгоряченным женским телом и французской косметикой – видно, прелестные барменши были ее вполне достойны.

Он посмотрел на одну, на другую, поймал взгляд третьей, подмигнул ей и в восторге закатил глаза. Потом властно прищелкнул пальцами – ждать, мол, не привык, подойди, красотка!

Гурия приблизилась, прощебетала магическое заклинание:

– Что будем пить?

– Коньяк, – сказал Каргин. И, вспомнив чай у светлого эмира, добавил: – «Курвуазье»!

Янтарная жидкость хлынула в широкий бокал. Точнее, закапала – порция была скромной.

Каргин выпил.

– Еще!

– Сильная жажда? Отчего?

– Профессия такая.

– Я слышала, банкиры крепко пьют. Еще моряки и летчики. – Голосок у нее был звонкий, и на русском говорила чисто. Темные глаза за кисейной чадрой таинственно мерцали.

– Я не банкир, не моряк и не летчик, – промолвил Каргин. – Я ландскнехт.

Девушка недоуменно моргнула.

– Это кто такие?

– Наемники. Африка, Латинская Америка, Югославия, Иран… И всюду – пиф-паф! Налей!

Возбужденно вздохнув, гурия облизала губки розовым язычком и придвинулась ближе.

– И многих ты убил?

– Трудно сказать. Пожалуй, сотни две.

«А ведь я ее знаю, – подумалось Каргину. – Видел! И не далее, как сегодня, на стенке у светлого эмира… Только масть была рыжая. А черные кудри ей больше к лицу…»

Наверное, можно было не спрашивать, с кем спит и на кого работает эта красотка. Получалось, что у эмира рыльце в пуху, только что за пух? А если конкретней – как вырубили Прохорова? Юмашев мартини приносил из бара… Дряни какой-то намешали?

Левой рукой он поднял рюмку, а правую положил на тонкие пальчики девушки.

– Страшно, Зульфия? Ну, не бойся, не бойся… Сегодня я не на работе.

Глаза у нее расширились.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Сердце подсказало. Такая красавица может быть только Зульфией.

Она отняла руку.

– А мне вот сердце ничего не подсказывает!

– Это мы сейчас поправим. – Каргин вытащил из сумки бумажник, раскрыл, продемонстрировав толстую пачку зеленых, бросил на стойку портрет президента Франклина. [30] – Видишь? Соображаешь, что такое? Плата за кровь, моя красавица! Должен за неделю прогулять. Поможешь?

Кто-то дышал ему в затылок. Он обернулся, встретившись взглядом с высоким черноволосым парнем. Тот сглотнул, отвел глаза, уставился на деньги, потом, наклонившись к Каргину, прошептал:

30

Купюра в сто долларов.

– Девочка нужна? У меня всякие есть… Сегодня выбора не обещаю, все по клиентам, а вот завтра-послезавтра могу на очередь поставить. К самой лучшей! Молодая, голубоглазая, ноги длинные, волосы русые, чистый шелк… Ласковая! Недорого возьму.

– А я сразу расплачусь. – Каргин нашарил в брючном кармане мелкий российский рубль и сунул его в потную ладонь. – Вот, возьми и отваливай, выкидыш козлиный! Быстро, пока кости целы!

Черноволосый исчез, словно его и не было.

– А ты крутой, – с заметным интересом сказала Зульфия, тоже посматривая на пачку долларов. – Ты, милый, деньги-то лучше спрячь, народ здесь разный ходит. Керимка-сутенер трусоват, однако и посмелей найдутся… – Она расстегнула пуговку на безрукавке. Грудь, судя по виду сверху, была безупречной, упругой и в меру полной. – Что-нибудь еще желаешь заказать?

– Возможно. – Каргин спрятал бумажник в сумку.

– Коньяк?

– Нет.

– Виски?

– Нет.

– Чего же ты хочешь?

– Тебя.

Зульфия вроде бы не удивилась, поглядела на маленькие часики и деловито сказала:

– В одиннадцать я сменяюсь. Подождешь?

– Конечно. Я такую, как ты, всю жизнь ждал, – вымолвил Каргин, нащупывая в сумке кусачки. – Знаешь, а что я буду тут с пустым стаканом куковать? Налей-ка ты мне, рыбонька, сухого мартини.

* * *

Гурия жила неподалеку, в переулке Низами, над которым смыкались темные кроны огромных чинар. Место тихое, уютное. И гнездышко было у нее уютным, квартирка на третьем этаже, с непременным в этом климате балконом и окнами во двор. Вся в коврах – на полу пушистые китайские, по стенам туранские и узбекские, багровые и алые, с черным и синим узором. Вероятно, Зульфия питала особую страсть к коврам, по той ли причине, что была женщиной восточной или из профессиональных соображений – ковры отлично скрадывают звук. Очень подходит для тайных доверительных бесед, решил Каргин, осматривая комнату.

Большую часть ее занимала тахта, низкая и широкая, не меньше, чем лежбище кингсайз в его коттедже в Халлоран-тауне. Однако кровати прагматичных американцев сильно проигрывали этому ложу, будучи плоскими и безликими, как Аравийская пустыня. Иное дело тахта с двумя десятками подушек, изображавших горный рельеф, что намекало на массу позиций, которые можно принять среди ущелий, гор и перевалов. Крайне сексуальная тахта, подумал Каргин и опустился на самую пышную подушку.

– Вот так, – проворковала Зульфия, сбрасывая туфельки. – Посиди здесь, милый, помечтай о страстных персиянках. Ты ведь, кажется, бывал в Иране? Водятся там такие?

– Водятся. Только чадру носят, не разглядишь, – сказал Каргин.

– Чадру? Будет тебе и чадра, – пообещала Зульфия и скрылась в спальне.

Каргин бросил сумку на пол, подгреб к себе еще пару подушек и, развалившись на них, уставился в потолок. О Кэти он не думал – совесть его была чиста, ибо в это гнездышко он заявился не развлекаться. Конечно, в прежние времена все могло произойти иначе, ведь лаской больше возьмешь, чем страхом, но время мимолетных ласк и разовых утех кануло в прошлое. И потому Каргин не предавался мечтам о персиянках, но размышлял о том, что день прошел, а никаких предложений о выкупе не поступило. Странно! Не клюет! Возможно, Азер ошибается, и клева вообще не будет? Может, Костя и Барышников уже гниют в земле, и ни при чем тут Львы Ислама, Воины Аллаха и эмир Вали Габбасов… А закопали их работнички светлого эмира, вроде того мускулистого, что в кабинете торчал… Прирезали и закопали! Не потому, что явились из Москвы с какими-то претензиями – Таймазову на все претензии чихать! – а, видимо, по той причине, что лишнее узнали. Если приятель Барышникова на заводе трудится, за ним наверняка следят – вот и проследили до «Достыка»… Может, и приятелю вставили под ребра или между глаз – за разговорчивость… Если так, искать Сергееву некого, и вся надежда, что клюнут… Зря, что ли, куча денег разбросана!