Наследник

Непроизвольно перхаю. Ловлю себя на мысли, что коль скоро моему горлу дым махорки неведом, а в горле першит, то, значит, и я не лишен воображения. Досадно лишь, что до «прыщей Гюльчатай» я никогда в жизни не дотяну. А до махры «вживую» – рукой подать. Импортозамещение, понимать надо. Не понимаешь – просто поддерживай, доверься. Не доверяешь – сопи возмущенно в две дырки. Кому есть дело до твоего сапа?! К тому же махра – это патриотично. Опознавательный знак завтрашнего патриота – пальцы желтые и табачная крошка, налипшая на губу. А если патриот не курит? Нет, это нонсенс. Как же ему веско ответить, не патриоту, без возможности жестко, картинно затушить бычок в пепельницу. Это же знак: ждите поступка! И вот Крым наш.

Я б тоже прокричал: «Ура-а!»,Да рот забила гнусная махра.

Это ария точно не патриота, хотя слог, на мой авторский вкус, удался именно таковым, плакатным, разящим. Мне вообще-то по фигу, однако случилось так, что как-то исподволь я разучился косить под быдло и подыгрывать проверяющим. А такой полезной была привычка!

Собственно, мне и до крымских метаморфоз не докучало несварение от обжорства импортом. Неимпорта тоже не переедал. Скромен, по средствам. Причем в моем случае можно было устроиться и получше.

«И сейчас не поздно, Ванечка».

«Мы же условились».

«Я помню. Но, согласись, так в тему легло».

«Мама!»

«Извини».

Где-то в пыльной глубине под комодом банка долетает до плинтуса. До меня доносится характерный звук принудительной остановки. Петруха, кажется, ойкнул. Нет, это опять разогретое честолюбием воображение. Петруха слишком далеко от меня. Там же, где его занудные причитания и повторяющаяся перекличка –…Хафиза, Зухра, Лейла, Зульфия…

Наверное, для домового я не самый хороший хозяин. Или жилец? А может быть, подопечный? Какая, в сущности, разница. Да нет, наверное, я в самый раз ему подхожу, потому как мой домовой – совершенно сбрендивший перец, если понятно о чем я. Так и есть, ему со мной повезло. Ох, напихать бы Петрухе пчел в портки, вот бы сладенький вышел мужичонка! И как это я набрел на такую лютую фразу?

– А я тебе, Сухов, подношение приготовил. Давно поджидал случая, – доносится издалека, однако же очень внятно.

Сколько же хитростей у нечисти?! Больше-меньше стать – к этому я привык. В лампочке затаиться и рвануть ее изнутри при щелчке выключателем – тоже. Дяде Гоше страшный сон подогнать, чтобы тот вскакивал посреди ночи и мчался на балкон по-маленькому. Хорошо, что балкон в хозяйстве наличествует.

– За приличное отношение отблагодарить хотел, – долдонит Петруха. – Теперь все видят, как ошибался. Однако же праздник вниманием обойти – это нам, домовым, не по званию. Не пристало. Заранее не поздравляю, но если завтра не свидимся… С краю под диваном пошарь. Даже вставать не надо, лежи себе, руку опусти и пошарь.

В легко обнаруженной обувной коробке лежит горсть кроличьего дерьма. Не будь там же мелкого крольчонка, чучела, набитого кусками мочалки, которая с месяц назад исчезла из ванной, я бы непременно задался вопросом: откуда оно там взялось? Без чучела я бы никак не смог разобраться – чье именно это дерьмо. Наверняка бы подумал на крысу. Или на миниатюрную такую козочку. Карликовую. Как бансай. Уверен, что у японцев такие есть. Даже молоко дают. Мало, правда, но для гордости самурая хватает.

А был бы выпивши, рискнул бы попробовать какашки из коробки на вкус – а вдруг это кофейные зерна в шоколаде? Обожаю это лакомство, но оно мне не по карману. Не по карману, но очень по кайфу, а ничего, что «по кайфу», от Петрухи ждать не приходится. Однако мог бы на язык попробовать, мог. Лизнуть разок. Раз уж Петруха считает меня доверчивым. А там, не ровен час – подсел бы, втянулся… Если вдуматься, зависимости довольно часто возникают из пустяков. Экзотические ничем не хуже. И вообще, чем одно дерьмо хуже другого?

– Спа-си-бо-пет-ру-ха, – шепчу что есть силы в ту сторону, куда улетела банка из-под табака.

Можно нормально сказать, но мне сдается, что уместнее прошипеть по слогам. Наверное, это как-то связано со змеиной злопамятностью и коварством. Подкорка разыгралась.

– Служу трудовому народу! – доносится из-под комода. Всё так же издалека и различимо.

– Глупо ответил. Не в тему. Зато в образе, – отдаю должное завидному постоянству домового.

Негромко отдаю. Чтобы хуже нынешнего не зазнался.

Подарил бы лучше книгу. Она же – лучший подарок, это даже неграмотные знают. Правда, неграмотным вместо книг часто дарят бесплатные прививки и презервативы. Они далеко не лучший подарок, но всё равно лучше заразы. А по-моему, так книга всё одно надежнее резинки, читать безопаснее. Мне бы сейчас книга точно не помешала. На одну меньше пришлось бы для выравнивания полок покупать. Это же затраты. Словарь какой-нибудь потолще. Китайско-индийский, к примеру. Чудовищный, по моим представлениям, должен быть томина. Возможно, что и все два. Или три? Тяжеленные… Нет, новые книжки – дурная идея. Обе полки рухнут. Прямо мне на ноги.

Лодыжки как по команде напрягаются и, что уж вовсе бессовестно с их стороны, начинают слегка ныть от мнимых ушибов. Приучают исподволь. Оптимизма в лодыжках ровным счетом никакого, очень нервные части тела. Я инстинктивно поджимаю ноги, убираю их с опасного места. В конце концов, так всем нам спокойнее. Имею в виду себя и ноги. К тому же денежка давно закончилась, так что не до книг. А до чего тогда? Кстати, когда подтягиваешь ноги поближе к животу, то меньше хочется есть. Идеальная поза – зародыша. Лежишь бездумно и ждешь, как все нужное начнет поступать извне. Потому как зародыш… себя же, но только спокойного и умиротворенного. Ура!

В полном и беспросветном безденежье может таиться очарование. Случайное. Как страсть в браке по расчету. Лично меня очаровывает кончина понятия «приоритеты». Ненавижу их расставлять. Если только как брюки в поясе, то есть вширь. Так ведь нет! Приоритеты – не портки какие-нибудь, их следует ранжировать! Естественно, мне известно – что правильно, но… к дьяволу судьбу самонаводящейся ракеты!

Хочу по-другому. Правда, долго по-другому не получается. Не выдерживаю. И… добыча презренного металла оказывается по умолчанию вознесенной на верхнюю ступень самых важных дел. То есть превращается из гонимого прочь в самое почитаемое. Испытываю при этом гнусное чувство. Наверное, таков вкус у предательства самого себя. Или у чебурека, купленного на последние. Вкус такой, будто купил с рук, на вторичном рынке.

* * *

Стремлению пусть к скудному, но обогащению на верхней ступени приоритетов тоскливо, конкурентов там нет. Да и кому охота сидеть нахохлившись рядом с затеями, заведомо обреченными на неудачу? Все мои знакомые, у кого, казалось бы, можно разжиться копеечкой до зарплаты, как по сигналу получают из какого-то тайного места эсэмэски: «Разбегайся! Ванька на мели, занимать собрался!» Твари. И хозяйка, нюх у подлой старухи на чужие трудности, в такие дни только комнатным холодильником пользуется. Специально. Большой кухонный у нее, видите ли, размораживается. Оттаивает. Моет она его. Потом сушит. Жаба. На плите тоже ничего съестного не оставляет. Помню, из-за одной-единственной захудалой котлеты с пюре такой скандалище закатила! Будто насмерть ее объел. Бывают же люди! К слову: другие две котлеты – это не я, это Дядя Гоша. И суп в тот раз тоже он. Прямо из кастрюли употребил, даже мыть не пришлось. Иногда Дядя Гоша проворен, как ящерица. И так же быстр. Голод не тетка.