Наследник

«Сократ! Ну, подумай, стала бы я так вдумчиво откликаться и отвлекаться на полную ерунду, которую ты затеял. И ту, что сейчас несешь. Обрати внимание, все вопреки моим увещеваниям… Это какой-то абсурд. Подозрительный ты нынче не в меру, друг любезный! Ко всему прочему, я сейчас занята. Так что извини».

«Думай, когда несешь ерунду. Гениальный совет».

«Чем богаты».

«Ты же сейчас занята».

«Вот именно».

Если не считать бока и спину – там я не вижу, то процентов пять. Это я о чернильных пятнах на докторском халате. Шесть процентов испачканной территории – это максимум. Хмыкни и кивни, вроде как сам себе, своим мыслям: все, справился, сосчитал. Срослось, но еще нет полной уверенности. Окончательной нет. Или есть? Ба-а, вытанцовывается недалекое зарубежье. Теперь улыбнись. Уголками губ. Не лыбься, как счастливый дебил. Ты по-прежнему «сбитый летчик». И земля близко-близко.

Доктор заинтересован моими гримасами. Он отрывается от бумаг, смотрит внимательно, пытливо и долго. Ни на что не отвлекается, зрачки как застыли, я так не умею. У меня то муха, то обои.

Два вопроса возникают в моей голове одновременно, и возникшая толчея мешает найти правильные ответы. Убежден ли Пал Палыч, что я «купился» на разыгранный им спектакль с болезнью, которой нет? Это был первый вопрос. И второй, лично для меня куда более важный: почему я, тряпка, спасовал и забрал документы из Школы-студии МХАТ?

«А ведь это ты, мамочка, от актерской стези сына отвадила. Вынудила загубить талант, променять сцену на никчемное перо. Лишила счастья и наследника своего и его несостоявшихся зрителей. Что теперь скажешь? Понятное дело, молчишь. Молчи-молчи… Когда сказать нечего, то “сигнал пропадает”, да? Или правильнее говорить “сеть упала”?».

«Со смеху упала».

«Освободилась?»

«Как ты угадал? И сколько язвительности в тоне… Прямо Остужев! Но ты же, неуч, наверняка думаешь, что Остужев кто-то вроде Чумака. Только я не про прозорливость, а про актерство. Вряд ли тебе известно такое некогда великое имя. Смоктуновский подойдет? Он тебе ближе? Да, чуть не забыла… И будем считать, что язвительность твоя осталась незамеченной».

«Так уж и неуч?! Александр Алексеевич, коли мне не изменяет память. Александр Алексеевич Остужев. Малый театр… Незнамов, Чадский, Ромео… Знаю даже, что фамилию по отцу, вполне, кстати сказать, сценическую – Пожаров – он довольно-таки остроумно сменил на Остужева. Потому что в начале карьеры поклонники в восторге выкрикивали его фамилию и в провинциальных театрах не раз случалась паника. А однажды кто-то вызвал пожарную команду. Еще он был глух и поэтому говорил очень громко. Партнеров же читал по губам. Так сойдет?»

«Удивил. Да что удивил – сразил наповал!»

«Знай наших! Но ты права, мама, Иннокентий Михайлович мне все-таки ближе».

«Соберись, Ванечка! Какая еще школа-студия? Ты и с нормальным образованием без пяти минут безработный стажёр. Которому, кстати, почти тридцать. Через неделю следа от офиса вашего не останется… В курсе уже?»

«А то! Правда, я им недели две дал. Ты права, куда мне… Поздно уже. Да и хватит учиться, надоело хуже горькой редьки. Это во-первых».

«Вольно было колобком по институтам да факультетам кататься».

«Не перебивай. Доучился же? Сейчас будет “во-вторых”. И это “второе” самое главное».

«Истомилась вся».

«Во-вторых, я ведь у онколога и он все про меня знает. По крайней мере, больше, чем я о себе. Я так подозреваю, ему осталось только согласовать свои выводы на мой счет с тем, кто повыше. Да нет же, с тем, кто выше всех».

«Фигляр».

«Фольклорно. Это в смысле – прикольно».

Доктор, доктор… Не доверяю я людям, которые сперва в тебя коброй вперятся, а потом двигают глазками слева-направо и наоборот, словно в уме считают. Наконец, глаза поднимаются к потолку – уже начали тратить сосчитанное… Типично для постовых, которым предлагают «разойтись по доброму» в непривычных русскому счету «еврах».

– Доктор, я могу задать вам вопрос?

– Любой, Иван…

– Васильевич.

– Пал Палыч.

– Пал Палыч. Конечно. Я собственно в курсе. Пал Палыч, я как-то не очень верю, вы уж простите великодушно, в человеческое бескорыстие. Ваш личный… в чем интерес? Вряд ли дольку держите в турбюро, обхаживающем чешское направление. Уж простите за моветон. Или из семьи кто в бизнесе?

Смех доктора звучит искренне, заразительно. Он подается с креслом назад, откатывается от стола. Похоже, цинизм и хамство для него сродни великому: лучше видится на расстоянии. Благодаря этому маневру я замечаю, что джинсы на нем не дешевые, от кутюр, мокасины мягкие, тоже явно не «левые». Нехилая «сменка», когда на улице время для валенок с галошами.

– Черт… Вы мне нравитесь, Иван…

– Иван Васильевич.

– Жаль, если такой молодой, обаятельный и симпатичный человек… Да нет же, что я такое говорю. Попробуйте все-таки не упустить свой шанс.

– И все же, простите за настойчивость…

– Ну… Представьте себе… Хм… Ну, сугубо гипотетически, представьте себе, что моему «личному кладбищу» нет никакого резона прирастать новыми, с позволения сказать, крестиками.

– И полумесяцами.

– Тоже. Хотя полумесяц – это бада ад-далялль, неправильное новшество. У мусульман нет символа такого, как крест у христиан. Удивлены? Хобби… Скрипка не далась. Руки справлялись, а уши нет. Обделен музыкальным слухом, ничего не попишешь. Ну, об этом ладно… Словом, зачем мне сложности в преддверии конкурса на замещение вакансии главврача? Такой ответ вас убедит?

– Пожалуй. Офтальмологам в этом смысле проще.

– Вы будете смеяться, но мама мне только вчера говорила то же самое, про дантистов…

– Мудрая женщина.

– Это да.

А ты ее двушку в самом центре задешево… Квартиру покойницы… А она, по всему выходит, жива-живехонька. Вот и дай ей бог. Если, конечно, она с этим обалдуем не в доле. Вот такое условие я господу навязал. И ничего, проглотил всевышний.

Пал Палыч со мной чрезвычайно мил, а меня так и подмывает обозвать его гнусной скотиной! И за что, спрашивается? А вот за все это!